Я, Богдан (Исповедь во славе) - Павел Загребельный

Многие не имели фамилий, а только имена, даже сотники, хорунжие и есаулы. В Роменской сотне Миргородского полка Василь сотник, в Полтавском полку - Оксюта сотник, в Борзненской сотне Черниговского полка - Пилип сотник. Может, не хотели называть своих фамилий - не всегда они были приличные, предки наши не вельми заботились о мнении мира о себе, проявляли свой буйный нрав неудержимо и щедро, получали за это прозвища весьма необычные - так и передавали их в наследство своим сыновьям и внукам. Панство смеялось над этими прозвищами, а полковая старшина тянулась к панству, потому-то и отрекались от своих наследственных имен, простые же казаки рады были записаться как можно более полно, чтобы виден был их род, их корни, их нравы и характер. Так и появились в реестре Иван Широкотополя, Федор Гостроговорищенко, Роман Замриборщенко, Гнат Урвисаленко, Максим Засядькововченко, Проц Проколикищенко, Мартын Голапотылыця[60], Васько Оридорога, Иван Кадигроб, Иван Покиньбатька, Лаврин Шабельтасненко, Иван Напивайченко, Педор Куйбеда, Яцко Урвихвост, Павло Понесикляча. В Мураховской сотне Брацлавского полка был казак вовсе без имени. Записан был так: "из Рагомира" - и больше ничего. Выговский пришел ко мне спросить, как быть в таких случаях, - я пожал плечами: "Так человек записался, так что же ты тут поделаешь". В Веприцкой сотне Полтавского полка писарем был Иван Хвостик. То ли у человека был веселый нрав, то ли обижен был за свое чуточку смешное прозвище, как бы там ни было, но записал он казакам своей сотни едва ли не более всего этих наших странноватых наименований. Были там Михайло Кваша, Охрим Пожар, Антон Сметана, но это еще ничего, потому что рядом с ними записаны Северин Божья Молитва, Степан Желтая Вода, Иван Штаныодни, Яцко Уломиноженко, Грицко Дурнопхай, Иван Семибаламут. Были в моем реестре воспоминания о великих делах и свершениях, вычитывались в нем еще большие надежды, но уже произрастали и будущие несогласия, раздоры и измены, которые будут называться именами их носителей: Выговский, Тетеря, Брюховецкий, Дорошенко, Самойлович, Многогрешный, Мазепа.

Коли есть, так шелесть, а коли нет, так сквересть. Одним тесно было в реестре, и вольной душой рвались они из него, жаждали широкого поля и ветров буйных, другие сидели в нем клещами, вгнездились, врывались, как кроты, вгрызались как черви, подтачивали живое тело, подпиливали буйное дерево. Пока зло не записано, оно словно бы и не существует. Пока те или другие просто назывались полковниками, сотниками, есаулами, атаманами, не всегда отличались от простых казаков даже одеждой, потому что каждый носил на себе то, что захватил в бою. Теперь стали записанными, утвердились не столько в своих званиях, сколько в домогательствах, назойливости и наглости, и каждый приставал к гетману своему будто с ножом к горлу, то и дело твердил: "Дай!"

На опустевшее место ляшских панов выдвинулись заслуженные и знатные украинские люди, которые изо всех сил кинулись добывать себе маетностей и подчиненных. Не так паны, как подпанки! Я считал, что перед свободой все равны, а мой писарь генеральный пан Выговский, принося мне на подпись целые скирды универсалов с предоставлением земель старшинам, брезгливо шевелил своими шляхетскими усиками:

- Равенство - это несправедливость для способных.

- Кто же способный? - допытывался я.

- Те, кого ты возвысил, записав в реестр генеральными старшинами, полковниками и сотниками, - отвечал спокойно пан Иван. - За услуги войску надо платить. Пусть платят те, кому оно служит.

- Что же скажет простой люд?

- А что простой люд? Ему бог не оставил ничего равного другим, кроме души. Душой сравняться - разве это не наивысшее счастье?

- Хорошенькое счастье, когда жить невмочь! Разорение в земле такое, что нет порой в селе и живой собаки, не то что хлопа, а мои старшины знай канючат: "Дай! Отдай!" Задаром никто не то чтобы саблей не махнет, а даже и чихнуть не хочет!

- Справедливо молвишь, гетман, - тихо соглашался со мною Выговский, подкладывая мне под руку новые и новые универсалы. - Каждый должен исполнять свою службу. Казаки - войсковую, святые отцы - молитвенную. А посполитые имущественную. Так создан мир, и кто же способен изменить его!

