Хроники железных драконов (сборник) - Майкл Суэнвик

– А свербит у меня оттого, что вот сейчас мы с тобою делаем одну и ту же работу, но я тут буду лизать конверты до скончания века, в то время как ты двинешь прямиком на самый верх, и ты знаешь, почему это? Потому что ты прилично выглядишь.

– Это просто расистское дерьмоплетство, – покачал головою Вилл. – Туссен никогда меня не повысит. Хайнтам нравится видеть, как фей шестерит для Главного Мена, но они в жизни не примут меня в роли своего советника. Ты знаешь это не хуже меня.

– Да, но ведь ты не намерен долго здесь жопу просиживать, верно? Через пару лет у тебя будет должность при Мэральности. Я ничуть не удивлюсь, если ты доберешься аж до Дворца Листьев.

– Ты или треплешь чего ни попадя, или совсем идиот. Потому что если ты всерьез, то нужно быть полным идиотом, чтобы распускать про это варежку. Будь на твоем месте Туссен, он бы сперва точно убедился, что я его друг и что, если я туда пролезу, он получит надежного союзника. А у него, у Туссена, нам еще учиться и учиться.

– Туссен – это старый пердун, только и знающий, что строить из себя рубаху-парня. – Дохлорожий понизил голос почти до шепота. – Мне нечему учиться у этого натужного бодрячка, напыщенного пустобреха…

Дверь кабинета резко распахнулась. На пороге стоял Салем Туссен с глазами, настолько закатившимися, что остались видны одни белки. Он вскинул руку и пустым, нездешним голосом сказал:

– Один из моих избирателей попал в беду.

И вообще в олдермене было что-то нездешнее. За долгие десятилетия, что он топтал кварталы Вавилона, соприкасался с его кирпичами и перилами, барами и борделями, бухгалтерскими конторами и подземными парковками, молекулы города насквозь пропитали его тело, а его собственные молекулы вошли в плоть и кровь города, так что между ними двоими уже не было разделения. Он был способен понимать настроения и мысли Вавилона, а иногда – вот как сейчас – город говорил с ним напрямую.

Туссен схватил свою шляпу, перекинул через руку пальто.

– Джими, – скомандовал он, – оставайся здесь и организуй насчет адвоката, со списком мы кончим потом. Дохлорожий, Вилл – вы, ребята, пойдете со мной.

И олдермен вылетел в дверь. Дохлорожий за ним последовал, чуть замешкавшийся Вилл бросился их догонять.

По совместительству Дохлорожий работал у Туссена шофером. Забравшись в «кадиллак», он спросил:

– Куда мы, босс?

– Кобольд-таун. Там хайнта повинтили за убийство.

– Думаешь, его подставили?

– А кой хрен разница? Он избиратель.

Кобольд-таун был округом со смешанным населением – и со всеми сопутствующими проблемами. Хотя по улицам слонялась масса хайнтов, над дверями большого дома, рядом с которым стояло несколько полицейских машин, висели, чтобы отгонять это племя, зеленые веточки укропа. Лимузин Туссена подъехал как раз в тот момент, когда полицейские волокли отчаянно бьющегося хайнта, на запястьях которого уже были защелкнуты наручники из рябиновой древесины. Он вертел головой, дробно стуча, как горохом в погремушке, бусинками, висевшими на кончиках его дредов, и орал во весь голос.

– Я ни хрена такого не делал! – орал он. – Говно это все, говно собачье! Вот увидите, я вернусь, и вам тогда всем не жить!

Глаза хайнта горели адским огнем, вокруг головы дрожало голубое призрачное сияние – верные признаки тех, кто ширяется хрустальной дурью. Вилла удивляло, что он еще может стоять на ногах.

Как только машина остановилась, Вилл выскочил наружу и открыл перед Туссеном дверцу. Туссен важно вылез и царственным жестом остановил блюстителей закона, а затем бархатным голосом обратился к их невольнику:

– Успокойся, сынок, я позабочусь, чтобы ты имел хорошего адвоката, самого лучшего, какого можно нанять.

Вилл раскрыл свой мобильный телефон, набрал номер и начал торопливо, озабоченно бормотать. Все это было чистое представление – он набрал прогноз погоды, а Джими Бигуд уже, без сомнения, связался с общественным адвокатом, – но в сочетании с присутствием Туссена этого представления хватило, чтобы хайнт притих и стал внимательно слушать.

– Ты только не лезь на копов, а то они тебя убьют, – заключил олдермен. – Тебе это ясно?

Хайнт молча кивнул.

В вестибюле двое полицейских разговаривали с привратником. При виде входящих хайнтов все трое заметно напряглись, но тут же расслабились, увидев, как Вилл возвращает на место веточки укропа, и облегченно разулыбались, когда узнали Туссена. Все это случилось в мгновение ока, однако Вилл успел заметить. А если заметил он, как могли не заметить его спутники? Как бы там ни было, олдермен величественно вошел, пожимая налево и направо руки и раздавая сигары, полицейские благодарно их принимали и прятали в карманы своих мундиров.

