Красный ветер - Петр Лебеденко

— «А он целует ее все крепче…» — напевала Росита. Она вытащила из перекинутой через спину мула сумки неполную бутыль вина, подошла, слегка шатнувшись, к солдату, сказала: — Выпей за мое здоровье, солдат. Ты, видно, славный человек. Не то что господин комендант, который приказывает возить на кухню дрова в такую непогодь… И ты подходи, сеньор Пепе. Так, кажется, тебя зовут?

— Пепе я и есть, — ответил тот. — Не выпить за здоровье такой красавицы — сущий грех. Никакие святые не простят такого греха. Правильно я говорю, Мауро?

Маленький солдат засмеялся:

— Лишь бы господин комендант простил. Давай бутыль, гуапа, без стаканчика мы обойдемся… На-ка, подержи мою пукалку, Пепе…

Он взял в руки бутыль и из горлышка, словно из поррона, направил струю вина в широко открытый рот. Пепе воскликнул:

— Имей совесть, Мауро, бутыль не бездонная!

Подошли Денисио и Эмилио Прадос. Мауро, с неохотой передав своему товарищу бутыль, спросил у Прадоса:

— Может, и у вас найдется немного жидкости?

За Эмилио ответила Росита:

— Отвезем на кухню дрова, и тогда мой муженек притащит вам угощение. А сейчас нам надо торопиться… Пей, сеньор Пепе, пей за здоровье именинницы… — И опять пропела:

Тот смуглый парень с гор ГвадаррамыВзял в жены девушку из Севильи.

Росита хлестнула Урбана хворостиной и крикнула:

— Пошел, пошел, лентяй, если не хочешь, чтобы господин комендант содрал с тебя шкуру. — И, рассмеявшись, добавила. — А заодно с твоей хозяйки. Адьос, сеньор Пепе! До свиданья, сеньор Мауро!

Эмилио Прадос о облегчением вздохнул. Он приблизился к Росите и пошел рядом, взяв ее руку в свою. Росита засмеялась:

— У меня чуть не выскочили из головы слова песенки. Особенно, когда этот солдат-коротышка зажег фонарь.

Смех ее был неестественный — Росита как будто выталкивала из себя чужие звуки, смех не давал ей полного облегчения. И говорить, наверное, ей хотелось совсем о другом. Может быть, о пережитом страхе. Или о том, как она сумела его побороть.

— Ты молодец, Росита, — Прадос сжал ее руку и повторил. — Ты молодец, Росита. Правду сказать, я очень за тебя боялся.

— Но это ведь только начало, — уже более спокойно сказала она. — Все еще впереди… — Тут же спохватившись и подумав, что Эмилио решит, будто она боится этого «впереди», Росита быстро добавила. — Ты только всегда будь рядом со мной, Эмилио. Слышишь? Если ты будешь рядом, я ничего не стану бояться…

Лина их уже поджидала.

Когда они начали снимать с мулов вязанки дров, она, помогая им и поминутно оглядываясь по сторонам, говорила:

— Эскуэро у самолета… Он сказал, что у него все в порядке… Машина заправлена полностью… Она стоит в дальнем конце… Эскуэро сказал, что взлететь можно прямо оттуда, где машина стоит. Только немного надо вырулить, он покажет куда… Часовых там сейчас нет… Почти нет. По аэродрому ходят всего двое солдат. Остальные дрыхнут… Офицеры вместе, с комендантом режутся в карты и пьют вино — им прислал его алькальд. И еще Эскуэро сказал так: «Самое трудное заключается в том, что у нас мало времени для прогревания моторов. Как только мы их запустим, фашисты сразу же услышат. И сразу же, конечно, всполошатся…»

— Как мы найдем самолет? — спросил Денисио. — Как мы до него в такой темноте доберемся?

— Эскуэро сказал, чтобы я проводила вас, — ответила Лина. — Я знаю, как надо идти…

— Я тоже знаю, — вставил Мигель. — В прошлый раз, когда я днем привозил дрова, баск показывал, где стоит его машина… Вот так. А ты, — обратился он к Лине, — отведи подальше мулов и ступай на кухню.

— Эскуэро сказал, чтобы летчиков и Роситу проводила я, — Лина говорило тихо, но твердо. — Он сказал, что в темноте Мигель ничего не сможет найти.

— Плевать мне на твоего Эскуэро, — возмутился Мигель. — Ты жена Мигеля, а не баска. И не женское это дело совать нос туда, куда не следует.

— Ладно, не надо спорить, Мигель. Пойдешь с ними ты… Идите вдоль речки — там солдаты не ходят. Идите и идите прямо, пока не наткнетесь на разбитую машину. Она давно там стоит. Потом сразу же — вправо. Шагов двадцать, не больше. Эскуэро даст о себе знать.

— Убери подальше мулов, — напомнил Мигель.

