Гость из бездны (сборник) - Георгий Мартынов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Афонин кивнул. Он не хотел прерывать мысли Лозового своими репликами. Пусть говорит все, что думает. Слабые места в его рассуждениях капитан отмечал про себя.
— Я много думал о тайне Михайлова, — продолжал Лозовой, — особенно после его «смерти». И чем больше я думал, тем больше крепло во мне убеждение, что он… — Лозовой, словно споткнувшись на этом слове, тревожно посмотрел на Афонина. — Я еще раз заявляю вам, что наградной лист на Михайлова я подписал, придя к окончательному выводу. Я считал и считаю, что Николай Михайлов заслужил награду.
— Полностью с вами согласен, — сказал Афонии.
— Как много советских людей проявили малодушие в начале войны, и как много из них последующей жизнью заслужили полное прощение. Так что же могло произойти с Михайловым? — круто вернулся Лозовой к прежней теме. — Он попал в плен… Право, мне очень неприятно говорить вам про все это, — к досаде Афонина, которую он, впрочем, ничем не показал, Лозовой снова свернул в сторону, — но вы должны знать все. Иначе вы никогда не установите причину смерти Михайлова… Я думаю, он попал в лапы гестапо и не выдержал. Согласился сотрудничать, спасая этим свою жизнь. Но он не намеревался действительно служить гестапо. Его мучили угрызения совести. Этим объясняются его дальнейшее поведение и поиски смерти. И вот, оставшись чудом жив, узнав о высокой награде, он кончает самоубийством, не прощая себе проявленного малодушия и считая себя недостойным награды. Мне кажется, было так.
Лозовой замолчал, все с тем же выражением тревоги на лице глядя на Афонина. Капитану было ясно: его собеседник искренне верит в правильность своей догадки и боится, что следственный работник может с ним не согласиться. Вероятно, Лозового даже оскорбляет мысль, что к его фронтовому товарищу, которого он любил и уважал, могут отнестись не так, как относится он сам. Когда несколько минут назад Афонин согласился с мнением Лозового, он говорил не совсем то, что думал, не хотелось спорить. Ему было важно узнать мысли Лозового, а свое мнение он не считал нужным высказывать. Его выводы из двойного рассказа о Михайлове были почти противоположны выводам бывшего комиссара.
— Если позволите, я задам вам несколько вопросов, — сказал он. — Но сперва я должен заметить, что вы напрасно стараетесь реабилитировать Михайлова в моих глазах. Поверьте, в этом нет никакой нужды. Я, так же как и вы, вполне убежден, что он был безусловно достоин… награды.
Лозовой не заметил легкой заминки перед словом «награда», тревога в его глазах исчезла.
— Первый вопрос. Чем вы руководствовались, когда противились расстрелу Михайлова в день его появления в вашем отряде? Тем более, что, по вашим же словам, вы не поверили тому, что он действительно все забыл.
— В тот день, — ответил Лозовой, — вернее, на второй день, я не был уверен, что он помнит. Это пришло потом. А во-вторых, было совершенно очевидно, что Михайлов не агент гестапо, или, судя по его дальнейшему поведению, не намерен быть агентом. Слишком нелепо для гестаповца он себя вел. Я же говорил уже об этом, — немного удивленно сказал Лозовой.
Вопрос действительно мог показаться странным, но Афонин не хотел объяснять, чем он вызван, — это не входило в его планы. Поэтому он притворился, что не заметил удивления своего собеседника (пусть думает, что хочет), и задал второй вопрос:
— Михайлов бежал из лагеря для военнопленных с тремя товарищами. Я понял из вашего рассказа, что этот факт сначала вызвал у вас сомнения, но потом они отпали. Так вот, пытались ли вы узнать у него фамилии тех трех? И что вы думаете об этой детали сейчас?
— Да, пытался. Но он назвал только имена. Фамилий он не помнил, или никогда не знал. Не знал, конечно, потому что не бежал из лагеря, в котором никогда не был.
— Почему вы отказались от мысли, что он мог где-нибудь по пути получить чистую одежду?
— Потому что он сам как-то, месяца через три после прихода к нам, рассказал, что, идя на восток, не заходил никуда, прячась от людей.
— И вы оставили этот факт без внимания?
— К тому моменту у меня сложилось о нем твердое мнение. Если бы это выяснилось раньше — другое дело, а тогда я считал, что такая мелкая деталь не меняет общей картины. Я уже вполне был уверен, где он был.
— А где, по-вашему?
— Служил в полицаях. И находился как раз в том селе, на которое мы совершили налет в то утро. Это и объясняет — как он оказался в бою вместе с нами.
— Совершенно верно! — вырвалось у Афонина.
Но он тут же постарался замаскировать свой промах. В намерения капитана совсем не входило выдавать Лозовому свое согласие с его выводами. А это неизбежно случилось бы, обрати тот внимание на эти слова и начни расспрашивать Афонина. Поэтому он поспешил пояснить их сам:
— То есть, мне кажется, что это верно. Иначе трудно объяснить появление Михайлова в ваших рядах. Вы сами говорили, что присоединиться к отряду до нападения на опорный пункт он не мог.
— Никак не мог. В конце войны у нас было несколько бывших полицаев. И, как правило, они воевали, не щадя себя. Но Михаилов воевал геройски!
Лозовой так нажал на последнее слово, что Афонин понял: тревога за репутацию Михайлова еще не совсем покинула его.
«Велика сила боевой дружбы», — подумал Афонин.
Все же он не удержался от реплике:
— Как бы хорошо ни воевал бывший полицай, мне кажется, что награда, к которой вы его представили, чрезмерно велика.
Он сказал это потому, что хотел выяснить до конца предположения Лозового.
Лозовой ответил так, как и ожидал Афонин:
— Мы с Нестеровым считали, что Михайлов только числился в полицаях. Допускали возможность, что он оказался в этом селе только потому, что отсюда гестапо намеревалось перебросить его к нам в качестве своего агента. Никаких преступлений против нашего народа Михайлов не совершил. Согласился только затем, чтобы скорее и любым путем попасть к нам. Мы были уверены, что его не в чем обвинить. И исходили из того, как оп воевал у нас. И то, что мы были правы, доказывает факт представления его к той же награде в отряде Добронравова.
— Это логично, — согласился Афонин. — Еще один, последний вопрос. Что вы подумали, когда узнали, что Михайлов жив и находится в отряде Добронравова?
— У нас, — ответил Лозовой, — Михайлова называли везучим. Я подумал тогда то же, что думали и другие: снова ему повезло. Я никогда не поверю, что он мог оказаться вторично в плену по своей воле.
— Я тоже так думаю, — на этот раз вполне искренно сказал Афонин. — Ну что же, Александр Петрович, спасибо за сведения. Я доложу начальству вашу точку зрения. Думаю, что с ней согласятся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});