Ближе к истине - Виктор Ротов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Декабрь, 1996 г.
«Кубань сегодня».
ПРАВДА — ИСТИНА ПОДНОГОТНАЯ
(О творчестве Анатолия Знаменского)
Из всех произведений Анатолия Знаменского особняком стоит повесть «Завещанная река». О Булавинском восстании 1707–1709 годов. Против тех, кто «неправду делает».
Донской казак, сын станичного атамана, участник Крымской кампании, атаман Бахмутских соляных промыслов стал во главе беглых людей. В бою на реке Айдере близ городка Закотного повстанцев крепко побили. Булавин с несколькими верными приближенными бежал в Запорожскую Сечь. Оттуда— на Хопер. С Хопра он писал «прелестные письма», гам был избран войсковым атаманом, оттуда пошел походом на Дмитриевск и Царицын. Взял Черкасск. Неудачно попытался захватить Азов. Потерпел поражение под местечком Тор и в урочище Кривая Лука на Северском Донце. Наконец, внутренний заговор, предательство и смерть.
Его казнили, но очаги восстания еще долго тлели по великой России: Украина, Волга, Кубань. Остатки повстанцев эмигрировали в Турцию. Огтуда, уже в советское время, потомки булавинцев переселились в Россию, в Ставропольский край.
Это была великая смута, вызванная неправедными деяниями властей. И это было более двух с половиной веков
назад. Но как автору удалось так достоверно изобразить это событие? Диву даешься. Будто он сам был участником. Язык, детали быта, обычаи, характеры. И жуткий конец. Пытки на дыбе Ильи Зерщикова.
«Илья покачнулся, хотел сам разоблачиться, но палачи не дали. Начали не снимать, а прямо‑таки по — собачьи рвать с него кафтан, рубаху, сапоги сафьяновые, атаманские. И штаны сдернули, повалив на каменный плитчатый пол. А дьяк тем временем обмакнул обгрызанное гусиное перо в чернила, сваренные из дубовых яблочков, и вывел на раскатанном по столу бумажном свитке:
Пыточная на вора и цареотступника Илюшку.
Зерщикова».
И чуть ниже:
«Правда первая, дословная или доподлинная, которая не есть правда».
Потом:
«Правда вторая, подлинная, на дыбе и колесе, в которой есть ложь».
И наконец:
«Третья правда. Правда — истина подноготная».
Палач схватил Илью за ногу и тотчас огненная, нестерпимая боль прострелила ногу насквозь, от ногтя до бедра, завязала смертным узлом внутренности. А на огненно — белых клещах он, словно в бреду, увидел прикипевший ноготь, похожий на пожелтевшую кожуру с кабачкового семечка».
Два года полыхало пламя восстания по России. Против тех, кто «неправду делал».
Удивительно, как злободневно звучат эти слова в наше время. Вся страна встала на дыбы против тех, кто «неправду делает». Даже лояльное к властям телевидение половину, если не больше, эфирного времени в новостях чуть не караул уже кричит по поводу обвального распада эко-' номики. А наши «неправдисты» слушают и продолжают свое гнусное дело. А мы терпим и молчим, и глотаем горькие пилюли уже не штуками, а пригоршнями.
По телевизору на втором плане невинных телезаставок уже реет крыльями Люцифер. Гений зла. Над нами уже не просто неправду делают, а откровенно уничтожают морально и физически. Надо же ухитриться из Жемчужины России — Кубани сделать дотационный край. Разрушено, разорено, разворовано то, что создавалось земледельцами десятилетиями.
По местному телевидению прошел показ фильма, отснятого во время поездки по краю губернатора края Н. И, Кондратенко. Вот бы показать его по центральному телевидению. Вот бы продемонстрировать его перед Думой и Советом Федерации. Пусть полюбуются демократы — реформаторы на свои «реформы». Какую неправду сотворили они на земле, которая вспоила их и вскормила.
Перед кончиной, словно предваряя этот фильм, А. Д. Знаменский разразился в «Литературной Кубани» огромной статьей. Это уже не крик и даже не вопль изболевшегося человека. Это уже набат.
Статья называется «Слово и мысль в резервации, или Монолог в наморднике». В ней на конкретных примерах он показывает судьбы писательские. В том числе и свою. О том, как писалось во времена оны, и как пишется сейчас. В условиях тотальной откровенной цензуры й теперь, в условиях скрытой, еще более жестокой, цензуры. Когда тебя молча лишают возможности издаваться. «…Мы пережили труднейшие времена культа и застоя, но тогда ОСТАВАЛАСЬ НАДЕЖДА и был внутренний смысл писательского подвига. Сейчас же наступило более темное безвременье, когда наряду со всеобщим развалом и всеобщей деградацией общества ПИСАТЕЛЬСТВО, КАК ПРОФЕССИЯ, упразднено, возможно, без возврата».