Тишина нарушалась лишь едва слышным всплеском речки да чавканьем грязи под ногами. Часто останавливаясь, они замирали на месте и прислушивались. Никто не произносил ни слова. Но вот берег речки вдруг круто завернул влево, и Мигель шепотом проговорил:

— Такого вроде не должно было быть. И Лина говорила; «Идите и идите прямо…»

Они снова остановились, Мигель растерянно потоптался на месте и сказал:

— Вы подождите здесь, а я посмотрю. Тут где-то недалеко…

Он не появлялся минут пять-шесть, но эти минуты, казалось, тянулись бесконечно долго. А когда он вернулся и сказал: «Ничего не пойму. Никакой разбитой машины нет и в помине», Эмилио Прадос не выдержал и выругался:

— Черт знает что! Нельзя же так!

И в эту минуту они услыхали, как кто-то медленно, осторожно приближается к ним. Чавканье грязи слышалось совсем рядом, но видно ничего не было. Ясно было только одно: человек идет один, и идет тоже очень осторожно, тоже, видимо, ко всему прислушиваясь.

Денисио шепотом сказал Прадосу:

— Если это солдат, придется с ним кончать. Нельзя, чтобы он поднял шум.

Эмилио Прадос промолчал. И тогда Денисио добавил:

— Это сделаю я.

Прошло несколько секунд, и наконец показался силуэт человека. Человек в нерешительности остановился, и было похоже, что он вглядывается в темноту. А когда снова попытался идти дальше, Мигель вдруг сдавленно воскликнул:

— Лина!

Это действительно была Лина. Она быстро шагнула на голос Мигеля и едва не столкнулась с Денисио.

— Куда вы забрели! — быстро заговорила она. — И чего вы тут топчетесь?

Мигель виновато ответил:

— В этой чертовой темноте и дьявол заплутается… Шли вроде правильно, а потом сбились. — Сделал небольшую паузу и теперь уже недовольно спросил: — А тебе-то чего тут надо? Я сказал, чтобы ты отправлялась на кухню. Не женское это дело — подставлять голову под пулю.

— Ладно, не ворчи, — ответила Лина. — Я так и знала, что ты заблудишься. Потому и пошла вслед… Идемте!

Она уверенно двинулась вперед, и было видно, что все ей здесь очень хорошо знакомо, что она не раз и не два прошагала по этим невидимым в темноте, размокшим аэродромным тропкам. В густой мгле ночи самолеты с зачехленными моторами проступали чудовищно огромными бесформенными пятнами, напоминавшими не то сваленные в кучу мертвые деревья олив, не то разрушенные сооружения. Машины стояли, выстроившись в два длинных ряда, и Денисио вдруг подумал, что если бы налететь на аэродром хотя бы одной эскадрильей, получился бы хороший спектакль.

…Эскуэро словно выплыл из темноты. И сразу сказал:

— Все готово. — Пояснил: — Моторы механик опробовал еще днем. Оружейники проверяли пулеметы — все в порядке… Горючего полные баки.

— Давайте прощаться, — сказал Эмилио Прадос.

Он первым подошел к Лине, обнял ее, поцеловал в лоб.

— Спасибо тебе, Лина. За все спасибо. Кончится война — приедем в вашу деревню и устроим праздник.

Денисио в это время говорил Мигелю:

— Не задерживайся, Мигель. Бери Лину и уходи. Пока тут будет суматоха, вы успеете покинуть аэродром.

— Успеем, — ответил Мигель. — Пускай сохранит вас дева Мария.

Потом к Лине подошла Росита. Они обнялись и несколько секунд стояли молча, ладонями поглаживая друг друга по плечам. Почувствовав, что Росита плачет, Лина улыбнулась:

— Все будет хорошо, Росита. Сеньор Прадос замечательный человек. И он тебя любит, я это вижу.

— Поцелуй за меня старика Матео, — попросила Росита. — И скажи, что мы всегда его будем помнить.

— Обязательно скажу, — ответила Лина. — А сейчас я на прощанье расцелую Эскуэро. Он тоже замечательный человек…

Теперь настала критическая минута.

Завести моторы не представляло труда — Эскуэро был рядом, он хорошо знал, как это делается. Опасность заключалась в другом: как только моторы взвоют, сразу же начнется переполох, и к машине наверняка устремятся франкисты — на этот счет ни у Прадоса, ни у Денисио не было никаких сомнений. А моторы надо было прогреть, иначе самолет не оторвешь от такого ненадежного грунта. «По крайней мере, — сказал Эскуэро, — две-три минуты прогонять их обязательно надо».

Не зажигая в кабине света, Прадос на ощупь отыскивал секторы газа, прикасался ко всевозможным рычажкам, восстанавливая в памяти все, что он когда-то видел в этой машине. Эскуэро, стоявший рядом, подсказывал: это сектор левого мотора, это — правого, это переключение баков, это тормоза… Он был совершенно спокоен, даже в голосе не чувствовалось никакой тревоги, словно все, что через несколько минут должно произойти, — обычное дело, к которому баск давным-давно привык.