Судьбы Серапионов - Борис Фрезинский

Сообщение о создании лунцевской Комиссии появилось в печати почти месяц спустя, т. к. 22–27 мая в Москве проходил Четвертый съезд советских писателей, и литературный генералитет был всецело занят тем, чтобы обращенное к съезду и направленное против засилья цензуры письмо А. Солженицына не нарушило официально благостного ритуала съезда. Все члены лунцевской Комиссии были делегатами съезда и виделись на нем. Каверин написал речь в поддержку Солженицына, но выступить ему не дали. Подольский пытался собрать первое заседание Комиссии в дни съезда, пользуясь присутствием в Москве всех ее членов, но это ему не удалось.

7 июня. ФЕДИН — СЛОНИМСКОМУ.

<…> Необыкновенно рад, что ты оказался председателем комиссии по наследию Льва Лунца.

В тот же день «Литературная газета» поместила следующее извещение: «Решением секретариата правления Союза писателей СССР создана Комиссия по литературному наследию Льва Натановича Лунца. Председатель комиссии — М. Л. Слонимский, члены комиссии — В. А. Каверин, Н. С. Тихонов, В. Б. Шкловский, секретарь комиссии С. С. Подольский. Комиссия обращается с просьбой ко всем лицам, имеющим материалы и документы о Льве Лунце (письма, фото, рукописи и пр.) предоставить ей эти материалы по адресу: Москва Г99, ул. Чайковского, д. 7/1, кв. 24 секретарю комиссии С. С. Подольскому».

Включенный в Комиссию В. Б. Шкловский, кажется, первым назвал имя Лунца в печати и было это в 1919 году[1377]; упоминал он Лунца и в книге «Ход конем» (1921 г.), а затем писал о нем в «Сентиментальном путешествии». В 1960-е годы у Шкловского мало что осталось от «репутации отчаянной головы, смельчака и нахала, способного высмеять и унизить любого человека»[1378], но он все еще поражал блистательной формой своих выступлений, хотя содержание их уже давно перестало быть взрывчатым. Это, конечно, не означает, что Шкловский безнадежно ослеп. В сентиментальном письме семье скончавшегося Михаила Слонимского (11 октября 1972 года) он писал: «Я еще бреюсь, но не начинаю новых книг. Душа замощена злым камнем. Петербург. Нева. Миша. Неверный Горький. Бедный Иванов. Каверин, который сам себя обманывает. Федин, заклеенный склерозом. Прощай, прощай, прощай, жизнь…»

9 июня. ШКЛОВСКИЙ — ПОДОЛЬСКОМУ.

<…>Вашу рукопись получил и просмотрел. Она очень интересна, но работа Лунца не отделена от работ его учителей — в частности, Эйхенбаума, Тынянова и моих работ. Лунц пришел на студию с работой «Дети в романах Достоевского». Конечно, работа была детская. Надо выяснить терминологию, тогда ясно станет, что сделал Лев, в чем он ошибся и кто его научил работать и ошибаться. Поговорите о Льве с Полонской и со Слонимским <…> Посмотрите архивы (Тынянова и Эйхенбаума). Сделано Вами очень много. Поздравляю Вас и удивляюсь Вашему умному и хорошо направленному трудолюбию.

12 июня. ТИХОНОВ — ПОДОЛЬСКОМУ.

<…>По-моему все в порядке. Осенью будет собран весь сборник и будет видно, что к чему. Сборник будет немного пестроват, но если его хорошо оформить и отредактировать, то эта пестрота придаст ему оригинальность. Надо достать статью или диссертацию Лунца о Мариво. У меня есть его рассказ «Колечки», который отсутствует в Вашем списке, несколько писем. И, конечно, я попробую написать страницы воспоминаний. И мое стихотворение, посвященное Лунцу, можно будет поместить в соответствующий раздел. Что касается Вашей работы о Лунце, то я, занятый делами съезда и другими, не мог прочесть ее. <…> Видимо придется прочесть ее уже после, когда будет непосредственная работа над сборником.

22 июня. СЛОНИМСКИЙ — ФЕДИНУ.

<…>Книгу Лунца собираем, осенью будут уже заказанные фотокопии его произведений. Есть мысль включить не только произведения его, но и письма и воспоминания о нем. Ты, наверное, воспользуешься тем, что у тебя уже есть о Лунце. Но может быть Ты напишешь сверх того, что есть? Это бы замечательно было!

5 августа. СЛОНИМСКИЙ — ФЕДИНУ.

<…> Лева вновь омолаживает нас. Я сейчас принимаюсь за очерк о нем.

В этом же письме И. И. Слонимская осторожно сообщает Федину, что она с мужем прочла публикацию Г. Керна в «Новом журнале» (антисоветском по тогдашней официальной классификации): «Мы с Мишей прочли те письма, о которых Вы пишете Лиде[1379]. <…> Действительно, окунулись в прошлое. Какие прелестные Ваши письма. Вообще — сколько задора, темперамента, как остроумно. И как все любили Леву <…> У меня лёвины письма все сохранены. Я очень долго их не перечитывала — не могла. А нынче зимой перечитала» (Отголоски этого чтения — в следующем письме Слонимского Федину).

18 сентября Подольский встречался со Шкловским и записал его слова: «Да, Лунц был очень талантлив. А вот Федин тоже был талантлив, а теперь его почти не читают. Тихонов был очень талантлив, но его убила карьера и он почти перестал писать. Вс. Иванов — его перестали читать уже давно — а ведь какой талантище!».

23 октября. ТИХОНОВ — ПОДОЛЬСКОМУ.

<…>Последнее время я был адски занят — другого слова нет — и не мог не только разыскать рассказ Лунца, но и вообще заниматься этой темой. Теперь, когда праздники пройдут, после них я в тишине займусь сборником о Лунце и сразу сообщу все, что надумаю в этом отношении.

31 октября. СЛОНИМСКИЙ — ФЕДИНУ.

<…>Молодые литературоведы — весьма интересный народ. Извлекают забытые имена, заполняют «белые пятна» на литературной карте, подходят свежо к каждой теме <…> Впрочем, секретарь Комиссии по наследию Льва Лунца С. С. Подольский, старик, с трудной биографией, не уступает им в энтузиазме. Он приезжал недавно в Ленинград. Летом я договорился с Базановым, директором Пушкинского Дома, о снятии копий с Левиных рукописей, имеющихся в П<ушкинском> Д<оме>, и Базанов очень облегчил дело — там за копирование рукописей не спросили ни копейки. Жест широкий и симпатичный.

КАВЕРИН. «Эпилог».

Вопреки холодным отношениям, вопреки событиям, разыгравшимся на Четвертом съезде и резко обострившим положение в литературе, работа комиссии началась и продолжалась. Подольскому удалось путем опроса составить первый протокол заседания комиссии, в котором был утвержден план работы. <…> План сборника составил Слонимский и это был превосходный план. Он даже вставил в сборник, кроме художественных и критических произведений Лунца, его знаменитую публицистику. Надо было собрать комиссию, чтобы утвердить этот проект или внести в него исправления. Подольскому и это удалось, хотя «разорванная нить», разумеется, не соединилась[1380].