В приведенной цитате полностью сохранен стиль автора. И даже выделения прописью.
Эти же слова, только в иной интерпретации я слышал от него во время завтрака в библиотеке Пушкина, когда у нас работал выездной Секретариат Союза писателей России. Он тогда сказал: «Профессия писателя изжила себя».
Не могу с этим согласиться. Да и вряд ли кто согласится. Ибо литература была, есть и всегда будет, как сказал великий предок, «Летописью временных лет». Это не нами придумано и не на нас кончится. Да и сам Анатолий Дмитриевич не собирался покинуть профессию писателя.
Я давно знаю Анатолия Дмитриевича. С тех пор, как он переехал жить в Краснодар. А может, даже раньше. Уже и не припомню точно. Но зато помню, что с первого раза и по день его кончины я всегда относился к нему с уважением. Он был приветлив. Всегда открыт для разговора. Обо всем и обо всех, И на пределе откровенности. Что особенно подкупало в нем? Он смел в суждениях о политике и политиках. Участлив. С десяток литераторов,
если не больше, получили от него рекомендации в СП. В том числе аз, грешный.
Он не терпит лицемерия. Неиссякаем в творчестве. Резок и прям в оценках. Талантлив, и по характеру боец. А в борьбе за лидерство — до щепетильности. Его так и подмывает рассчитать себя и Лихонсова на «первый — второй».
Вот и в этой статье опять «лягнул» Виктора Ивановича. Зачем? — спрашиваю у него по телефону.
— А у нас с ним принято обмениваться ударами…
Этот разговор состоялся перед моей поездкой в Новороссийск. Ездил на мамин день рождения. Ей исполнялось 92.
Я уехал, а через несколько дней он скончался.
Этот маленький очерк — портрет о нем лежал дома уже написанный. Оставалось перепечатать на чистовик. Написан был в настоящем времени, а перепечатываю уже в прошедшем. Как хрупка наша жизнь!
Он почему‑то очень хотел, чтоб я прочитал его статью. И после позвонил. Я прочитал. Позвонил. Статья мне понравилась. Вот только зачем эта перебранка?
Это недоумение я высказал и в одном ответственном месте. А мне говорят: когда пикируются авторитеты, лучше не вмешиваться.
Не разделяю такого мнения. Потому что знаю, есть любители провоцировать эту свару. И ненавижу смертной ненавистью известных дядей, которые с ухмылкой на губах любуются со стороны драчкой двух уважаемых людей.
Нас явно стравливают, и мы бодаемся на потеху варягам, которые не знают уж как и донять нас, русских. Мы им — что кость в горле.
Вот в чем третья правда. «Правда — истина подноготная».
«Кубанские новости», апрель 1997 г.
«КУБАНИ СЛАВНЫЕ СЫНЫ»
(О книге «Кубани славные сыны»)
Вышла четвертая заключительная книга очерков о Героях Советского Союза, кубанцах. Оказывается, Кубань вырастила 285 Героев! В их числе 6 дважды Героев.
Я вспоминаю, как начиналась эта эпопея. Тогда еще не было Ассоциации Героев. Они жили себе незаметно, о них потихоньку забывали. Но вот нашлись люди, которые взялись за летопись их славных дел. Среди них вездесущий и неутомимый поэт Кронид Обойщиков. В основном его стараниями и энергией обязан выход этого уникального литературного труда.
Тридцать четыре года беспрерывных поисков! Поисков по библиотекам, архивам, музеям, редакциям, издательствам, начальственным кабинетам, адресам героев, их однополчан… Все это я помню с того дня, когда в Доме офицеров Кронид подошел ко мне и предложил написать об Алексее Гусько, уроженце станицы Новоминской. Передал фотографию и два — три пожелтевших тетрадных листа, где скупо говорилось о подвиге Алексея Гусько, прошедшего войну от Кубани до Малых Карпат.
Помню, я перебирал эти листочки с чувством' благоговения, не решаясь написать первые слова. Помню, как сжималось мое сердце, когда я думал о том, что парню не было и двадцати, когда он погиб. Вглядывался в черты красивого молодого крепыша на фотографии и сокрушался: жить бы ему да жить! Детей, внуков растить в родной станице, на обогретой и обласканной южным солнцем земле. А он сложил голову где‑то в Европе, в битве за маленький чехословацкий городишко.
Недавно я прочитал у одного исследователя, проанализировавшего наши потери в Великой Отечественной войне: за счет гибели молодых население Советского Союза постарело за годы войны на пять лет! Если до войны средний возраст составлял 42 года, то после войны — 47.
