Пепел - Стефан Жеромский

Такое зрелище представилось тем, кто вошел с улицы в здание. Бешеными прыжками, перескакивая через раненых, все тотчас же ринулись на лестницу. Добежали до второго этажа. Там их ждал уже ряд дул, выставленных из длинного коридора. Гром выстрелов, дым, вспышки огня… Коридор второго этажа был взят. Он был взят, но дорогой ценой. Лестницу и пол усеяли трупы солдат, раненые умирали, затоптанные каблуками. В темных углах, в нишах окон, забранных решетками, люди душили друг друга, приканчивали ножами. Наконец разъяренные захватчики достигли дверей комнат, расположенных справа и слева. Защитники бежали на третий этаж. Солдаты думали, что это монастырь. Выламывая двери молотами и железными полосами, они открыли несколько десятков комнат. В мгновение ока в коридор выбежали запертые там люди. Страшный рев наполнил все здание.

Люди были нагие или одетые в отрепья, простыни, лохмотья; у некоторых на руках виднелись кандалы. У всех были бритые головы.

Когда Выгановский и Цедро поднимались по лестнице на второй этаж, в кольцах и клубах дыма они увидели двух человек в лохмотьях, с седым» головами, которые схватили друг друга за горло и впились друг в друга зубами. Оба грянулись как раз наземь и стали подминать друг друга. Они кусались, как разъяренные собаки. Судорожно дергаясь, мелькали их обнаженные руки, колени, ляжки, животы, лопатки, плечи, шеи. Оба они вырывали друг у друга зубами куски живого мяса, душили друг друга коленями, царапали острыми ногтями, сплетались в такой страшный клубок, что казались одним человеком о двух головах, со множеством рук и ног. Удары сыпались с удвоенной, утроенной, удесятеренной силой. Оба истязали друг друга, с яростным хохотом стукаясь лбами. Слышны были треск костей и хрип, треск костей и хрип… Наконец один из них подмял под себя другого. Тот хрипел под ним. Он только все еще поднимал голову и напрягал шею, пытаясь нанести удар, но мучитель уже не дал себя сбросить. Он свирепствовал даже тогда, когда седая, посинелая голова побежденного беспомощно упала в лужу крови. Победитель сосал кровь, лившуюся из ран, поднимал сомкнувшиеся веки и смотрел в глаза врагу, заглядывая в самую их глубину; он держал наготове руку, чтобы подавить последний вздох, чтобы не дать ему вылететь из груди. Наконец он нанес убитому последнюю пощечину. Последний раз плюнул в безответные уже уста. Поднялся. Дикими, налившимися кровью глазами он с адской усмешкой обвел ряды потрясенных солдат. Только сейчас он увидел их. Засмеялся, завизжал, зарыдал, захохотал… Подняв руки вверх, он, как торжествующий лев, прыгнул сверху в середину толпы. Офицера, который шел в третьем ряду, он схватил за бороду, ближайшего солдата за горло и умер на штыках с радостным ревом, с пеной восторга на оскаленных зубах.

Словно листья, гонимые вихрем, вырвались из коридора танцоры, декламаторы, певцы, ораторы, задумчивые, равнодушные, ослепленные яростью, похожие на притаившихся псов и на срубленные деревья, как бы поросшие и изъеденные уже грибком равнодушия, люди безликие, с безумными глазами, люди с безглазыми мордами, страшные чудища в образе женщин, ужасные твари со взглядом волков и тритонов, с кандалами на руках, в смирительных рубахах. Толпа эта вышла навстречу солдатам и преградила им путь. Звериный рев, завывание бури, стон ветра в лесной чаще, песня моря, бушующего в новолуние, крик птицы, исполненный несносного страдания, и смех счастья, извлеченный неведомо откуда музыкальными инструментами, плач над опустевшей колыбелью, и вдохновенная песня души, созерцающей разверстые небеса, – все это обрушилось на пришельцев. Из середины толпы, вытянув руки, вышел обнаженный старик в красной тряпке, который был на целую голову выше всех остальных; голову его венчала огромная ветка кипариса. Он никого не видел. Отчаянно пел он какую-то глухую песню, слова которой бесследно терялись в хаосе дыма, в громе выстрелов и предсмертных стонах. С диким криком на устах он спускался вниз, как гений, властелин или пророк…

В ту же самую минуту черный, маленький, вертлявый человек-обезьяна, в холщовых штанах, но без рубахи, перелез украдкой через перила, подмигнул всем и, разразившись таким хитрым и таким счастливым смехом, точно в этот момент он обманул, наконец, весь род человеческий, протяжно свистнул и бросился вниз бритой головой. Не успели окружающие заметить, как он разбился и разбрызгал у входа кровавый фонтан, а уже другой привлек внимание идущих солдат. Какой-то мускулистый, с виду совершенно здоровый человек, крадучись вдоль стены, подбежал к только что убитому солдату, схватил левой рукой карабин и в мгновение ока бросился в толпу сумасшедших. Он стал разить их молниеносными ударами, разбивать прикладом бритые головы. По данной команде солдаты взяли его на прицел. Когда он погиб, пронзенный пулями, солдаты растолкали сумасшедших и помчались на третий этаж догонять здоровых.