"...Имея особый взгляд на значение в Войске Запорожском пана Ивана сотника полка Черниговского заслуги, респектуя на пана Ивана верные для нас услуги, достойные хорошего вознаграждения, предоставили ему два села в Черниговском полку, Смолин и Максим, и выше поименованные села отданы нашим конфирмуем универсалом. Войтам же поименованных сел со всей громадой сурово важностью сего нашего универсала приказываем".

"...Видя пана Никифора Калинниковича, товарища войскового, к военным делам способности, к которым и в дальнейшем его побуждая, жаловал ему к домовой выгоде его село Ивашков..."

"...Респектуя значительные услуги, в Войске Запорожском содеянные, знатного товарища полкового нежинского Марка Ивановича, а к дальнейшим поощряя, мы предоставили оному село Припутни до ласки нашей войсковое..."

"...Итак мы, поощряя его, отца Максима, к тому чтобы охочим сердцем к господу богу приносил за нас молитвы свои иерейские, жалуем ему во владение слободку оную и повелеваем, чтобы ему никто до ласки нашей не чинил в том препятствий, так и жителям слободки оной приказываем, чтобы в пристойных повинностях были послушными".

Бывшие шляхетские имения стали теперь войсковыми свободными, в распоряжении и диспозиции гетманской, поэтому теперь знатное товарищество за свои верные службы выпрашивало и вырывало оные у меня и у полковников, и что же я мог поделать? Так по прошениям полковников своими универсалами подтверждал, яко и сам, усмотрев заслуги чьи-либо верные, своими же гетманскими универсалами без помех оные маетности определял то на уряд, либо на ранг, то есть не в собственность, а лишь во владение на то время, пока занимает должность войсковую; другим к домовой выгоде, то есть на какое-то время для вспоможения дому; третьим до Ласки войсковой, то есть до следующего моего универсала; четвертым в спокойное и беспрепятственное владение - это уже навеки.

- Творишь аристократию казацкую, гетман, - припечатывал каждую свою подпись своими бесцветными словами Выговский. - Без аристократии нет нации, а только племя. И царь московский не возьмет тебя под свою руку до тех пор, пока будешь гетманствовать над голяками. У него бояре, воеводы, дворяне, патриархи, епископы, игумены, чем же похвалишься перед ним ты? И кто поможет тебе удержать власть, которой владеешь ныне?

Выговский. Больная совесть моя, седой чад моей крови, который отравлял меня непрестанно и без которого я, однако, не мог жить. Кто это объяснит и поймет? Сколько раз я готов был уничтожить его, растереть, как расплесканный напиток, он видел это, знал и смотрел на меня обреченно глазами библейского сына Авраамова, но не пробовал ни защищаться, ни убегать, оставался под занесенным ножом, готовый на заклание, - и мой нож опускался перед этой покорностью. Авраам и Яков. Кто из нас кто? Лестница на небо приснилась же не Аврааму, а Якову. Выговский тоже надеялся дождаться своей лестницы, своей власти, а тем временем ворковал у меня над ухом о власти моей.

Моя власть! Я не получал ее в наследство, будто сундук с золотом. Она не освящена древними суевериями и поддерживалась лишь моими личными достоинствами. Я взял ее так же прочно, как прочно сжал в руке булаву. Считалось: достаточно поднять булаву - и это уже власть. Я знал: иногда приходится опускать булаву на головы непокорных крикунов, сносить эти головы безжалостно, жестоко, без содрогания. Это было страшно, содрогалось мое сердце, плакала душа, захлебывалась слезами, но что я мог? Я сам был булавой в руке судьбы, в руке высшего предназначения, высоких потребностей свободы. Свобода дается кровью, а кровь невинна и безымянна.

Я давал имена своему народу, с именами шла свобода и держава. Теперь увидел, что это держава полковников в кармазинах, но уже ничего не мог поделать.

О аристократы с хлопскими фамилиями! Тетеря, Свечка, Безбородько, Борозна, Гвынтивка, Гоголь, Гребенка, Дубяга, Журавка, Журман, Засядько, Искра, Кандыба, Кулябка, Лизогуб, Лобода, Орлик, Палий, Полуботок, Трясило, Цецюра, а к ним присоединятся в дальнейшем иноплеменные Кочубеи, Галаганы, Гамалеи, Ригельманы, Милорадовичи, Дмитрашки-Райче, Капнисты, Томары, Маламы, Мартосы, Крыжановские, Бантыш-Каменские, Зертис-Каменские, Орбелияны, Монтанские. Их внуки повыламывают драгоценные камни с черенков сабель, добытых под Корсунем и Збаражем, чтобы украсить ими пряжки французских туфель, перельют серебряную посуду, отдадут парчовые кунтуши на церковные ризы, а простой люд только и будет мечтать, чтобы из панских багряниц портянки драть. Жаль говорить!

Через много лет после меня генеральный подскарбий войска гетманского Маркевич будет записывать в диариуше свои дни таким образом: