Избранное - Нора Георгиевна Адамян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем Гога обошел все койки и выслушал все многословные жалобы и однообразные просьбы, сводящиеся к двум вариантам: «Нельзя ли обойтись без операции?» и «Когда же наконец вы меня прооперируете?» Только один старик, желтый и бестелесный, молча проводил его всезнающим, уже потусторонним взглядом.
У дверей женской палаты прохаживалась Рая Артанова. Четыре дня назад ее доставила «скорая» с диагнозом «пиелонефрит». Со второй половины дня Раю сотрясал озноб, к вечеру температура поднималась до сорока. Несмотря на все принятые меры, температура не снижалась и состояние не улучшалось. Вся палата — и Георгий Степанович тоже — знала, что она с первого дня исступленно ждет своего мужа, а он все не идет.
— Ну что, Раечка, приходил? — с надеждой спросил Георгий Степанович.
— Да пусть он подохнет, на черта он мне нужен! — Она встряхнула головой с накрученными на бигуди прядками пегих волос. — Маленький, невидный… Если хотите знать, я с ним даже не расписанная! Вышвырну из дома — и окончена его роль в моей жизни.
— Гляди, пробросаешься, — предостерег Георгий Степанович. — Иди в палату, я тебя посмотрю. И не волнуйся, никуда он не денется. Что ты, мужчин не знаешь, что ли? Дела, наверное, задержали.
Рая охотно согласилась:
— Вообще-то у него рейс. Но все-таки свинство. Жена в больнице, а ему до фени. Выгоню — будет знать.
В палате он прежде всего увидел глаза Зои Буликовой. Глаза эти напряженно следили за Георгием Степановичем, лишая его легкости общения с больными.
В последние годы Зоя уже много раз лежала в стационарах и знала свое положение. Сам господь бог не мог бы извлечь из ее почек коралловые камни, разросшиеся, как оленьи рога, и разрушающие ткани.
Гога присел на край ее койки и, уже в который раз, подивился могучей сопротивляемости человеческого организма. Ни желтизны, ни худобы. Цветущая, красивая, она могла быть эталоном зрелой женственности.
Один раз во время вечернего дежурства он слышал, как Зоя пела для женщин своей палаты:
Я ехала домой, я думала о вас,
Тревожно мысль моя и путалась и рвалась.
Дремота сладкая моих коснулась глаз,
О, если б никогда я вновь не просыпалась!
Пела она негромко, безукоризненно чистым, звенящим голосом. «Еще, Зоенька, спой еще!» — просили женщины. А Гога тогда подумал: «Хоть бы она действительно заснула и больше не проснулась».
Георгий Степанович измерил Буликовой давление, выслушал сердце и сказал как можно естественнее:
— Ну что ж, сделано все, что можно, в понедельник мы вас выпишем…
Зоя заволновалась:
— Как же так, Георгий Степанович? Вы ведь хотели еще посев сделать, пробу на действие лекарства.
— Сделали. Очень слабая чувствительность, только на невиграмон. Попринимайте его. Это можно дома.
— Да я его уже тонны выпила! Вы прошлый раз обещали, что профессору Яблонскому меня покажете. Может быть, он что-нибудь назначит.
— Ничего нового Яблонский вам не скажет. Вадим Иванович смотрел ваши последние анализы.
— Вы мне о нем не говорите! Это он во всем виноват, — с ненавистью сказала Зоя. — Я шесть лет назад у него лежала. Тогда еще можно было операцию сделать, а он мне ничем не помог. Сейчас вы меня домой на смерть посылаете и не думаете, что мне еще сорока лет не исполнилось, я жить хочу…
Зоя смахивала слезы, они мешали ей говорить.
Георгий Степанович собрал все свое мужество:
— До смерти еще далеко. А оперировать вас нельзя было даже шесть лет назад. К сожалению, коралловые камни в поврежденных почках образуются заново и еще интенсивнее. Вы сами это отлично знаете.
— Я не врач. Я ничего не знаю. Только знаю, что вы меня отфутболиваете, потому что вам надоело со мной возиться. Например, сами же хотели показать меня Яблонскому. Вы мне это точно обещали. А сегодня, в субботу, говорите, чтобы я в понедельник уходила. Конечно, в воскресенье Яблонского не будет, да и сегодня его на работе нет. Значит, опять солгали! Мне ваши хитрости понятны! Ваш профессор жестокий, бездушный человек, Я думала, вы лучше, но и вы такой же бездушный.
Больные притихли на своих койках. Страх был в этом отчаянном крике.
С какой-то койки тихо донеслось:
— Не обижайтесь на нее, доктор…
Георгий Степанович распрямил плечи и встал:
— Я никогда не обижаюсь на своих больных. Но за тринадцать лет работы меня впервые обвинили в бездушии.
В ординаторской никого не было. Он сел за стол, внезапно обессиленный.
«Были у тебя, дурака, музыкальные способности. Ну и сидел бы сейчас в какой-нибудь уютной оркестровой яме, исполнял бы десять минут за вечер скрипичное соло. И денег наверняка больше, и никаких страданий…»
Зоя Буликова не знала, что в минувший вторник он носил историю ее болезни на шестой этаж к специалисту по нефритам профессору Яблонскому.
— Ну и зачем вы ко мне пришли, что вам не ясно? — спросил язвительный Евгений Григорьевич, едва взглянув на снимки и анализы.
— Это не я виноват. Это ваша популярность. Народ наслышан, народ требует.
— Дайте мне покой, — попросил Яблонский, — своих забот хватает. Тут я ничего не могу, и вы это отлично знаете.
Тогда Гога не стал настаивать. Сегодня суббота. Звонить совершенно безнадежно. Но он все-таки набрал номер кабинета Яблонского и поразился, услышав сухой, отрывистый голос профессора.
— Как хорошо, что я вас застал!
— Ну, — хмыкнул Евгений Григорьевич, — мне это начало ничего хорошего не предвещает.
— Огромная личная просьба. Спуститесь к нам на несколько минут. У меня очень тяжелая ситуация.
— Вам всегда везет. Я сегодня зашел сюда совершенно случайно.
В палате было непривычно тихо. Зоя лежала, уткнув голову в подушку.
Евгений Григорьевич сел на стул, торопливо подставленный ему Гогой, оглядел палату и негромко приказал:
— Всех ходячих прошу выйти.
Его великолепная вельможность восхищала Гогу, но была недостижима.
Держа на коленях папку с историей болезни Зои Буликовой — скорбные листы анализов и разложенные по большим конвертам черные снимки, — он произнес вежливо и бесстрастно:
— Прошу, скажите мне, что вас беспокоит?
Гога не мог понять, почему приход Евгения Григорьевича Яблонского был для Зои такой необходимостью и даже радостью. Вряд ли она верила в возможность исцеления. Слишком много знала она о своей болезни. Но крупица надежды, которая умирает только вместе с человеком, оживила залитое
