Сальвадор Дали - Мишель Нюридсани

У Дали с Бретоном полное единодушие в этом вопросе.

Вариация на ту же тему: Элюар, со своей стороны, считал, что сюрреалистический предмет вполне способен стать основой того, что он называл «физикой поэзии», а также дополнительным «средством защиты» в борьбе с предметами повседневного обихода и с их обычным применением. Обычное применение предметов, по его мнению, совершенно не соответствовало их высокому предназначению. А посему необходимо было создать такие условия, которые стимулировали бы их перевоплощение.

Сюрреалистические предметы, по мысли Бретона, должны были стать «мощнейшими источниками воздействия» на людей. Ведь они — своего рода «медиумы», которые «передают послания свыше» и отличаются от обычных предметов тем, что «изменили свое предназначение».

«Пиджак-афродизиак» Дали, увешанный рюмками с мятным ликером, который якобы обладает свойством возбуждать чувственность, вместе со многими другими подобными вещами был уничтожен в 1936 году. «Пиджак может точнее любых паранойя-критических расчетов на основе числовых комбинаций и игр оценить состояние надевшего его человека, исходя единственно из степени наполненности рюмок, — утверждал Дали. — Миф о святом Себастьяне являет нам сходный случай: боль святого мученика можно объективно оценить и измерить по числу и расположению стрел; боль Себастьяна также поддается измерению». «Пиджак-афродизиак» занял свое место среди «заставляющих думать механизмов». Его можно было, по мнению Дали, надевать «на ночные прогулки по городу на очень мощных автомобилях, передвигающихся крайне медленно (чтобы не расплескать содержимое рюмок), причем ночь должна быть очень тихой, а состояние души абсолютно спокойным».

1936 год был отмечен также появлением «Венеры Милосской с ящиками», задуманной Дали и выполненной Дюшаном — да, Дюшаном! — с ящиками на месте груди, верхней части живота, пупка и коленей, а также с пуховками или помпонами. Этот «предмет» был отлит из бронзы, а сверху покрыт гипсом. Чтобы понять это, нужно было приподнять его: на самом деле он весил много больше, чем можно было предположить по его внешнему виду. 1936-й — это еще и год создания знаменитого произведения Дали под названием «Мае West lips sopha», то есть дивана, повторяющего форму губ Мэй Уэст[422], истоки которого следует искать в одной из картин Дали 1934 года.

В «Кратком словаре сюрреализма» в статье «Телефон-афродизиак» читаем: «Телефонные аппараты вскоре заменят омарами, клешни которых, чтобы их было лучше видно, покроют фосфоресцирующими пластинками — ни дать ни взять ловушки для трюфельных мух».

Марк Брусс, великолепный художник, в шестидесятые годы близко общавшийся с Уорхолом и прекрасно разбиравшийся во всех особенностях и направлениях современного искусства, однажды сказал мне: «Для меня Дали в первую очередь изобретатель предмета».

Не паранойя-критического метода или чего-то в этом роде. Нет: более значительным в его глазах был «предмет» и вклад Дали в его создание.

Сюрреалистический предмет — и это нужно четко представлять себе — оказал большое влияние на всю историю современного искусства от Дэвида Смита[423] до американского джанк-арта[424] (этот стиль порой связывают с дадаизмом, наибольшее распространение он получил в Нью-Йорке), от поп-арта до Arte Povera[425], от нового реализма до новой английской скульптуры, а также до самых современных представителей искусства — до Ришара Бакье и всех художников из галереи Эрика Фабра, до Робера Гобера и до Джеффа Кунса, живущего в Нью-Йорке и творящего с помощью нескольких десятков ассистентов.

Нью-Йорк: как позиции становятся формами

Художник — это наименее важная моя ипостась.

С. Дали. Из бесед с Аленом Боске

Дали вышел на палубу «Шамплена». Он в первый раз едет в Америку. На дворе 14 ноября 1934 года. Он видит перед собой Нью-Йорк — «серо-зеленый с грязно-белым, — описывает свои впечатления Дали, — похожий на огромный кусок готического рокфора». И тут же делает вывод: «Поскольку я люблю рокфор, то, значит, Нью-Йорк меня приветствует!»

Позже он внесет уточнение: «Нью-Йорк — это готический рокфор, Сан-Франциско же ассоциируется у меня с романским камамбером». Дали любил сыр. Но любил ли он Америку? Он знал — как и Дюшан, получивший в 1955 году американское гражданство, — что за ней будущее. Будущее мира. Будущее искусства. Возможно, и его собственное будущее тоже.

В ноябре, когда Дали заявлял: «Критики уже делят сюрреализм на до и после Дали...», он уже был в какой-то мере известен за океаном: в октябре 1928 года три его картины можно было увидеть в Музее искусств Института Карнеги в Питсбурге, где проходила 27-я Международная выставка Карнеги. Ему тогда было двадцать четыре года. На выставке были представлены его знаменитая «Корзинка с хлебом», «Ана Мария за шитьем у окна» и «Сидящая девушка».

В 1931 году он принял участие в выставке сюрреалистов в штате Коннектикут, организованной Эвереттом Остином-младшим, который представил их работы с определенной долей высокомерия, дилетантства, восторга и опаски. «Полотна, которые вы здесь увидите, шикарны и забавны. Сейчас это самые модные картины...» — сказал он.

Владелец одной из нью-йоркских художественных галерей Жюльен Леви сомневался, что это скандальное искусство сможет завоевать зрителя в его стране, в то время еще более пуританской, чем сейчас. Он открыл для себя Дали, как мы помним, у Пьера Колля и тот ему очень понравился. Он хотел бы выставить у себя те его произведения, но опасался мнения публики. Пьер Колль обнадежил коллегу. Он добился от Дали обещания несколько смягчить самые скабрезные, то есть главным образом эротические сцены на своих картинах... оставив там тем не менее по «горсти колючих волосков от плодов шиповника»[426], чтобы заставить почесаться критиков и любителей живописи.

Кроме того, кое-кто из американских коллекционеров уже начал приобретать картины Дали в Париже, в галерее все того же Пьера Колля.

«Приезжайте в Америку, — писал, со своей стороны, Сальвадору Дали директор нью-йоркского Музея современного искусства (МоМА) в Нью-Йорке Альфред Барр, — вас ждет здесь невиданный успех». Один из самых маститых американских критиков того времени Льюис Мамфорд[427], известный строгостью своих оценок, пришел в такой восторг от картин Дали, что еще больше утвердил художника во мнении: его будущее именно в Америке.

Но какое будущее, если для привлечения американского зрителя ему нужно было выхолостить свою живопись, если для того, чтобы продать свое искусство, его нужно было вытолкнуть на панель?