Мрак - Юрий Никитин

– Светлана, – простонал он, чувствуя, что уже истощил последние силы. – Я иду… Я снова тебя спасу, как и в тот раз… Думай обо мне, и я приду… Если чистая душа будет неустанно…

И когда упал, ударился о твердое, ощутив свой вес, он остался надолго лежать, уже не веря, что может двигаться, что не сгорел в пепел, что кости не размолоты в муку для корма свиней.

Он не помнил, сколько так лежал, мечтая, чтобы смерть пришла поскорее. Наконец по обожженному телу пробежала судорога. Он тряхнул головой, кровь осыпалась темными струпьями. Оказывается, его корчит от холода!

Перед глазами темнел обломок черного дерева. Пахло гарью, но воздух, заполненный вонью, был холодным, вязким, словно нечистоты плавали выше головы.

Кто-то потрогал холодной мерзкой лапой его за лицо. Он дернулся, расширенными от ужаса глазами уставился на страшную пасть. Отодвинулся, сплюнул с досады.

Хрюндя потыкалась в него холодным носом, ее лапы уже привычно вцепились в его плечо. Она повозилась, устраиваясь поудобнее, прижалась теплым пузом. Рядом с Мраком лежала котомка со священными вещами богов.

– Глупая, – выругался Мрак. – Останешься здесь, дура… Будешь мертвяков пугать!

Он поперхнулся дурным запахом, дико огляделся. Развалины, от которых веет безнадежностью, унынием. Небо пугающе красное, с быстро бегущими темно-багровыми сгустками. Над виднокраем висит огромное черное солнце, страшное и нечеловеческое.

С жуткими криками пронеслась стая черных птиц. Хрюндя открыла один глаз, посмотрела им вслед. Снова засопела в самое ухо, мешая прислушиваться.

Издалека доносились крики, полные безнадежности, боли и страдания. Словно кого-то мучают и терзают сотни лет, не зная ни сна, ни отдыха, но боль настолько невыносима, что притерпеться нельзя, а умереть тоже неподвластно.

– Что ж ты такого натворил, – пробормотал он, чтобы заглушить сострадание, – наверное, сирот обижал… Или хорошую песню перебил. Гм… Если бы мне не дал дослушать, я б тебе и не такое придумал!

Шатаясь, он выбрел из развалин. Теперь со всех сторон тянулась черная выжженная земля, накрытая пылающим небом – кроваво-красным, бурлящим. А темные комья, сбитые в тучи, неслись так низко, что едва не задевали его за волосы. От них веяло угрозой, и Мрак невольно пригибал голову. Из спекшейся земли часто выстреливали дымки – сизые, а то и угольно-черные.

Жаба, недовольно ворча, перебралась на мешок за спиной Мрака. Внутрь не полезла, устроилась наверху, и он чувствовал, как она тычется в затылок вечно мокрым и холодным носом.

Сквозь разрывы в дыме он увидел вдали ярко-красную жидкую землю, расплавленную, как кипящий воск, и в этом странном озере горели, не сгорая, живые факелы – мужчины, женщины, старики. Среди треска и шороха Мрак слышал дикие крики, стоны, плач. Ближе к берегу расплавленная земля чуть остыла, покрылась темной коркой, несчастные пытались вылезти на край, там обламывалось, и жертвы с отчаянными воплями уходили в жидкий огонь с головой.

– Волхва бы сюда, – проворчал он, стараясь заглушить в себе сострадание, иначе должен остановиться и начинать вытаскивать на берег. А их тут столько, что либо род людской насчитывает больше лет, чем говорят волхвы, либо пока что на земле не было людей чистых и невиноватых.

Он миновал гарь, пробежал по берегу болота, и тут воздух похолодал, а Мрак с изумлением увидел замерзшую воду. Изо льда торчали бледные и синие от лютой стужи головы. Мрак видел, как через озеро бежал, оскальзываясь, крупный зверь, похожий на тощего волка. Остановился у одной головы, деловито обнюхал и, приподняв заднюю ногу, выпустил тонкую желтую струйку.

Моча на холоде застыла сразу, лицо превратилось в кочан со свисающими сосульками. Волк побежал дальше, на дальнем краю поля обрызгал еще одну голову, метил границы, а у крайней остановился, неспешно сгрыз уши и нос, на дикие крики и плач ухом не повел, наконец сгрыз половину щеки и побежал в стену тумана, где и пропал.

Только теперь Мрак заметил, что многие головы без ушей, некоторые настолько обезображены, что торчат только голые черепа, даже глаза выковырены, а кровь замерзла безобразными комьями. Но несчастные еще жили, тихо и безнадежно стонали, вскрикивали.

– Ну и боги здесь, – хмуро посочувствовал Мрак. – Такое измыслить!

В разрывах тумана, смешанного с дымом, уже дважды видел вдали черный остов большого дворца. Чутье не подвело, он тащился через замерзшее озеро в нужную сторону. Еще жив, значит, лед за снег не считается. А если и считается, то все одно и так уже в преисподней, дальше идти некуда.

Голова раскалывалась от боли, среди горячечных мыслей одна пришла совсем дикая: а ежели остаться здесь навеки? Снега нет, может прожить долго… Или же мог бы даже в Куявии жить в запертой комнате без окон, чтобы ненароком не узреть снега!

Разбитые, распухшие и обожженные губы перекривились в горькой усмешке. Можно вообще забраться в страну Песков, где снега не бывает. Но разве это жизнь для мужчины – избегать опасности, признавать запреты?

Дым начал рассеиваться, далекие обгорелые стены медленно приближались. Но вскоре как из-под земли навстречу поднялись пятеро зверолюдей. Каждый на голову выше, массивнее, все как один тяжелые как скалы. Морды звериные, но спины и бока отливают металлической чешуей, словно звери вышли из рыб и еще не решили, остаться ли жить на берегу.

Впереди шел, тяжело переступая с лапы на лапу, широкий зверь, но в шлеме, легком доспехе, с настоящим мечом. Остальные сжимали в мохнатых лапах тяжелые дубины.

Мрак стряхнул Хрюндю с мешка на землю, его разбитые пальцы торопливо развязывали веревку. Выхватил топор, как раз когда зверочеловек замахнулся мечом.

– Последний бой, – прохрипел Мрак.

Он ожидал смерти, но, к удивлению, легко отразил первый удар. В глазах зверочеловека вспыхнули огоньки. Он отступил, затем набросился с утроенной силой. Мрак с трудом отражал удары, горбился, падал на колени, поднимался, отодвигался. Но все еще оставался жив, мелкие раны не в счет, дивился себе, а тут один зверь захрипел, выронил оружие и схватился за грудь.

Удивленный Мрак с удвоенной силой завертел чудесным топором. Когда осталось двое зверей, он заорал дико, прыгнул вперед, ударил, и зверь отшатнулся с раздробленным лицом. Кровь брызнула струями, он упал навзничь, забился в корчах.

Вожак с мечом хоть и выглядел свирепее остальных, но вожаком стал не зря – попятился, выставил перед собой меч, но не нападал. Глаза, крохотные, как у комара, рассерженно сверкали из-под выступающих вперед надбровных дуг. В пасти блестели белые зубы, а красный язык двигался неуловимо быстро, как багровая молния. Шипящий голос, от которого по спине пробежали мурашки, произнес растерянно: