Крестоносцы - Генрик Сенкевич

– Всему причиной их алчность. Бродницкий комтур не хотел, чтобы разнесся слух об этих деньгах, и приставил ко мне небольшую стражу. Может, он уговорился с любавским комтуром поделить деньги, и оба они опасались, как бы не раскрылась тайна, а то им пришлось бы тогда отослать львиную долю в Мальборк, а может, и отдать все деньги фон Баденам. Поэтому комтур приставил ко мне только двух человек: своего верного кнехта, который должен был грести со мной, когда мы плыли по Дрвенце, и какого-то писца… Не хотел комтур, чтобы кто-нибудь нас видел, и отправил нас на ночь глядя, а вы знаете, граница там рядом. Дали мне дубовое весло… ну, с Божьей помощью… я вот теперь и в Плоцке.

– Вижу, ну а те не вернулись? – воскликнул Збышко.

Суровое лицо Толимы озарилось улыбкой.

– Да ведь Дрвенца в Вислу течет, – сказал он. – Как же могли они вернуться против течения? Крестоносцы их найдут разве только в Торуни.

Помолчав с минуту времени, старик прибавил, обращаясь к Збышку:

– Часть денег заграбил у меня любавский комтур, а те, что я спрятал, когда немцы на меня напали, я нашел и отдал на хранение вашему оруженосцу; он живет в княжеском замке, там безопасней, чем здесь, в корчме.

– Мой оруженосец в Плоцке? Что он здесь делает? – спросил в удивлении Збышко.

– Да ведь он привез Зигфрида в Спыхов, а сам уехал потом с той панной, что была там; она стала теперь придворной здешней княгини. Так он мне вчера рассказывал.

Будучи в Спыхове, Збышко после смерти Дануси был так подавлен горем, что ни о чем не расспрашивал и ничего не знал; только теперь он вспомнил, что он и Мацько услали чеха с Зигфридом вперед; при воспоминании о крестоносце сердце его сжалось от боли и жажды мести.

– Верно! – сказал он. – А где же этот палач? Что с ним?

– Разве ксендз Калеб вам не говорил? Зигфрид повесился, и вы, пан, наверно, проезжали мимо его могилы.

На минуту воцарилось молчание.

– Оруженосец сказал мне, – заговорил наконец Толима, – будто собирается к вам; он давно приехал, да пришлось за панной присматривать: она после приезда из Спыхова заболела тут.

Стряхнув с себя, как сон, печальные воспоминания, Збышко снова спросил:

– За какой панной?

– Ну, за вашей сестрой не то родичкой, – ответил старик, – той, что, перерядившись оруженосцем, приезжала в Спыхов с рыцарем Мацьком, что пана нашла, когда он ощупью брел по дороге. Кабы не она, так ни рыцарь Мацько, ни ваш оруженосец не признали б его. Очень ее потом наш пан полюбил, а уж она за ним как родная дочка ходила, только она одна да ксендз Калеб его и понимали.

Молодой рыцарь в изумлении раскрыл глаза.

– Ни о какой панне мне ксендз Калеб не говорил, да и родички у меня нет никакой.

– Не говорил он потому, что вы от горя себя не помнили, ничего не знали, не видели.

– Как же звали эту панну?

– Звали ее Ягенка.

Збышку показалось, что все это сон. Мысль о том, что Ягенка могла приехать из далеких Згожелиц в Спыхов, просто не укладывалась в его голове. Зачем? Почему? Правда, для него не было тайной, что он пришелся по сердцу девушке, что она льнула к нему в Згожелицах; но он ведь признался ей, что женат, и никак не мог предположить, что старый Мацько мог взять ее с собой в Спыхов с намерением выдать за него замуж. Впрочем, ни Мацько, ни чех и не заикнулись ему об Ягенке. Все это показалось Збышку чрезвычайно странным и совершенно непонятным; не веря своим ушам и желая еще раз услышать невероятную новость, он снова засыпал Толиму вопросами.

Но Толима больше ничего не мог прибавить к своему рассказу; он тотчас отправился в замок искать оруженосца и вскоре вернулся с ним, еще даже солнце не зашло. Чех, который уже знал обо всем, что произошло в Спыхове, с радостью, но вместе с тем и с некоторой грустью приветствовал молодого господина. Чувствуя в нем верного товарища и друга, Збышко от души ему обрадовался, ибо в беде человек больше всего нуждается в дружеском участии. Он растрогался и расчувствовался, рассказывая чеху о смерти Дануси, и Глава, как брат с братом, разделил с ним его горести и сожаления и поплакал вместе со своим господином. На все это ушло довольно много времени, тем более что, по просьбе Збышка, господин де Лорш, став у отворенного окна и устремив глаза к звездам, пропел еще раз под звуки цитры печальную песню, сложенную им в честь покойной.

Только тогда, когда всем стало легче, заговорили они о делах, которые ждали их в Плоцке.

