Змеиный Зуб - Ирина Сергеевна Орлова

Накренившись вбок, гейст сделал крутой вираж и взмыл вверх, к разорённой Девичьей башне. Словно птица, он снизился лапами вперёд морды и взрыл когтями артиллерийский расчёт на крыше. Затем поднатужился, протаранил башкой пушку и скинул её вниз, на скалы. Мощь кипела в каждой жиле. Заглушала голос разума, который непременно велел бы пушку оставить как трофей. И щекотала жестокой радостью грудь. Став хозяином башни, он огласил предгорья торжествующим плотоядным кличем и захлопал окровавленными крылами. Небо сгустилось над войсками, и огни гасли один за одним.

– Адальг, Адальг, Адальг, – клекотало в горле гейста. – Поединок. Ты хотел поединок. Где же ты?

Принюхавшись гладким носом, он развесил громадные уши и чутко уловил крики своих среди чужих. Это Лукас, кажется, полез догонять убегающих и выискивать короля.

Лукас видит лучше. Лукасу можно верить.

Гейст сорвался с края башни, и, рея над землёй, снизился прямо в последние всполохи сражения. Брат ретиво рубился с тяжёлыми рыцарями короля, но напрасно. Адальга среди них не было. Однако это не значило, что они имеют право на жизнь. «Клятвопреступники!» – хотел прокричать Экспиравит, но из покрытой жёстким мехом груди вырывался лишь пронзительный стрёкот. Он обрушился на всадников, придавил их сгибами крыльев, раскусил их сталь кривыми зубами, прижал их к земле мощным бессмертным телом. Кони истошно ржали под его когтями. Он поддался ярости и кусал, не разбирая, и втягивал в себя целые реки крови.

Громко протрубил рог Юлиана. Фельдмаршал велел прекратить преследование и брать пленных из тех, кто затерялся подле стен города или внутри. И сердце замедлило свою бешеную скачку.

Только теперь, в теле зверя, оно стучало так быстро. Всегда размеренное, едва-едва слышное, оно преисполнялось жизни. Настоящей. Он не был мертвецом. Он был живым. Но жилец из него был жутковатый. Никогда раньше всадник с лошадью не были для него мелкими, как собака.

Боль дала о себе знать. Пульсируя внутри, она медленно перемещалась от раны к ране, покуда целительный вампиризм излечивал тело. Гейст свернулся прямо на месте драки, упершись мордой в бок убитого коня, и протяжно вздохнул. После такой трапезы хотелось спать. Прямо здесь и сейчас.

И Лукас решил вернуться к нему. Через разломанный вереск он направил своего сменного скакуна – кобылу Лакрицу. Та была моложе Фиваро, но лучше чувствовала всадника. И будто бы понимала, что, раз рыцарю не страшно, то и ей тоже нечего опасаться. Она косила глазом на громадного косматого гейста и взволнованно фыркала, но не убегала. Так они и пришагали. Лукас спешился и, переведя дух, подошёл к чудовищному кровососу ещё на несколько метров ближе.

Покрытая тёмно-бурым мехом туша ворочалась в полумраке. Голова на короткой шее вся склонилась дугой вниз, блестящий от крови нос упёрся в землю, а большие треугольные уши безвольно повисли по обе стороны от макушки. Кто-то назвал бы его нечестивым гейстом, худшим порождением ночи, противником людей. Но для Лукаса это был всего лишь здоровый ушан. Ушаны пугали только комаров. И он прекрасно знал, что на ощупь мех похож на собачий. И что подслеповатые глаза выражают столько же эмоций, сколько лошадиные. Поэтому он, окрылённый победой, подошёл и положил ладонь на косматый бок.

– Экспир, – жарко заговорил он. – Эскпир. Очнись. Это был твой первый бой. И он был великолепен. Как ты их уделал! Адальга мы не поймали, но зато они мигом выметутся с острова. У них уже сейчас только пятки сверкают. Экспир, ты молодец! Просто бесподобен!

Куда уткнулся его багряный взгляд? Куда-то в пустоту. «Ты думаешь, что ты чудовище, которому нет места на земле», – догадался Лукас. – «Ты до сих пор не понял, что худшим чудовищем под солнцем был и останется сам человек». Сочувственно ухмыльнувшись, Лукас раскинул руки и прижался к его горячей туше. Обнял её настолько, насколько мог. И услышал в ответ благодарный стрёкот. Гейст остывал, становился меньше, его скрюченные крылья укорачивались и истончались, жилистое тело худело до костей, и постепенно исполинский ушан снова стал согнутым в три погибели бледным Экспиром. Он повис на плече Лукаса, и тот помог ему выровняться. Оправил на плечах лохмотья, что остались от рубахи. Скрывая худобу, Эскпир всегда носил одежду на много размеров больше, и поэтому она оставалась на нём хоть как-то после этих обращений. Но всё равно Лукас накинул на него свой гербовый плащ и ободряюще улыбнулся ему.

– Лукас, – прошептал Экспиравит своими чёрными губами. На нём больше не было маски, и бледные выросты черепа вокруг глаз ярко подчёркивали провалы век. Треугольная дыра зияла вместо носа, а сморщенная кожа обрамляла торчащие скулы и рот. Серые с проседью волосы прилипли к черепу и протянулись вниз до плеч. Рога он отпиливал так основательно конюшенным рашпилем, что они почти не виднелись вверху лба. Его истощённое лицо устрашило бы любого; такого не бывало даже у давно лежащих трупов. Но Лукас его не боялся. И он внимательно посмотрел в ответ, давая понять, что слушает.

– Лукас, я… – Эскпиравит уронил голову и уставился себе под ноги. – Лукас, я слишком многим тебе обязан.

– Ты шутишь, дурак? Кто, по-твоему, спас нас из Юммира?

– Да, но ты делаешь больше, чем мог бы, в ответ. Ты будто правда считаешь меня братом.

– Батюшки, дошло до тебя! – расхохотался Лукас. Он бы похлопал его по плечу, если б ему не казалось, что вампир от этого развалится на груду белёсых косточек. Хотя и знал, что после кормёжек тот становится прочнее, чем сталь. – Я всегда тебя им считал.

– Я думал, ты храбришься.

– Ну и мысли у тебя, Экспир. Я твой брат и есть. Эленгейры родичи Эльсингов. А уж в каком поколении и каким образом – неважно. Важно то, что ты спас меня и весь Юммир, и никогда не отрекался от меня. Мы с тобой семья. И с Кристором. И даже с Валенсо, наверное. Ни я, ни они не променяем тебя на какого-нибудь смазливого Адальга. Потому что в нём нет ни искренности, ни благородства, ни души. А в тебе есть всё. И если поначалу глаза застилает страх, то потом это становится видно.

– Я им пообещал дар, вот они и остались.

– Это ты думаешь, что они работают за дар. А я думаю, что Кристор всегда тебя любил. Его дочерей не стало во время чумы много лет назад, и он попросту взял тебя под крыло. А Валенсо… Валенсо странный. Ему просто нравится быть плохим персонажем. Но на деле он не умеет быть злодеем, как и ты. Так что вы чем-то похожи.

Экспиравит посмотрел на него своими