– Что за преступление? – спросил он.

– Убийство, – сказал один из копов.

Туссен удивленно присвистнул, словно это стало для него поразительной новостью.

– Какой этаж?

Они вызвали лифт, хотя лестница находилась рядом и подняться по ней было гораздо быстрее. Но Салем Туссен точно так же не мог подниматься по этим ступенькам, как не мог он сидеть за рулем своего автомобиля. Он должен был быть уверен, что вы понимаете, насколько он крупная личность, еще до того, как он похлопал вас по спине и угостил вашу лошадь кубиком сахара. Когда двери лифта разъезжались, Туссен повернулся к Дохлорожему и удивленно заметил:

– Ты какой-то как в воду опущенный. Что-нибудь стряслось?

Дохлорожий скованно, словно шея его плохо поворачивалась, помотал головой. Весь дальнейший путь он прошел, глядя прямо вперед и ни разу не сморгнув.

В промерзлой квартире работали два следака, оба из эльфов тилвит-тег, золотистые и остроухие, в длинных плащах, выглядевших так, словно их специально и очень тщательно мяли. Когда коп, стороживший дверь, пропустил пришедшую троицу внутрь, они раздраженно обернулись – и обреченно увяли, узнав олдермена.

– Шулпе! Ксисутрос! – Туссен хлопал по спинам и пожимал руки, словно пришел сюда выцыганивать деньги на избирательную кампанию. – Вы прекрасно выглядите, и ты, и ты.

– Добро пожаловать, Салем, на наше скромное место преступления, – сказал детектив Ксисутрос, щедрым жестом обводя комнату рукой.

Одно окно, полуоткрытое, и в него задувает зимний ветер. И подоконник, и вся стена под ним почернели от крови. Оконная решетка на месте и вроде бы цела. Зеркальный комод, кровать, щепки от расшибленного стула. От окна к распахнутой двери крошечной ванной тянется черный пунктир засохших капелек крови.

– Мне следовало заранее знать, что ты непременно здесь появишься.

На полу ванной распластался безжизненный боггарт. Его грудь была вспорота, а там, где прежде находилось сердце, зияла жуткая дыра.

– Кто этот жмурик? – спросил Туссен.

– Некто по имени Бобби Баггейн. Так себе, одно из низших разумных существ.

– Я вижу, что вы повинтили ни в чем не повинного хайнта.

– Слушай, Салем, не кати на меня баллон. Это дело, считай, закрыто, подшито и отправлено в архив. Дверь была заперта на ключ и еще на засов. Решетка на окне целехонькая, как и лапка укропа над ней. Единственный, кто мог сюда забраться, – это призрак. Он работает здесь охранником. Дрых у себя в полуподвале, там мы его и нашли.

– Хайнт. – Глаза Салема Туссена стали жесткими. – Так?

После кратчайшей из пауз детектив кивнул:

– Хайнт.

– Расскажи поподробнее.

– Около часа назад началась драка. Тупые удары в стену, треск ломающейся мебели. Посыпалось множество жалоб. К тому времени, как прибежала консьержка, тут все уже стихло. Она вызвала нас. Мы взломали дверь.

– Почему у консьержки не было ключа?

– Ключ у нее был, но Баггейн запер дверь на засов. Можешь себе представить, как завелась эта старая перечница.

– Почему над дверью не было защиты от хайнтов?

– Никакой необходимости, в вестибюле сидит охранник. Единственный хайнт во всем здании.

Тем временем Вилл пристально всматривался в участок стены над дверью.

– Здесь еле заметное, но все же пятно, словно была когда-то защита, а потом ее сняли.

– Ну и?… – повернулся детектив Шулпе, до того все время молчавший.

– Интересно, что же это за парень, который запирается на засов, а защиту над дверью снимает? Бессмысленно как-то.

– А как раз такой парень, который не любит ширяться в одиночку и приглашает иногда для компании своего приятеля хайнта. – Детектив Ксисутрос указал подбородком на комод, где лежали шприцы, жгуты и пустые ампулы. – По словам консьержки, эти двое так нежно дружили, что соседи держали их за пидоров. Олдермен, – повернулся он к Туссену, – если ты хочешь поставить нашу здесь работу под сомнение – валяй, флаг тебе в руки. Я только хочу сказать, что надеяться этому парню практически не на что.

– А Вилл ведь прав! – сказал Дохлорожий, направляясь к окну. – И еще одно обстоятельство. Вы только посмотрите, сколько крови на подоконнике. Здесь это все и случилось. Так какого же хрена он пошел потом в ванную? Кто-то вырвал у него сердце и потому он решил помыть руки?