Вампир Лестат - Энн Райс

И наконец до меня донесся звук, безошибочно свидетельствующий о присутствии Мариуса, – глухие и ритмичные удары сердца, которые я уже слышал в Каире. Я двинулся прямо на этот гул.

Глава 3

Я оказался в ярко освещенном салоне восемнадцатого века. Каменные стены покрывали великолепные панели из розового дерева и высокие зеркала в рамах. Здесь стояли раскрашенные сундуки, обитые тканью стулья и фарфоровые часы. На стенах висели яркие пейзажи. В шкафах со стеклянными дверцами я увидел книги, на маленьком столике возле парчовых кресел с широкими подлокотниками лежала свежая газета.

Высокие и узкие французские окна выходили на каменную террасу, где буйно цвели источающие тонкий аромат белые лилии и красные розы.

Там, опершись о каменную балюстраду, спиной ко мне стоял джентльмен восемнадцатого века.

Он обернулся и жестом пригласил меня выйти на террасу. Это был Мариус.

Он был одет почти так же, как и я. Хотя сюртук на нем был фиолетовым, кружева – валенсийскими, а не брюссельскими, костюм его очень походил на мой. Блестящие волосы были свободно завязаны сзади темной лентой, совсем как у меня. В отличие от Армана он не казался неземным, скорее он воплощал в себе нечто сверхъестественное – существо с удивительно белой кожей и при этом совершенное, которое, однако, было тесно связано со всеми окружающими его предметами: с одеждой, которая была на нем, с каменной балюстрадой, на которой лежала его рука, даже с этим самым моментом, когда по небу проплывает облачко, на миг закрывая половинку луны.

Я наслаждался этими минутами, сознанием того, что я и в самом деле нахожусь здесь, рядом с ним, и что мы будем беседовать. Так же как и на корабле, я способен был рассуждать вполне здраво. Я совершенно не чувствовал жажды. И понимал, что это его кровь поддерживает мои силы. Мне вспомнились все старые тайны, и я не мог не думать о них. Что, если Те, Кого Следует Оберегать, тоже где-то здесь? Узнаю ли я о них?

Я подошел к парапету, встал рядом с Мариусом и взглянул на море. Его глаза были устремлены на небольшой остров, расположенный примерно в полумиле от берега. Он прислушивался к чему-то, чего я слышать не мог. Его профиль, освещенный падающим через открытую дверь светом, казался пугающе окаменевшим.

Вдруг он обернулся ко мне, и его приветливое, но чересчур гладкое лицо словно на секунду ожило. Потом он обнял меня и повел обратно в комнату.

Его походка ничем не отличалась от походки обыкновенного смертного. Он ступал легко, но твердо, и каждое его движение было совершенно предсказуемым.

Он подвел меня к двум креслам с подлокотниками, стоявшим друг против друга, и мы сели. Мы находились примерно в центре комнаты. Справа от меня была терраса. Висящая под потолком люстра и не менее дюжины укрепленных на стенных панелях канделябров ярко освещали все помещение.

Вся обстановка в комнате была простой и естественной. Мариус удобно устроился в обитом парчой кресле, обхватив пальцами подлокотники.

Когда он улыбался, он выглядел очень человечным. Пока на лице его оставалась улыбка, оно казалось оживленным и выразительным.

Я не мог заставить себя отвести от него пристальный взгляд.

На лице его появилось немного озорное выражение.

Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди.

– Что для тебя будет легче? – спросил он. – Если я объясню, почему привез тебя сюда, или если ты расскажешь, почему искал и зачем хотел видеть меня?

– О! Первое для меня будет гораздо проще! – ответил я. – Говори лучше ты.

Он мягко и одобрительно рассмеялся.

– Ты действительно замечательное существо, – начал он. – И я не ожидал, что ты так скоро спрячешься под землю. Большинство из нас переживают первую смерть гораздо позднее – лет через сто или даже двести.

– Первую смерть? Ты хочешь сказать, что это вполне нормально – уйти под землю так, как сделал это я?

– Среди тех, кто выживает, это вполне нормальное явление. Мы умираем. И поднимаемся вновь. Те, кто хотя бы на какое-то время не скрывается под землей, как правило, долго не живут.

Я был изумлен, но понимал, что его слова содержат зерно истины. В голову мне пришла вдруг ужасная мысль: если бы Ники ушел под землю, вместо того чтобы шагнуть в огонь… Но я не мог сейчас думать о Ники. Если я стану о нем думать, у меня тут же возникнет бесчисленное множество вопросов, на которые не может быть ответов. Что, если Ники продолжает и сейчас где-то существовать? Может, он просто перестал быть? Могут ли мои братья находиться сейчас где-либо? Они тоже просто перестали быть?

– Но в случае с тобой мне, наверное, не стоило слишком удивляться, – продолжал Мариус, словно не услышав мои мысли или не желая на них реагировать. – Ты потерял слишком многое из того, что имело для тебя большую ценность. За короткий срок ты узнал чересчур много и слишком многому научился.

– Откуда тебе известно все, что происходило со мной?

Он снова улыбнулся и, казалось, даже готов был рассмеяться. Его простота в общении и доброжелательность удивляли меня. Речь его была живой и понятной. Он говорил как хорошо образованный француз.

– Надеюсь, я не испугал тебя?

– Не думаю, что это входило в твои намерения, – ответил я.

– Конечно же нет, – тут же откликнулся он, сделав быстрый жест рукой. – Но твое самообладание несколько удивляет меня. А в ответ на твой вопрос скажу, что знаю все, что происходит с нам подобными по всему миру. И, честно говоря, не всегда понимаю, каким образом и почему мне все это становится известным. Эта способность, как и все другие, усиливается с возрастом, однако с трудом поддается контролю и весьма неустойчива. Бывают моменты, когда я могу слышать, что происходит с нам подобными в Париже или Риме. А когда кто-нибудь зовет меня, как делал это ты, я способен услышать зов с невероятно большого расстояния. И, как ты уже убедился, я с легкостью могу найти источник зовущего меня голоса.

Но я получаю информацию и другими путями. Я знаю о тех сообщениях, которые ты оставлял для меня по всей Европе, потому что сам их читал. Кроме того, я слышал о тебе от других. Иногда мы с тобой оказывались совсем рядом – гораздо ближе, чем ты мог предположить, и тогда я читал твои мысли. Как ты понимаешь, я и сейчас слышу все, о чем ты думаешь. Однако предпочитаю общение с помощью обычной речи.

– Почему? – спросил я. – Мне казалось, что старейшие из нас вполне способны обходиться без слов.

– Мысли не отличаются точностью и не поддаются контролю, – ответил он. – Если я открою перед тобой свой разум, я не буду знать, что именно ты сумеешь там прочесть. А когда я читаю твои мысли, я могу ошибиться и неправильно истолковать то, что увижу и услышу. Поэтому я предпочитаю разговаривать и таким образом использовать свои умственные способности. Мне нравится слышать звучание речи и с ее помощью вступать в необходимые для меня отношения с другими. Мне нравится, когда меня слушают. К тому же я не люблю без предупреждения проникать в чужой разум. Если говорить откровенно, я считаю, что речь – это поистине величайший дар, которым в равной степени владеют как смертные, так и бессмертные.