Из Парижа в Бразилию по суше - Луи Буссенар

За три месяца, прошедшие после того, как они покинули Мехико, ими было пройдено более шестисот лье по путям-дорогам, потребовавшим от них немалого мужества и стойкости.

Далее они переправились через многочисленные колумбийские реки, впадающие в Тихий океан, перевалили через небольшую горную цепь, не входящую в Кордильеры[493], или, как называют их здесь, Анды, проехали, не задерживаясь, Порто-Пинас, Порто-Квемадо и Порто-Купика, оставили позади мыс Коррьентес, вновь пересекли огромное количество водных потоков, среди которых были и такие довольно большие реки, как, например, Бодо и особенно Сен-Жуан, передохнули пару деньков в маленьком портовом городке Санта-Буэнавентура[494], миновали безо всяких происшествий побережье залива Чоко, насыщающего воздух ядовитыми испарениями, вызывающими ужасную лихорадку у европейцев, и одним прекрасным вечером расположились на возвышенности неподалеку от приморской деревушки Бурро, где и приключилась с ними уже известная читателю драма.

ГЛАВА 4

Тревожная ночь. —Ужасная действительность. —Элефантиаз[495] . — Человеческие останки. —Шапетоны[496], или люди с голубой кровью. —Клятва мести. —Попытка выломать дверь. —Двор чудес. —Страж порядка. —Оружие в руках Жюльена. —Усмирение толпы. —Грозный мушкетон. —Отчаяние Жака. —Проем в стене. —Разгадка чуда. —Снаряды, не попадающие в цель.

Несмотря на все их мужество, Жак и Жюльен похолодели от страха, когда услышали зловещие слова, которые прорычал полковник после того, как за ними захлопнулась дверь таинственного заведения: «Вы погребены здесь заживо, ибо отсюда не выносят даже трупы: это — лепрозорий!» Им не раз случалось, особенно в субтропиках, видеть больных проказой, и вид этих несчастных вызывал у них в равной степени и ужас, и чувство жалости.

Этот недуг, до сих пор считающийся неизлечимым, — явление довольно частое в местах низменных и сырых, где он ищет свои жертвы в основном среди тех групп населения, которые живут в крайне тяжелых условиях. Немало таких больных можно встретить, например, в некоторых районах вдоль западного, тихоокеанского, побережья Колумбии.

Если проказа, или лепра, поражает одинокого человека, поселившегося по тем или иным причинам вдали от других людей, то он, изолированный ото всех, молча тянет тяжелую лямку своего жалкого существования, пока из-за постоянно прогрессирующей болезни не лишается способности трудиться, вслед за чем наступает смерть. Тех же, кого эта страшная хворь настигла в городах или деревнях, направляют вне зависимости от их желания в учреждения, только называющиеся лечебными, поскольку в действительности больные там лишены самого элементарного ухода. Да что я говорю! Лепрозории, за редким исключением, — это жалкое скопище грязных развалюх, возведенных кое-как на топкой земле и окруженных стеной, через которую никому никогда не перелезть — ни снаружи, ни изнутри. Чтобы больные не умерли с голоду, один-два раза в неделю им бросают через окошечко еду. У них нет больше ни семьи, ни родных, ни друзей… Никто из внешнего мира никогда с ними не общается, и ужас, который они внушают отсталому населению Колумбии, таков, что их положение еще более незавидно, чем даже у прокаженных в средневековой Франции.

Капитан Боб знал все это и, как вы помните, чтобы принудить Жака и Жюльена повиноваться, решил поместить их вместе с отвратительной компанией прокаженных Бурро.

— Лепрозорий!.. — прошептал Жюльен изменившимся голосом. — Я бы предпочел, чтобы меня бросили в ров с самыми ядовитыми змеями…

— Бандит! — проворчал Жак. — И зачем только мы не дали Перро сломать ему шею?.. Что делать?.. Я боюсь шаг здесь ступить… Ну и кошмарная же ночь!

— Подождем до утра… А пока надо взять себя в руки. Немыслимо, чтобы мы остались в таком положении…

— На что ты надеешься?

— Э, мой бедный друг, если б только я знал! Прислонимся к стене и постараемся не двигаться. Непосредственно нам ничто не грозит, и если ты видишь меня таким взволнованным, то это просто нервы шалят… Мне нехорошо… Тошнота подкатывает к горлу, и я ничего не могу с этим поделать.

Ночь была долгой и тягостной для наших заключенных, сидевших на корточках у стены. Они слышали приглушенные жалобы, хрипы, раздававшиеся в сырой темноте то там, то здесь, чувствовали, как колышется и вздрагивает у них под ногами мягкая болотистая почва, словно в тине под ними барахтались ящерицы.

Наконец занялась заря, и друзья, хотя и были не робкого десятка, содрогнулись при виде картины, представшей их взору: даже испытанная в боях храбрость пасует иногда перед зрелищем, вызывающим чувство глубочайшего омерзения. Яркие лучи восходящего солнца высветили в огромном прямоугольном дворе, обсаженном вдоль стен манговыми деревьями[497] и смоковницами, фигуры примерно сотни полураздетых людей — негров, индейцев и мулатов. Одни из них лежали, скрючившись, другие сидели или стояли на четвереньках — и все это прямо на земле, в грязи. Кто-то с изуродованным болезнью лицом — с покрытыми коростой или уже сгнившими носом, губами и щеками — безмолвно, не двигаясь, поглядывал на иностранцев своими ужасными глазами, лишенными ресниц и с костистыми надбровными дугами[498]. Многие, едва шевелясь, касались пальцами, недосчитывавшими уничтоженных смертельным недугом фаланг, изъязвленного, кровавого месива на груди и столь же страшных ран на боках и ногах. Но были и такие, кого болезнь еще не свалила совсем. Они меланхолично ходили туда-сюда, и только мертвенно-бледный цвет кожи, местами желтоватой или фиолетовой, с пятнами, окруженными беловатыми чешуйками, свидетельствовал, что бич проказы обрушился • и на них. Часть постояльцев этой жуткой обители выделялась гипертрофированной[499] дермой[500] и эпидермой[501] свидетельствовавшей о наличии у них слоновой болезни. Бедняги, пораженные элефантиазом, с изъеденной проказой серой, цвета высохшей грязи, кожей, с трудом, словно каторжники, прикованные цепями к тяжелым чугунным ядрам, переставляли свои ужасные, непомерно увеличенные в размерах ноги, огромные, как у слона, и потерявшие всяческое сходство с человеческими.

Находилась в этом стойбище и группа людей, давно уже ни на что не реагировавших. Они сидели или лежали на земле, а если и поднимались когда, то лишь приложив неимоверные усилия. Было ясно: летальный[502] исход их недуга уже недалек.