Пропавшие без вести - Степан Злобин

После истории с Зубовым, а затем самоубийства старого инженера Лермонтова немцы уже не ставили больше «комбата» из пленных обитателей того же рабочего барака.

За распорядками, за расстановкой людей по рабочим командам и отправкой на работы наблюдали «коменданты» бараков, которых теперь назначал «русский комендант полиции» — Мотька. Это все была беспощадная и корыстная сволочь.

Чтобы остаться вместе в рабочей команде, Бурнину и Сергею приходилось изворачиваться, хитрить, комбинировать, во время работ выменивать у жителей сало для коменданта барака…

У них было все припасено к побегу — ножницы для колючей проволоки, сухари, небольшой запас сала, крепкая обувь, ватники, гражданские цветные рубахи и пиджачишки. Свято берёг Анатолий и прощальный подарок старого военинженера — компас. Оставалось зайти в лазарет, проститься с Варакиным и попросить у него на дорогу маленький аптечный пакетик на случай ранения или болезни да поджидать подходящего времени, темной ночи, лучше всего — с воздушной тревогой, которая загоняла немцев в убежища.

Режим рабочего лагеря изменился: теперь позже темнело, и пленникам разрешалось, пока было светло, то есть до самого сна, сидеть вне бараков или находиться в чужом бараке.

Под закатным солнцем, на разогретом за день песке лагерной площади, пленные сидели такими же кучками, как, бывало, зимой у коптилок в бараке, занимаясь каждый своим ремеслом, силясь из ничего получить хоть какой-нибудь заработок.

Бурнин, который успел уже заработать здесь прозвище Толя-сапожник, а у немцев-солдат — «гроссшумахер»,[36] трудился над починкою пары сапог, принесенных санитаром. Он сидел в одиночестве, так как его «колхоз» в тот вечер как-то разбрелся в разные стороны.

— Закурим, товарищ! — сказал, опускаясь на землю возле него, старшой железнодорожной команды с парой ботинок в руках.

Этого сероглазого, с дружелюбной улыбкою, еще молодого человека богатырского сложения Бурнин видел издали ежедневно. Но им никогда не случалось сойтись и заговорить.

Анатолий поднял глаза.

— Посмотрите насчет починки, — сказал тот, протянув свою обувь.

Бурнин отложил работу и взялся осмотреть заказ.

— Товарищ майор, — тихо заговорил заказчик, — не удивляйтесь моей откровенности: кому-нибудь из нас надо же было начать, а то так и будем вразброд, а нам срочно надо сплотиться. Я — капитан артиллерии.

— Очень приятно, что вы капитан. Но я — рядовой боец, — возразил Анатолий.

— Вот это как раз и не важно, — ответил его собеседник. — Пожалуй, тут звания не играют серьезной роли. А разговора нам с вами все равно не избегнуть, — упрямо добавил он.

— Так в чем же сплотиться? — спросил Бурнин, ковыряя ногтем подошву принесенного ботинка.

— Нашей команде стало известно, что весь лагерь будет отправлен в Германию. Мы решили «нах Дойчланд» не ехать. А вы?

— Без закурки тут ничего не решишь, — сказал Анатолий, косясь направо-налево, нет ли свидетелей разговора.

Он отложил ботинки и молча начал свертывать папиросу.

— Так как же? — спросил капитан.

Анатолий пожал плечами. Сказать или не сказать капитану, что лично для него предстоящая отправка в Германию уже не играет роли? Может быть, этот парень собирается звать его с собою в побег? Что же, крепок, здоров, в железнодорожной команде ребята все крепкие!..

Эта команда — сильные, ловкие люди — всегда вызывала общую зависть тем, что, так или иначе, на работе все они ухитрялись добыть добавку к лагерному питанию.

«Небось у него и запасец хороший к побегу, — подумал Бурнин. — Но если он ждет, что я с ним пойду один, без Сергея, то пусть не старается! Вот если он согласится третьим быть в группе с нами двоими, то дело иное!..»

— Вы же, товарищ, не просто пришли за советом, ехать или не ехать! — сказал Анатолий, закурив папироску. — У вас есть предложение? Начали — так кончайте!

Он опять покосился по сторонам и взял в руки ботинки, делая вид, что осматривает заказ.

— Послезавтра пойдет эшелон, в котором будет увезено триста человек. Через неделю возьмут еще триста. Значит надо спешить за ворота, — сказал капитан.

Анатолий без слов протянул ему руку.

— Нет, вы слушайте дальше, — продолжал его собеседник. — Партизаны придут нам на помощь. В момент нападения партизан мы пойдем на прорыв из лагеря. Надо готовить людей к прорыву. Согласны? За вами связь с лазаретом — с врачами и санитарами…

Бурнин смотрел на него ошалело. Он собирался просто уйти в побег, уйти с испытанным другом, с Сережкой, которого полюбил, с которым готовился и которому верил. Он был готов включить в группу и этого капитана. Но о массовом броске на прорыв, о связях лагеря с партизанами он просто не думал… Не авантюра ли это? Люди погибнут напрасно…

Анатолий молчал.

