Лазурные берега - Сара Ларк

— Негры на плантации научили меня этим песням! — объяснил Леон. — Ух, как трудно было выучить слова! Но люди становятся счастливыми, когда я пою им о родном доме… Я могу спеть и о твоем доме тоже! Ты знаешь песни с Большого Каймана?

Бонни в ответ на этот вопрос отрицательно покачала головой, но затем однажды рассказала немного о своем безрадостном детстве и о юности. Она открылась Леону, оказавшемуся терпеливым слушателем. Постепенно Бонни стала испытывать к нему больше доверия и начала отвечать на его склонность.

Теперь, как опасался Виктор, она, наверное, откажется от этого нежного зарождающегося чувства, чтобы последовать за Цезарем в неизвестное будущее. У молодого врача при одной мысли об этом разрывалось сердце. Его подопечная за последние месяцы очень изменилась. Бонни поправилась и даже, казалось, немного подросла. Она стала более спокойной и уверенной в себе. Недавно Виктор даже стал привлекать ее к приему пациентов, и Бонни помогала ему во время ухода за больными. Молодая женщина за это время научилась хорошо говорить по-французски, бегло читать и везде помогала. Все в городском доме Дюфренов будут скучать по ней, если она на самом деле сбежит оттуда. А как маленькая Намелок будет расти не в безопасном Кап-Франсе, а где-то в деревне повстанцев, Виктор даже не мог себе представить.

Но тем не менее он вызвал Бонни к себе, когда на следующий день после крещения ребенка вернулся в Кап-Франсе. Девушка напряженно слушала его, широко раскрыв большие черные глаза, когда он рассказывал ей о пребывании Джефа на плантации своего брата и о его побеге.

— Клянусь тебе, я ничего об этом не знал, Бонни, — уверял ее врач. — И Деирдре тоже не знала. Иначе она была бы первой, кто попросил бы меня снова выкупить его.

Бонни опустила голову, когда Виктор упомянул о Деирдре. Ей все еще было больно вспоминать о том, что Джеф любил жену доктора. Так сильно, что ради нее принес в жертву «Морскую деву».

— А где же он сейчас? — спросила Бонни, когда Виктор закончил свой рассказ. — Где-то… на каком-то корабле?

И эта мысль тоже причиняла ей боль. Ей хотелось бы думать, что Джеф отыскал бы ее, прежде чем снова уйти в море. Но, с другой стороны, он ведь не знал о том, что она находится у Дюфренов, так же как и она не могла предположить, что его продали в Роше о Брюм. Если только Деирдре не рассказала ему о ней. Бонни ни на секунду не поверила в то, что Деирдре ничего не знала о Джефе! Напротив, новая вспышка этой любви объясняла все: внезапное желание Деирдре проводить больше времени в поместье Роше о Брюм, недовольство и беспокойство Амали… Нет, там снова что-то произошло, и только побег Джефа оборвал эту любовную связь. Мог ли он при этом удостоить ее, Бонни, хотя бы одной своей мысли? Сделал ли он хоть одну попытку разыскать ее?

— Конечно, Цезарь не на корабле, Бонни, — ответил Виктор на ее вопрос. — В порту его бы уже схватили. Там очень строгий контроль. А Джеф убил надсмотрщика, значит, его еще, сверх того, разыскивают как убийцу. Нет, гораздо более вероятным представляется побег в горы, к Макандалю.

— Чтобы сражаться, — пробормотала Бонни.

Она почувствовала угрызения совести. Может быть, ей следовало помочь Джефу, может быть, ей тоже надо было уйти в горы…

Однако если Макандаль победит в этой борьбе, то Джеф вернется назад и заберет с собой Деирдре. А у Бонни больше ничего не останется. Кроме ее свободы. Ни работы, ни семьи, ни… ни Леона… Она кусала губы.

Виктор потер висок. Он не знал, стоит ли ему говорить об этом, но прежде чем девушка сделает глупость…

— Бонни, если ты хочешь уйти к Джефу… Я надеюсь, что это не так. Собственно говоря, за это время ты уже должна была понять, что он не принесет тебе счастья. Но, прежде чем ты сбежишь под покровом ночи и тумана, лучше уж я выпишу грамоту о даровании свободы для тебя и Намелок.

Бонни покачала головой:

— Это… это очень, очень милосердный поступок, мец. Но я не уйду. Мы с Намелок останемся здесь.

В этот день Бонни впервые позволила Леону немного подержать ее за руку. Но она не сказала ему, почему плакала, когда он позже пел для нее ямайскую песню.

Глава 3

Джеф не знал, как мужчины из племени масаи ухаживают за женщинами, и не имел ни малейшего понятия, каких правил при этом следовало придерживаться в племени ашанти. Так что он пытался сблизиться с Сималуа тем способом, который везде на Карибских островах наблюдал и среди белых, и среди мулатов — он стал приносить ей подарки. За четырьмя волами сразу после второго нападения на плантацию, в котором участвовал Джеф, последовали две дойные коровы, и, кроме того, он проводил с Сималуа столько времени, сколько было возможно. Вскоре он помогал ей косить траву для скота и пасти его на краю поселка.

Молодой женщине трудно было одной следить за своим стадом, и ей больше всего хотелось кормить животных прямо в корале. Но тут, однако, стали возражать другие жители села. Корма было мало даже для лошадей и мулов, а добывать его было трудно. Мароны не хотели скармливать зерно стаду коров, от которого в действительности не было никакой пользы. Дело в том, что Сималуа категорически отказывалась резать волов. Вместо этого она пускала животным кровь, смешивала ее с молоком и эту смесь, которую она именовала сарои, выливала в специальный сосуд и долго трясла, чтобы не допустить свертывания крови. Получавшийся таким образом напиток, очевидно, в ее племени являлся основным продуктом питания. Сималуа считала его вкусным и предлагала отведать его также другим жителям поселка. Однако те с отвращением отказывались, чего молодая женщина, опять же, не понимала. Джеф был единственным, кто изъявил готовность попробовать сарои.

— Вот это любовь! — смеялся Мишель, когда, проходя мимо хижины Сималуа, увидел, как его друг героически припал губами к кружке с розоватой жидкостью.

— Сарои делает человека сильным! — утверждала Сималуа.

С тех пор как Джеф стал ухаживать за ней, ее французский язык заметно улучшился. Постепенно Сималуа обретала способность выражаться яснее и стала рассказывать о своей прежней жизни. Джеф узнал о кочевой жизни племени масаи, которые зачастую проходили большие расстояния, чтобы найти корм для своих животных. Они были пастухами, но также и воинственным народом. Торговцы рабами, как с гордостью рассказала Сималуа, боялись их, и только изредка бывало так, что в их ловушку попадался кто-то из племени масаи. Сималуа и ее семье просто не повезло. Ее отец хотел продать какому-то торговцу на побережье слоновую кость и поэтому слишком далеко вышел за пределы области, принадлежавшей его племени. Пока его не было, охотники за рабами взяли штурмом его лагерь и захватили его жен и детей. Семью разделили уже в Африке, и Сималуа некоторое время провела у торговца из племени суахили, которому она понравилась и от которого забеременела. То, что она беременна, она заметила лишь в Кап-Франсе, и это было чудо, что у нее не случился выкидыш во время переезда через море. Затем Сималуа родила ребенка в доме купца в богатом квартале города, но вскоре после этого ее продали другому торговцу.