Спальня, в которой ты, он и я - Эмма Марс

– Эль? Как ты там? Хочешь, я к тебе поднимусь? – кричала Соня с первого этажа.

– Нет-нет, я скоро спускаюсь. Оставайся там. Здесь еще противнее, чем внизу, – кричала я ей в ответ.

– Не хочешь выйти куда-нибудь, пропустить по стаканчику? Иначе придется провести вечер, уткнувшись носом в это вонючее старье.

– Хм, пожалуй, у меня нет настроения. Но иди одна, если хочешь, – уговаривала я Соню. – Только возьми ключ, я оставила его на камине в гостиной.

Я слышала ее уверенные шаги внизу. Потом она позвала меня снова:

– Ты уверена? Не передумала? Тебе станет легче. Пойдем!

– Нет, правда… Я лучше останусь, спасибо тебе.

Я бы не отказалась подкрепиться, но в последней комнате на втором этаже я только что обнаружила настоящий клад. Не так много содержимого, все уместилось бы в коробке из-под обуви, но зато там было полно моментальных фотографий всего семейства Барле, в том числе Андре и Гортензии.

– Ладно, – протянула она, сделав вид, что смирилась с моим упрямством. – Тогда и я останусь. Не бросать же тебя здесь одну…

– Да нет, иди! – настаивала я. – Устрой себе праздник.

Я услышала сдержанный смех, потом шаги по ступеням, издающим противный скрип под ее весом, шаги по коридору, и, наконец, она появилась в двери, которую я оставила открытой настежь:

– Ты только посмотри, какой клад я там откопала.

Соня потрясла бутылкой приплюснутой круглой формы, из непрозрачного стекла, покрытой пылью и пятнами воска. В другой руке подруга держала стаканы, которые потрудилась помыть и протереть.

– Что это у тебя? – спросила я, оторвавшись от бумаг и фотографий.

– Старый арманьяк! Тебе это о чем-то говорит?

– Да ладно… – не поверила я.

Мы выпили с удовольствием. После этого она присела прямо на пол рядом со мной и взяла часть стопки для разбора.

– Что именно мы ищем?

– Что-нибудь о первом браке Дэвида.

Но, к сожалению, большинство фотографий из ее стопки, как и из моей, относилось к более раннему периоду. К тому времени, когда родители Барле, отец и мать Дэвида и Луи, сами были еще молоды, красивы, веселы, амбициозны и полны планов на будущее. Несколько фотографий сделаны на их свадьбе. Я тут же узнала платье от Скьяпарелли, в котором Гортензия выходила замуж. Еще недавно я собиралась надеть его на свою свадьбу. Как мать Дэвида в нем была хороша! Просто загляденье! Как бы его ни подгоняли под мою фигуру, на мне оно сидело не так хорошо. Правда, теперь неизвестно, придется ли мне его надеть… Я вспомнила, что так и не подписала контракт, который Арман все время подсовывал мне под нос. Да и основания для этого таяли с каждым днем прямо на глазах.

Обед в кругу семьи. Каникулы на море. Отдых всей семьей в горах. Рождество на вилле в «Рош Брюн»… Я просмотрела все, но ничего нового для себя так и не узнала. Правда, мне бросилось в глаза, что ни на одной из фотографий нет женщин рядом с братьями Барле. Даже когда они повзрослели, невестам, подружкам или любовницам не нашлось места на снимках. Ни Авроры, ни Ребекки на пожелтевших фотографиях с белой каймой и моментальных снимках «Полароида», которые слиплись в компактные кучки из-за разлагающейся эмульсии, тоже не обнаружилось.

Неожиданно снизу раздался сухой резкий стук и вслед за этим скрипучий протяжный звук старого ржавого металла. Мы обе так и подскочили на месте. Нам стало страшно. Зловещий звук повторился два раза. За окнами поднялся ветер, окружив стоящий на возвышенности дом своим тревожным дыханием. Ветер дул с моря.

– Не бойся. Это – ставни. – Соня старалась меня успокоить. – Петли при такой влажности, наверное, проржавели насквозь.

Большой глоток арманьяка. Огненная волна, прокатившаяся по пищеводу и теплом распространившаяся по всем внутренностям, помогла снять напряжение и немного расслабиться.

– Мне нужно позвонить маме, – вдруг вспомнила я и поднялась на ноги.

– Конечно, – покорно согласилась Соня, склонившись над пожелтевшими фотоснимками. – Я еще тут посижу.

Когда я спустилась вниз, то заметила через открытое окно, выходящее на море, что наступила ночь и кромешная тьма окутала виллу. Вдалеке можно было увидеть только яркий прожектор маяка Гран Жардэн, городское освещение нескольких зданий и цепочку уличных фонарей по дороге в Сен-Мало. Горизонт окрасился в черный. Мрак, завоевавший землю, заставил меня вспомнить о маме.

– Это я! – мне понадобились нечеловеческие усилия, чтобы придать своему голосу хоть немного непринужденного оптимизма.

– Добрый вечер, доченька.

Голос – как в плохие дни. Мама старается не показать, что чувствует на самом деле. Таким голосом она могла бы ввести в заблуждение весь мир, даже Лору Чаппиус, только не меня.

– Я получила в подарок огромную корзину с фруктами. Вот, буквально только что.

– Ну и как? Попробовала? Вкусно?

– Нет, нет. Ты понимаешь, я не голодна. Все эти лекарства и процедуры. Они выбивают мня из колеи…

Прирожденная сладкоежка, она отказывается от удовольствия попробовать фрукты. Это – плохой знак.

– Как ты себя чувствуешь, мама? Хочешь, я приеду?

– Нет, не надо. Оставайся там, где ты есть, дорогая.

Мы еще поговорили, но она постаралась поскорей завершить разговор. Чувствовалось, что каждое слово ей дается с трудом. Как только она повесила трубку, я набрала номер Людовика Пулэна. Это был ее лечащий врач, новоиспеченный доктор, только что закончивший обучение и поступивший на работу в клинику. Он был молод, но мама прониклась к нему симпатией. Каждый раз, когда она ложилась на плановое обследование, Людовик ухаживал за ней и назначал лечение. К нему же мама обращалась, когда испытывала приступы внезапной слабости. В этот вечер дело было плохо, очень плохо. Я это чувствовала.

– Доктор Пулэн?

– Да, – сердито ответил голос на том конце провода. – Кто его спрашивает?

– Мне очень жаль, что приходится вас беспокоить в столь поздний час. Меня зовут Анабель Лоран. Мы как-то встречались с вами у моей мамы. Я – дочь Мод Лоран.

– Ах, да-да, помню, – голос стал мягче.

– Доктор, я очень беспокоюсь за маму. Я сейчас очень далеко, в провинции. Но мы только что говорили по телефону. Ей очень плохо, доктор.

– Хм… Вы хотите, чтобы я навестил ее?

Я не решалась просить об этом. Несмотря на свой юный возраст, доктор Пулэн добросовестно относился к работе и был полон сострадания к своим пациентам. Я молилась только, чтобы мама не угасала так быстро, но, в случае чего, чтобы он был рядом.

– Да, я бы хотела, если вас не затруднит…

– Я могу навестить вашу маму завтра утром, до работы. Мой кабинет расположен недалеко от ее дома.

– Завтра… – вздохнула я, не сумев скрыть огорчения.