— Что же вы? Не согласны? — спросил капитан в нетерпении…

— Трудно решать, — возразил Бурнин. — Ведь голые руки. Лопаты да ломы — вот все и оружие… А тут пулеметы и автоматы… При неудаче весь лагерь ведь будет расстрелян… Ведь люди!..

— В нашей команде есть пять гранат, — сказал капитан. — Конечно, не много, но если их экономно расходовать… Одну — по главным воротам, две — в ближние пулеметные вышки, две — на прикрытие… А может быть, в лазарете найдется оружие?

— M-м… да! — произнес Анатолий. — Неожиданно это. Мы с другом завтра собрались в побег… Ваш план, конечно, все дело меняет.

Капитан хотел что-то еще ответить, но в это время раздались свистки полицейских — отбой. После свистков уже всякое движение прекращалось. Обращать на себя внимание было опасно.

— Завтра после работы ответ. Меня зовут Павел. Пока.

Бурнин едва ответил согласным кивком головы, как его собеседник исчез в толпе людей, торопливо расходившихся по баракам…

Анатолий тотчас же, как легли спать, сообщил о своем разговоре Сережке.

— Вот это да, товарищ майор! Вот это порядок! — восторженно зашептал Сергей. — Не просто вдвоем к партизанам, а целым лагерем. Здорово, а!

Прошло минут десять, и снова Сергей повторил:

— Это здорово!

— Спи ты, черт, не болтай! — останавливал друга Бурнин.

Но сам он тоже не мог спать спокойно. Бурнин мучился сомнениями. С одной стороны, на нем лежал долг старшего командира — принять участие в руководстве боевой операцией бойцов Красной Армии. С другой стороны, все оружие — пять гранат, ломы, лопаты да кирпичи… Даже если удастся снять два пулемета с вышек… Нет, два пулемета — это уже кое-что… И партизаны, конечно, будут с оружием… Значит…

Но Анатолий не мог прийти к выводу.

С утра увидать Сашку-шофера или варакинского Кузьмича подкараулить у кухни Анатолию не удалось. До работы продолжить какой-нибудь разговор с кем бы то ни было не осталось времени. А на работе в тот день все опрокинулось.

При перекурке солдат-конвоир добродушно окликнул Анатолия:

— Эй, шумахер! — Он предложил сигаретку и сообщил: — Nach Deutschland! Unser Komando alles nach Deutschland![37] Ту-ту-у! — радостно пояснял солдат, изображая гудок паровоза, полагая, что пленные тоже должны радоваться. — Und ich zusammen… Ту-ту-у! Nach Deutschland! Zwei Wochen zu Hause![38] — показывал он два пальца, счастливый своей солдатской удачей.

— Хаст ду фрау унд киндер?[39] — как ни в чем не бывало спросил Бурнин.

— Ja, ich habe. Schone Frau und zwei Kinder,[40] — охотно болтал немец.

— Гут! — воскликнул Бурнин с сочувствием. — Унд вирст ду мит унс цузамменфарен?

— Ja! Ja! Zusammen.

— Морген?

— Ja, morgen, nachmittag,[41] — радостно подтвердил солдат.

«Всё опрокинулось! Скрыться пока в лазарете? Удержаться там?» — мелькнула мысль у Бурнина. Но это значило оторваться от Сергея, которого в таком случае завтра отправят в Германию… Не годится!

— Да, с вами

— Завтра?

— Завтра, после обеда.

Конец работы приближался мучительно медленно. Путь в лагерь невероятно затянулся. Если бы могли, Анатолий с Сергеем пустились бы с работы бегом. Ведь на их обязанности лежало теперь передать в лазарет все, что было сказано капитаном из железнодорожной команды.

Переводчик, которому Бурнин несколько раз в течение дня пожаловался на боль в животе, сразу направил Бурнина в лазарет.

По знакомой лестнице поднимаясь на третий этаж, Анатолий встретился с Волжаком.

— Анатолий Корнилыч! Мишу-то ведь в Германию увезли, вы слыхали?! — горестно воскликнул Волжак.

— Увезли?! Когда же? — поразился Бурнин.

— Да утром вчера. Трех врачей, — пояснил Кузьмич.

— Вот тебе на! Даже не попрощались!.. Эх, Миша! — воскликнул Бурнин. Он был так огорошен внезапностью этого сообщения, что повернул было по лестнице вниз, позабыв обо всем прочем. Только пройдя с Волжаком три-четыре ступеньки вниз, он спохватился, что должен немедленно увидать Баграмова.