Городская фэнтези – 2008 - Сборник

Обожженное колено саднило. Димур покачал пиалу в пальцах (летучие мыши укоризненно взмахнули крыльями) и приказал:

‑ Раздевайся.

‑ Чего?..

‑ Раздевайся, говорю. Это первый урок.

Пальцы Тамы потянулись к верхней пуговице шубки и замерли. Глаза подозрительно блеснули:

‑ Вы… серьезно?!

‑ Совершенно. И не реви, опять тушь потечет.

Напоминание про тушь и про «опять» подействовало. Тама растерялась. Стянув черный с розовым свитер, она застыла, зябко обнимая себя за плечи.

‑ Юбку… тоже?..

‑ Юбку оставь пока. И бюстгальтер не надо, с ним ясно все, вот сапоги сними. ‑ Фразы ложились барабанной дробью. В их ритме билась жестокая сила приказа. ‑ Стань у стола, где свет.

Димур осмотрел шубку и с сожалением бросил на стол. Поднес к глазам свитер; ткань затрещала искрами статического электричества.

‑ Мне холодно!

‑ Стой‑жди, маленькая гил. Я‑человек говорю. «Цыпа, ‑ дернула плечом Тама. ‑ Словно с армейским

барабаном разговариваешь».

Димур обошел вокруг Тамы, разглядывая мочки ее ушей. Заставил вытянуть в стороны руки и осмотрел пальцы.

‑ Порох господа… без ауры, да. Выворачивай карманы. До сих пор Тама крепилась. Но тут уж, конечно, не выдержала:

‑ Как это ‑ без ауры?! Я что ‑ мертвячка?! И карманов у меня нету!

‑ Ц‑ц‑ц, маленькая гил. Нет так нет, рюкзачок покажи.

‑ Не стану! ‑ она прижала рюкзак к груди. И вдруг рванула завязки: ‑ Да на, подавись! А то, что у меня миссия… что я с детства всем чужая… это плевать?! Да?..

На стол посыпалась разная мелочевка, что обычно копится в девчачьих рюкзачках: просроченные билеты, фломастеры, монетки. Помаду и духи Димур отложил сразу. Поколебавшись, добавил к ним фонарик. На «дерринджере» его взгляд задержался:

‑ Бандитов боишься?

‑ Одного, ‑ хмуро отозвалась Тама. ‑ Который пистолет подарил.

‑ А пули ‑ почему серебряные?

Девушка засопела. Весь вчерашний вечер она убила на возню с серебрянкой. Тогда эта идея казалась превосходной. А сейчас… Куча отвергнутых вещей росла: билеты, грубо оструганный колышек, флакон с мутной водой.

‑ Это зачем? «Ты тринадцать картечин козьей шерстью забей»… ‑ Димур щелчком отправил в кучу патрон двенадцатого калибра. ‑ На оборотней охотишься?

‑ Слышь, ты, ‑ разозлилась Тама, ‑ хва издеваться, да? Декольте мерзнет.

Димур протянул ей свитер:

‑ Одевайся, маленькая гил. Спасибо тебе.

‑ Че спасибо‑то? ‑ опешила Тама.

Димур вытащил из горки вещей головку чеснока.

‑ За это, храбрая, безрассудная гил. ‑ Жесткие ритмы в его интонации понемногу смягчались. ‑ Это послание без надежды. «Тама» на языке моего народа. Доставила ты его быстро, я‑человек говорю. И чья‑то добрая жизнь вернулась в руку господа. Стой‑жди здесь.

‑ Цы‑ыпа… Эй, постой! ‑ Да?

‑ Димур, слушай… ‑ Девушка сдула со лба непослушную прядь. ‑ А послание ‑ куда?.. И почему послание, когда это чеснок?.. ‑ Она нервно сгребла со стола «дерринджер», затем бросила обратно. Прижала ладони к груди: ‑ Димчик… У меня же миссия!..

‑ Вот твоя миссия, ‑ Димур показал чеснок. ‑ Другой не будет. Извини.