– Я заехал сюда по дороге в Мальборк, – сказал Збышко, – дядя Мацько в неволе, и я еду за ним с выкупом.

– Знаю, – ответил чех. – Вы хорошо сделали, пан. Я сам хотел скакать в Спыхов, чтобы посоветовать вам ехать через Плоцк; король собирается в Рацёнже вести переговоры с великим магистром [104] , а при короле легче чего-нибудь добиться: в присутствии его величества крестоносцы не так заносчивы и стараются напустить на себя христианскую добродетель.

– Толима говорил, что ты хотел ехать ко мне, но тебя задержала болезнь Ягенки. Я слыхал, что ее сюда привез дядя Мацько и что она была в Спыхове. Я очень удивился! Ну, рассказывай, по какой причине дядя Мацько взял ее из Згожелиц?

– Много было причин. Рыцарь Мацько опасался оставить ее там безо всякой опеки, а то рыцари Вильк и Чтан стали бы учинять набеги на Згожелицы, и при этом могли бы пострадать младшие дети. А без панны детям было бы спокойнее; вы ведь знаете, в Польше случается, что шляхтич, коли иначе у него ничего не выходит, похищает девушку силой, ну а на малых сирот никто руки не поднимет, ведь за это грозит и меч палача, и, что еще горше, позор! Но была и другая причина: аббат умер и отказал панне все свои владения, а здешнего епископа назначил ее опекуном. Рыцарь Мацько и решил привезти панну в Плоцк.

– Но зачем он взял ее с собой в Спыхов?

– Взял на то время, пока не было епископа и князя с княгиней, не на кого ему было оставить ее. Счастье, что взял. Не будь панночки, мы со старым паном миновали бы рыцаря Юранда, как незнакомого нищего. Только когда она над ним сжалилась, узнали мы, что это за нищий. Это все Господь устроил, сердце дал ей доброе.

И чех начал рассказывать, как Юранд потом не мог обойтись без Ягенки, как любил он и благословлял ее, а Збышко, хоть и знал уже об этом от Толимы, с волнением слушал его рассказ, и сердце его проникалось чувством благодарности к Ягенке.

– Дай ей Бог здоровья! – сказал он наконец. – Удивительно только мне, что вы ничего о ней не сказали.

Чех смутился и, желая выиграть время, спросил:

– Где, господин?

– Да у Скирвойла, там, в Жмуди.

– Разве мы не говорили? В самом деле! А мне кажется, что говорили, но вы были заняты другим.

– Вы говорили, что Юранд вернулся, а про Ягенку не сказали ни слова.

– Ой, не забыли ли вы? А впрочем, кто его знает! Может, рыцарь Мацько думал, что я вам рассказал, а я на него понадеялся. Да и рассказывать вам тогда было дело напрасное. И не удивительно! А теперь я вам другое скажу: счастье, что панночка здесь, она может помочь и рыцарю Мацьку.

– А что она может сделать?

– Пусть только замолвит слово княгине, которая очень любит ее! А княгине крестоносцы ни в чем не отказывают, она ведь родная сестра королю да к тому же большой друг ордена. Вы, может, слыхали, князь Скиргайло [105] , – он тоже родной брат королю, – восстал сейчас против князя Витовта и бежал к крестоносцам, которые хотят помочь ему и посадить его на стол Витовта. Король крепко любит княгиню и, говорят, очень прислушивается к ее советам, а крестоносцы хотят, чтобы она склонила его на сторону Скиргайла и восстановила против Витовта. Они понимают, черт бы их побрал, что стоит им только избавиться от Витовта – и ордену не будет больше грозить никакая опасность! Вот послы ордена с утра до ночи только и делают, что челом бьют княгине, стараются угадать всякое ее желание.

– Ягенка очень любит дядю Мацька и, наверно, вступится за него, – сказал Збышко.

– Это уж непременно! Идите, пан, в замок и расскажите ей, что и как она должна говорить.

– Мы и так с рыцарем де Лоршем собирались отправиться в замок, – ответил Збышко, – за тем я сюда и приехал. Нам надо только завить волосы и приодеться.

Через минуту он прибавил:

– Хотел я в горе волосы себе обрезать, да позабыл.

– Оно и лучше! – заметил чех.

И вышел, чтобы позвать слуг. Когда чех вернулся с ними, оба молодых рыцаря стали наряжаться, чтобы отправиться в замок на пир, а он продолжал рассказывать о том, что делается при королевском и княжеском дворах.

– Крестоносцы, – рассказывал он, – всё строят козни против князя Витовта, они знают, что, покуда он жив и по милости короля правит могущественной страной, им не знать покоя! Они и в самом деле только его и боятся! Ох и подкапываются же, ох и подкапываются, как кроты! Восстановили уже против него здешних князя и княгиню, князь Януш, по их проискам, и то косится уже на Витовта за Визну [106] …

– Так князь Януш и княгиня Анна тоже здесь? – спросил Збышко. – Да, знакомых здесь пропасть найдется, ведь я не в первый раз в Плоцке.