Танец с огнем - Екатерина Мурашова

– Любовь Николаевна… Люба, нам нужно поговорить!

Он схватил ее за руку. Она вырвалась, но остановилась в двух шагах.

– Вы уверены? Мне казалось, мы все сказали друг другу на Сережином празднике.

– Нет, не все! Я знаю теперь, что все эти годы ты считала, что я запер дверь тогда, во время пожара. Винила меня в гибели Пелагеи…

Люша наклонила голову, кудри, как змейки, сползли с плеча на грудь.

– А что же на самом деле?

– Я этой двери не запирал. Клянусь тебе памятью моей матери.

Она немного подумала, потом кивнула.

– Ага. Может быть и так. Раз вы клянетесь. Но это досадно.

– Почему же?! – потрясенно воскликнул он.

– Потому что лучше бы вы все-таки ее заперли. Тогда все было бы проще и имело бы смысл. Вы у меня получались такой большой негодяй – с решительным поступком ради вашего с Юлией будущего счастья. Отец мой вам по своей прихоти жизнь, как простынку, скрутил, а вы узел взяли – и разрубили. Хоть на один в жизни раз – вас хватило. А теперь – что?

Он стоял, совершенно дезориентированный извращенным ходом ее мысли. Она ему поверила – он видел это отчетливо. И что же теперь?

– Я буду требовать развода, – твердо сказал Александр. – Наш брак с самого начала был трагическим недоразумением. Не говоря уже о том, что вы опозорили меня… Я и подумать не мог: моя жена, мать моей дочери два года танцует на столах и раздевается под музыку на потеху всей Европе! Я планирую вернуться туда в самом скором времени, и нам с Юлией придется быть очень осторожными…

– Не думаю, – пожав плечами, сказала Люша.

– В каком это смысле?

– В самом прямом. Юлия уехала. Только что, вместе с обеими гувернантками. Липат повез их в Алексеевку к вечернему поезду.

– Не может этого быть! – воскликнул Александр. – Ты лжешь! Она не могла уехать, не поговорив… даже не попрощавшись со мной!

– Наверное, ей просто нечего было вам сказать, – предположила Люша. – Но зато она попрощалась со мной. И просила передать вам, что вокруг вас все-таки слишком много сумасшедших… А это правда, что Атька вас утром чуть не зарезала?

– Господи, Любовь Николаевна, как же я вас ненавижу! – с трудом выговорил Александр и прижал к горлу обе руки, как будто его что-то душило.

– Не волнуйтесь, Александр Васильевич, развод я вам, конечно, дам, – успокоила его Люша. – Правда, по условиям завещания моего отца, если вы меня бросаете, так и доход с его состояния вам более никакой не положен. Не совсем понятно, на что вы дальше будете жить, ведь, в отличие от меня, танцевать на столах вы, кажется, не умеете. А Юлия, даже если и сменит гнев на милость, очень любит мужчин с достатком. Мне-то князь Сережа нравится за легкий нрав и обаяние, но ей, я подозреваю, в нем милее другое… Но ничего, я думаю, вы как-нибудь непременно выкрутитесь…

– Я не могу, не могу, не могу! Я прямо сейчас сойду с ума, умру, грянусь об землю, превращусь в нечисть лесную и сбегу…

– Ты можешь, – сказал Аркадий и обнял ее, приподняв и прижав к себе так, как она несколько часов назад прижимала к себе Капочку. – Тебе все рады. Ты всем здесь нужна. Здесь Синие Ключи и Синяя Птица. Твоя лошадь все время стоит у тебя за спиной, как белое привидение. Я ее боюсь, мне кажется, она понимает все, о чем мы говорим.

– Голубка действительно все понимает. Она ждет, когда мы пойдем за Грунькой. Дай мне вина!

– Не дам. И кокаина не дам. И даже опия. И даже лавровишневых капель. Ты сильная и справишься сама.

– А почему тогда ты крутишь носом? Презираешь меня?

– Нет, я просто принюхиваюсь. От тебя пахнет детскими записючками…

– Ой, это Капочка! – засмеялась она. – Мне надо переодеться…

– Подожди немного, – сказал он и зарылся лицом в ее волосы.

Она не шевелилась и, кажется, беззвучно плакала. Он видел ее плачущей первый раз в жизни. Да она и сама не помнила свои предыдущие слезы. И были ли они вообще?

Глава 33,

в которой Аркадий Арабажин получает подарок, а Люша отдает старые долги

«… Адам, верь, со мной первый раз в жизни такое… Все и всё куда-то делись, как будто разверзлась земля и – провалились в какую-то трещину. Или это я провалился? И время тоже разверзлось, остановилось, ухватило себя за хвост…

Я – то ли умер, то ли наново родился.

Это счастье? Ты знаешь?

Соня, твой сын Боречка, тот, который еще родится – это оно? Ты знаешь, Адам?

Я же помню: были какие-то люди, политические системы, статьи в научных журналах, амбиции и обиды. У меня был роман с Надей Коковцевой. Еще был Максимилиан – существо из сфер. Куда он делся?

Что все это значит?

Абстиненция у нее была выражена очень сильно. По вечерам она грызла подушку, и буквально выла и кидалась на стены. Потом валялась на полу как тряпка, абсолютно без сил. Я просто сидел рядом и держал ее за руку. Днем – всем улыбалась, ни на что не жаловалась и не присаживалась ни на минуту.

Кто я? Где? Я то ли потерял, то ли нашел себя.

Пожелай мне сил и хоть немного мудрости.

Засим передаю привет и пожелания здоровья Соне, и Боречку от меня поцелуй.

Остаюсь твой растерянный друг

– Лукерья, немедленно перестань ее кормить! Феклуша, проверь ее карманы и все, слышишь – все! – отбери! Ее же несет уже третий день! Она жрет и срет практически одновременно, и даже на горшке что-то грызет!

Ладно, Атька ребенок, к тому же изголодалась, и вообще у нее всегда с мозгами насчет пожрать что-то было не в порядке, но вы-то – взрослые люди! Должны понимать! Лукерья, если ты сунешь ей еще один пирожок без моего разрешения, я разобью у тебя в кухне все горшки!

Гуляли по парку. Она куталась в серебристый мех и казалась нарядной печальной куклой. Остановились на берегу пруда. Красные листья клена, медленно кружась, падали на тонкий голубоватый лед.

– Смотрите, как горестно красиво! – сказала она.

– Ты чувствуешь себя гораздо лучше. И все прочее здесь тоже вроде бы вошло в колею. Я думаю уезжать. Завтра или послезавтра.

Она словно споткнулась на ровном месте, но тут же взяла себя в руки.

– Вы хотите уехать, Аркадий Андреевич? Что ж… Я понимаю…

– У меня в Москве множество дел, и все они меня заждались…

– Разумеется. А разве я – не дело?

– Дело, конечно. Но оно – закончено, – с почти нескрываемой горечью констатировал Арабажин. – И это не я, это ты так живешь. С детства, со времен своих картонных театриков. У тебя для каждого в жизни назначена роль. Моя роль – спасатель. Возник по надобности, прибежал, вытащил… А потом все, роль исполнена, могу быть свободен. Наступает время твоей настоящей жизни, страстей, искусства, общения с ворами, цыганами, улитками, князьями, Стражами Порога… Я – обыкновенный обыватель. И я здесь теперь более не нужен. Так что я пошел…