‑ Как это?.. Я, значит, как дура… перлась… ‑ губы ее задрожали.

Димур не дослушал и вышел из кухни.

…К девушкам на Земле обращаются по‑разному: «мисс», «донья», «мадемуазель», «эй ты». Обращения «гил» Тама что‑то не припоминала. Хоть выглядел Димур вполне обыденно: невысокий, белобрысый, на носу веснушки, но Тама не обманывалась. Он странный! Жаль, цвет глаз не запомнила… наверное, голубые. Должны быть голубыми или серо‑стальными. Что еще? Джинсы вытерты на внутренней стороне голени. Потому что ноги кривые. Как у кавалериста.

Девушка прошлась по кухне. Взяла с подоконника книгу, перелистала. В первый миг буквы показались ей незнакомыми. Затем они перетекли друг в друга, складываясь по‑особому, и Тама прочитала: «Послания из Слаг‑Равина. Пилообразная зеленая аура (рис. 74). Денеб ‑ фиолетовая аура и кремовая кайма с невыраженной фрактальной структурой. Денеб‑1 и Денеб‑3 отличаются лишь частотой пиков (рис. 75)». На той же странице переливались объемные картинки: гелевая ручка «Forpus» в зеленой ауре (как было обещано) и голый мальчишка с равнодушным отталкивающим лицом.

Девушка испуганно оглянулась на дверь. К счастью, Димур возился в соседней комнате, так что Тама спокойно могла рассмотреть глупую картинку.

Позавчера она села на диету. А вчера (четырнадцатого, только не февраля, а марта) к ней пришел Валентин.

Ввалился он в три часа пополуночи, что, говоря прямо, и вчерашним‑то не считается. Несло от него селедкой и «Джек Дэниэлсом». В сортах виски Тама разбиралась слабо, зато она прекрасно разбиралась в Валентине.

‑ Чего тебе, цыпа? ‑ начала она и осеклась.

Из‑под полы пальто торчали стебли. Колючие, темно‑зеленые, изломанные по самое не могу. В Валькином шарфе запутался сморщенный махровый бутон ‑ словно ломтик розовой ветчины. Из кармана выглядывала банка шпрот.

‑ Том‑м‑м‑м, ‑ мелодично промычал Валентин. Собравшись с духом, он начал расстегивать пуговицы пальто. Из‑под пальцев вывалился неопрятный комочек, в котором с трудом угадывалась обгоревшая долларовая купюра. ‑ А я того… с влюблюбле… тебя…

‑ Спасибо.

‑ Да, Томусь. Я того… п‑предложение шел д‑делать… ‑ Он полез в карман. ‑ От кторого невозможно…

Обнаруженная в кармане банка шпрот поразила его до глубины души. Он тряс ее, словно надеясь, что та превратится в бархатный футляр, и заискивающе поглядывал на Таму, приглашая разделить с ним изумление.

‑ С днем, Томусь! Я тебя люблю. Люблю как… как сорок тысяч…

‑ Долларов?

‑ Б‑братьев. Я, может, к твоим ногам…

И заснул. Тут же, на коврике. Тама, как могла, втащила его на диван, а могла она плохо. Сидящая на диете двадцатилетняя девчонка вообще мало что может. Ни коня остановить, ни в избу.

Утром ее накрыл зов. Она ушла из дома, накрепко решив больше сюда никогда не возвращаться.

…Он вообще неплохой человек, Валька‑то. Можно сказать ‑ цыпа. Но бандит. Тама о нем только хорошее слышала: и Робин Гуд он, и вообще. Однажды Леньку Кибенематика дедовским «шварцмессером» порезал. Они об анимэ поспорили, и Ленька сказал, будто «Унесенные духами» Миядзаки ‑ это мура для баб. Ну ерунда, правда? С «Унесенными ветром» перепутал.

Ленька провалялся в больнице два месяца. А Валентина с тех пор уголовники прозвали «Миядзаки».