Они поднялись уже на один марш по мраморной лестнице, когда на третьем этаже в коридоре раздался еще более громкий хор, чем на втором. Солдаты остановились.

Стремясь, видно, создать между собой и победителями новую преграду, испанцы открыли на третьем этаже одиночки сумасшедших женщин. Из черной пасти коридора хлынула, клубясь, волна чудовищ. Впереди шла мегера с седыми, всклокоченными космами, с выкатившимися глазами: крик замер у нее в груди при виде молодых солдат. Скрюченными пальцами костлявых рук она обшаривала стены. Беззубый рот был разинут, отвратительная голая грудь прерывисто дышала. Волна кипела, катясь вслед за нею. Слышался шепот, хлопанье в ладоши, прыжки, ржание, собачий лай, визг, гоготанье кобыл, расскакавшихся на лугу, веселые песни, пронзительный крик, сотни слов в одно мгновение. Хохот в толпе, хохот, от которого волосы встают дыбом, который страшнее призрака смерти.

Солдаты испугались и отступили. Заняв оборонительную позицию на втором этаже, они ждали. Женщины ползли вниз, осторожно, крадучись. Некоторые из них, как гиены, прыгнули с визгом к выходу из сумасшедшего дома, другие бросились в коридор второго этажа, отброшенные штыками солдат, они предавались наслаждению с сумасшедшими мужчинами.

Когда толпа безумных спустилась с верхних этажей, капитан Выгановский, воспользовавшись этим моментом, снова бросился со своей ротой наверх. В коридоре третьего этажа закипел страшный бой. Испанцы заперлись в комнатках женщин, в одиночках буйных, только что выпущенных ими на свободу. Через окошечки в кованых дверях с крепкими затворами они без промаха били по захватчикам. Они засели, как в крепости. Французские солдаты, пришедшие снизу на помощь полякам, от бессильной ярости, казалось, готовы были грызть стены зубами. Тщетно стреляли они через окошечки в дверях: испанский солдат прятался под самой дверью. Он спокойно заряжал карабин, выставлял дуло и целился, оставаясь невидимым. Захватчики притащили снизу железные полосы, домкраты, банники, бревна и ломы. Они стали по очереди таранить неприступные двери, обратились в неистовые катапульты. Двери стонали, разлетались в щепы, и все же из-за них летел беспощадный выстрел. Осажденные испанцы были в конце концов один за другим взяты живьем. Их вырывали друг у друга и передавали из рук в руки. Всех их до единого перекололи, прикончили прикладами, перебили в этих норах.

Трупы были растерзаны штыками, лица размозжены, грудь растоптана каблуками. Сделав петли из их же собственных поясов, солдаты накидывали эти петли испанцам на шеи. Зацепив пояса за решетки окон, они душили испанцев, таща их за ноги к двери. Упорных, неподатливых, гордых, тех, кто не переставал кричать: «Да здравствует Фердинанд VII!» – солдаты душили голыми руками.

Те, кто был потрусливей, перебежали по боковой лестнице на чердак сумасшедшего дома. Там солдаты разложили огонь. Они подожгли кучи соломы на лестницах, ведущих на чердак. Когда огонь стал распространяться, оставшиеся в живых испанцы начали выскакивать из пламени на штыки или нашли смерть в огне.

Овладев таким образом верхней частью здания, солдаты погасили огонь и направились к выходу. Более послушных сумасшедших они сгоняли в кучу, чтобы выгнать их из города и запереть в зданиях Монте Торреро. Толпа безумцев разбегалась во все стороны. Одни не хотели покидать своих одиночек, другие дрались с солдатами, как самые лучшие и храбрые солдаты. Омерзительная борьба с сумасшедшими бабами выводила из себя солдат, которые конвоировали их. В этом шуме, среди безобразных сцен, среди убийств и бесчинств, сквозь разъяренную толпу протискивался, спускаясь с лестницы, Цедро. Он очутился наконец внизу у двери и посмотрел наверх. Юноша искал глазами капитана Выгановского.

В эту минуту позади толпы мужчин и женщин, подгоняемых штыками, шел высокий человек с головой, увенчанной огромной кипарисовой веткой. Поднятые вверх глаза его и сейчас ничего не видели. Решительно ничего. Босые ноги, скользя и топча коченеющие трупы убитых, брели по щиколотку в застывшей на лестнице крови. Голые руки из-под окровавленных лохмотьев поднимались вверх. В ужасном его лице, выражению которого так же чуждо было все человеческое, как чуждо оно камню, в страшной холодной маске запечатлелась лишь одна единственная непреодолимая страсть. Обиды с таким же усердием годами бороздили это лицо, с каким вулкан, не зная сна, образует кратер. Он пел, вернее исторгал из своей груди, из самой глубины своей души и сердца слова псалма: