«Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

После ухода Уиллоуби Карен попыталась завязать легкий разговор. Но из ее попыток ничего не вышло, и Девитт положил конец неудачному обеду, предложив Иетсу подняться к нему в номер для доклада о делах газеты.

Трой и Карен прошли в соседний бар и заказали коктейль «Французский № 75» — новый рецепт, родившийся после реквизиции огромных запасов немецкого шампанского и коньяка; то и другое вместе давало довольно занозистую смесь. Трой усадил Карен за небольшой круглый столик, а сам с трудом втиснулся в узенькое креслице напротив. Он взял свой бокал и стал вертеть его в руках. Голова у него кружилась от целого калейдоскопа пестрых чувств, в котором каждое, наплывая, туманило все другие, а он старался ухватиться за что-нибудь одно, чтобы остановить это кружение и, разложив все по порядку, предъявить Карен и сказать ей: «Вот — я, а вот — то, что я к вам чувствую, и то, чем вы для меня стали, и делайте со всем этим, что хотите».

Он видел ее лицо, выжидательно повернутое к нему, видел естественную свежесть ее губ, проступавшую сквозь полуслизанную краску; прямой мальчишеский задорный нос; бархатную кожу щек; маленькое, красивой формы ухо с розовой мочкой, полуприкрытое короткими вьющимися волосами. Ему казалось, что сердце комком стоит у него в горле. Он безмолвно умолял ее помочь ему начать, но ей, видимо, нравилось вот так сидеть друг против друга, не произнося ни слова.

«Ну что я за дубина», — терзался Трой. Мало того, что за весь обед ни разу не раскрыл рта, предоставив Иетсу сражаться за то, чему он и сам внутренне вполне сочувствовал! Не способен он к разговору; нужные слова всегда приходят ему в голову лишь много времени спустя после того, как их нужно было сказать, а в присутствии Карен он и вовсе боится пошевелить языком, чтобы не сделать какого-нибудь промаха. Хорошо бы сейчас разделать перед Карен Уиллоуби; это облегчило бы переход к другим темам. Но он не знал, как приступить, и чем больше думал, тем больше терял мужество, а короткие минуты возможного объяснения шли и шли.

Он допил свой коктейль. Он не привык пить, никогда не был любителем выпивки. Только изредка перед боем проглатывал порцию виски, чтобы избавиться от неприятного сосущего чувства под ложечкой.

«Французский № 75» начал оказывать свое действие. Ему стало тепло, а сердце хоть и ушло обратно на свое место, но теперь колотилось так, что, кажется, слышно было.

— Карен, — сказал Трой охрипшим голосом. — Я не знаю, сколько времени вы еще пробудете здесь. Мне очень трудно говорить. Я не какая-нибудь яркая личность. Но я должен обязательно спросить у вас одну вещь…

Пальцы его больших рук беспокойно шевелились.

— Я боюсь спрашивать. Знаете, почему? Потому что, если я спрошу, мне нужно будет выслушать ответ. А ответ — это страшно. Ответ — это значит «да» или «нет», — и кончено, больше не о чем разговаривать. А так я хотя могу тешить себя надеждами и иногда, на минуту, воображать, что мне хорошо. Но сомнений у меня больше, чем надежд, а сомнения — это очень тяжело. Пусть лучше все будет ясно.

Карен давно знала, что эта минута придет. В душе этого большого сильного человека можно было читать, как по книге. Он обладал всеми качествами, каких только можно желать в мужчине, с которым связываешь свою жизнь. Бывали мгновения, когда ее неудержимо тянуло к нему. И все же сейчас ей хотелось уклониться от решительного ответа.

К счастью, бар наполнился людьми. Появилось несколько знакомых офицеров, которые явно собирались подойти к их столику. Карен отвечала на поклоны достаточно холодно, чтобы отбить у них охоту; но она видела, как их появление подействовало на Троя. Он сразу опять ушел в себя.

— Человек! — крикнул он. — Еще два коктейля!

Немец-официант проворно подбежал к столу.

Трой поднял свой бокал и спросил с насильственным смешком:

— Так как же, Карен?

Она не могла сказать: «Я люблю вас». Она даже не могла сказать: «Вы мне очень нравитесь». С таким человеком, как он, даже это было бы уже обязательством. Но сказать: «Я еще сама не знаю» — тоже нельзя было. Она прекрасно умела разбираться в своих чувствах, и он это знал.

— Я вам сейчас не скажу ни да, ни нет. Повременим с этим. Хорошо?

Он залпом проглотил второй коктейль с шампанским.

— Нет, нехорошо.

Она взяла его за руку. Рука была влажная и горячая.

— Помогите мне, — попросила она. — Почему вы не хотите?

— Мне вам помочь? Не глупите, Карен. И не старайтесь подложить мне подушку, чтоб мягче было падать. Ничего, переживу.

— Что за детские разговоры! Почему вы не хотите принять всерьез мой ответ?

— Вы не дали мне ответа.

— Я вас просила повременить.

— Карен, я люблю вас.

Он закрыл глаза, словно желая притвориться, что его тут нет. Он был бледен, и на виске у него быстро билась жилка.

Сидевшие у стойки стали на них оглядываться.

— Еще два коктейля! — крикнул Трой. Официант подал.

— Чего вы от меня хотите? — спросил Трой, хватаясь за третий по счету бокал.

— Успокойтесь, — мягко сказала Карен. — И дайте мне подумать. — Она допила свой коктейль; у него был острый, пряный вкус.

Трой вдруг увидел Иетса. Очевидно, Иетс, войдя, направился прямо к стойке и уселся на свободный табурет. До Троя долетали обрывки его беседы с каким-то майором авиации; майор говорил о том, как хорошо, что война окончилась раньше, чем немцы успели развернуть производство своих реактивных самолетов.

— Иетс! — позвал Трой. — Идите сюда, к нам! — Его присутствие ускорит дело. Все равно как, но что-то станет яснее.

Однако инициативой завладела Карен. Она улыбнулась Иетсу и сказала:

— Ловко это вы, за обедом. Теперь вам обеспечена медаль или…

— Ночной горшок бы мне на голову за такую ловкость, — сказал Иетс. — Ну, отделал я Уиллоуби, а что толку? Только вот что душу отвел… — Он пожал плечами.

— Я получила огромное удовольствие! — сказала Карен.

Трой покосился на нее. Так вот чем можно доставить ей огромное удовольствие…

— Все разговоры одни! — неожиданно сказал он. — А делать ничего не делается.

— Вы, кажется, злитесь, — сказала Карен.

— Да, я злюсь. Я имею право злиться. Я пожертвовал многими жизнями, чтобы освободить людей из лагеря «Паула». А к чему это привело? Теперь те же самые люди маются в «Преисподней». И я же должен кое-кого из них арестовывать.

Карен спросила:

— А как ваш план относительно ринтеленовского поместья?

Трой вспыхнул:

— Я говорил с Уиллоуби. Он просил меня повременить. Все меня просят повременить!

— Уиллоуби — не сторонник нажима на богачей, — заметил Иетс. — Он сам говорил мне — американская армия не для того пришла в Европу, чтобы дать власть голытьбе.

— Мы и не дали, — сказал Трой. — Но я не понимаю, при чем это здесь.

— Вы же хотите поселить кремменскую голытьбу в доме Ринтеленов — это ли не нажим на богачей? — сказала Карен.

— Пораскиньте умом, Трой, — воскликнул Иетс. — Простая логика! Сначала вы передаете народу ринтеленовское поместье, а потом захотите передать ему ринтеленовские заводы.

— Может быть, Уиллоуби руководствуется политическими соображениями, — упавшим голосом сказал Трой. — Человек! Три коктейля!

Официант принес три порции «Французского № 75». Трой жадно выпил свою, не дожидаясь Карен и Иетса, и тут же сделал официанту знак повторить.

Иетс между тем говорил:

— Политические соображения! Как бы не так! Во-первых, их нет; во-вторых, они неясны; а в-третьих, — кто с ними считается?

— Политика! — сказал Трой. — Чушь!

— Политика — это то, что делается на местах. Может быть, где-то в верхах и есть свои особые соображения. Может быть, разумные, а может быть, глупые, а может быть, там и сами не знают, чего хотят. Но пока эти соображения дойдут до мест, они успевают настолько расплыться, что уже никакой силы не имеют.

— А при чем тут Уиллоуби? — сердито буркнул Трой.

— Уиллоуби как раз из тех, кто действует на местах. Но мы ведь тоже не на луне действуем. Вы понимаете мою мысль?

— Я понимаю только то, что понимают мои солдаты. — Трой вдруг понурил голову. — Но меня с ними разлучили…

— Ну, ну, ладно, — сказала Карен.

— Я, кажется, дал ему достаточно времени.

— Кому?

— Уиллоуби! Мог уже решить что-нибудь в своей безмозглой башке! А если он забыл, так я ему напомню. Я ему житья не дам, этому мозгляку, этому чистоплюю толстозадому!…

Он с усилием выбрался из своего кресла, едва не опрокинув при этом столик, и, буркнув какое-то извинение, крупными шагами пошел к выходу.

— Что он задумал? — с беспокойством спросила Карен.

— Я, кажется, знаю. — Иетс нахмурился. — Не натворил бы он беды…

— Пойдите за ним, Иетс… — сказала Карен умоляюще.

Иетс покачал головой:

— Это его только взбесит. Есть вопросы, которые человек должен сам для себя решать.