ГНИЛЬ - Константин Соловьёв

Немного поодаль стоял Хольд. Такой же огромный, каким Маан его помнил, но вовсе не выглядящий неуклюжим или неповоротливым, напротив, в положении мускулистого тела, на котором едва сошелся бронежилет, проглядывала животная, хищная, готовая распрямиться с гибкостью тетивы, энергия.

— Он у нас, — коротко сказал Тай-йин в микрофон, — Третий выход.

Маан не слышал, что ему ответили — Геалах?.. — но и без того мог догадаться. Удерживать Гнильца до прибытия Кулаков. Контролировать обстановку. Ждать. Иного в таком случае не говорят.

Молодец Тай-йин. Мунн должен отметить. Личная благодарность Мунна в служебное дело — штука весомая. Впрочем, почему только благодарность? Такой улов заслуживает чего-то более серьезного. Например, повышения в социальном классе на одну ступень.

— Хорошо сработано, — сказал Маан, — Признаю. Геалах не дает вам расслабляться.

— Заткнись, — сказал Тай-йин негромко, — Заткнись, Гнилец.

Маан увидел сцену со стороны — двух напряженных мужчин в строгих костюмах с оружием в руках и, напротив них, скорчившееся горбатое человекоподобное существо с массивным раздувшимся торсом. Бесцветные клочья, когда-то бывшие одеждой, не скрывают ороговевшего колючего панциря под ними. В опущенной руке — бесполезный «ключ».

Поимка чудовища. Хороший кадр для теле-постановки. Подходящее окружение, красивые мужественные лица, неярко блестящее оружие.

— Меня зовут Маан, если ты забыл, Тай-йин.

Тай-йин стиснул зубы. Взгляд в лицо Маану дался ему с большим трудом. И в этом взгляде Маан прочел лишь явственное отвращение.

— Тебя никак не зовут, Гнилец. И если ты еще раз откроешь свою пасть, я запечатаю ее свинцом.

Маан подумал о том, что этот человек, держащий его на прицеле и, без сомнения, готовый сдержать обещание, совсем не похож на того Тай-йина, которого он знал. Точнее, на того, которого знал Маан-человек. У Маана-Гнильца не было права на друзей, как и никакого иного права. В глазах своих недавних подчиненных он не видел даже чувства узнавания.

Маан моргнул и ощутил, как резко, щелчком, изменилась картина перед глазами, как его зрение исказилось, сместившись в иной, недоступный ему ранее, диапазон. Но это не было деформацией зрительного нерва или сетчатки. Изменение было куда глубже. Изменился сам мир вокруг него.

Маан больше не видел Тай-йина, смешливого и ловкого коротышку с лукавым и озорным взглядом, на языке у которого вечно крутилось, готовое сорваться, острое словцо. Он не видел добродушного и неспешного здоровяка Хольда. Вместо этого он видел двух охотников, двух бесконечно чуждых ему существ, с которыми не имел ничего общего даже на генетическом уровне. Двух хищников, скалящих тонкие клыки в ожидании добычи, и его, Маана, крови.

Это изменение в восприятии было столь глубоким, что Маан пошатнулся. Прошло бесконечно малое количество времени, но он уже ощущал себя переродившимся и прожившим с тех пор несколько столетий. Новая картина мира была столь понятна и проста, но при этом окрашена в такие цвета, что его мыслям понадобилось усилие чтобы приспособиться к ней, проложить себе новое русло.

Когда он взглянул на мир новым взглядом, Тай-йин машинально отступил на шаг. Видимо, в серых студенистых глазах Маана проскользнуло что-то новое. Что-то, чего никогда не было и быть не могло во взгляде старшего инспектора Джата Маана.

Но оставалось еще кое-что, без чего превращение было бы неполным. И Маан с ясностью, рожденной новыми мыслями, вдруг отчетливо понял, чего не хватало.

«Я — Гнилец», — сказал он про себя.

И от простых этих слов вдруг повеяло такой энергией, что у него защипало под кожей.

Он повел плечами и стал стаскивать с себя остатки ткани.

— Не двигаться! — рявкнул Хольд, выступая из-за спины Тай-йина. В руке его блестел знакомый револьвер, огромный настолько, что даже не походил на оружие, лишь на причудливый и сложный механизм.

— Заткнись, — беззлобно ответил Маан, срывая заскорузлые, пропитанные густой желтой жижей, лоскуты.

Тай-йин хотел что-то сказать, даже скулы напряглись, но зрелище, видимо, было настолько завораживающим в своей отвратительности, что слова застряли у него в горле.

Под тканью было его тело, настоящее тело. Бугристое, поросшее короткими тупыми шипами, разросшееся, похожее на панцирь краба, зеленовато-серое, несимметричное, разбухшее, источающее резко пахнущий едкий ихор. Оно не могло принадлежать человеку — да и не принадлежало ему. Маан с удовольствием ощутил себя обнаженным. Словно скинул давно стесняющую его шкуру.

«Это я, — сказал он мысленно, удивляясь своему огромному, твердому, маслянисто блестящему телу, — Все это — я».

Тай-йина передернуло от отвращения. Губы сделали несколько судорожных движений. Кажется, его мучительно тошнило, но только многолетняя привычка мешала ему опорожнить желудок прямо здесь.

Момент слабости. Обычной и объяснимой человеческой слабости.

Маан не собирался ждать следующего.

Он шагнул вперед, поднимая «ключ», свое нелепое и бесполезное оружие. И мир послушно стал прозрачным и гладким, точно отраженным на стекле, растянулся, сделался безграничен, стал освещенной слепящим светом ареной.

На этой арене было лишь трое. И один из них уже начал действовать.

Тай-йин понял его движение в самом начале. Он был опытен и обладал отличной реакцией. Возможно, его подвело лишь то, что он был человеком. Увидев Маана, который вдруг вырос на расстоянии метра от него, он стал наводить пистолет с учетом изменившегося расположения фигур. Он бы успел, если бы сделал это мгновением раньше. Но вид Маана был столь отвратителен и ужасен, что это мгновение было израсходовано естественной реакцией организма, который видит нечто невообразимо отталкивающее и цепенеет.

Ствол пистолета уткнулся Маану в плечо, он оттолкнул его, сбрасывая в сторону, и оказавшись прижатым к Тай-йину почти вплотную. Массивный цилиндр «ключа» казался невесомым. Маан успел удивиться, как послушно плывет он по воздуху, устремляясь к подбородку Тай-йина.

Он успел поймать его последний взгляд, но в нем не было эмоций, не было чувств — это был матовый, непрозрачный взгляд живого существа, которое ощутило прикосновение смерти и обмерло, послушное, в ее сухих объятьях.

Звук, с которым сработал спусковой крючок, был совсем негромким, как клацанье дырокола. Этот звук не походил на звуки, которое обычно издает оружие. И Маану какое-то время даже казалось, что ничего не произойдет. Вряд ли это длилось более половины секунды — краем глаза он видел, как медленно разворачивается револьвер Хольда, ловя хромированным дулом солнечные блики.