Эвервилль - Клайв Баркер

— Думаешь, иады идут, чтобы сделать тебя королем мира?

— Ты говорил с Теслой.

— Этого не будет, Киссун.

— Ты знаком с работами Филиппа де Шантиака? Нет? Он был отшельником, жил на маленьком островке возле побережья Элмота. Немногие осмеливались приходить к нему — из страха, что течение вынесет их на берег иадов, — но они привезли с собой мудрость.

— Ив чем она?

— Филипп де Шантиак некогда правил городом Б'Кетер Саббатом, и он обладал всеми качествами идеального правителя. Тем не менее в городе по-прежнему оставались грусть, вражда и насилие. И однажды он сказал: «Не хочу больше жить вместе с отродьем Сапас Умана» — и уплыл на этот остров. Когда в конце жизни его спросили, чего он желает миру, он ответил; «Я хочу изжить до конца желания и стремления. До конца человеческой силы и человеческой слабости. До конца материнства и братства. До конца роптания в отчаянии и утешения в радости. До конца надежды. Тогда мы обратимся в рыб и вернемся к началу вещей».

— И ты хочешь того же?

— Да. Я хочу конца…

— Чего?

— Во-первых — этого проклятого города — Киссун кивнул в сторону Эвервилля. Он подошел чуть ближе, и Гарри всмотрелся в его лицо, пытаясь отыскать трещину в бесстрастной маске, но не нашел. — Я потратил много сил, закрывая нейрики по всему континенту. Хотел убедиться, что иады проникнут в мир именно здесь.

— Ты ведь даже не знаешь, кто они.

— Не важно. Они принесут конец всему. Всему, что люди считают важным.

— А что будет с тобой?

— Я возьму себе этот холм и буду смотреть с него на рыб.

— А если ты ошибаешься?

— Насчет чего?

— Насчет иадов. Вдруг они безобидны, как котята?

— Они — все, что есть в нас плохого, Гарри. Они — гниль, вырастающая из нашего дерьма, — проговорил Киссун и положил руку на грудь Д'Амура— Ты заглядывал в человеческое сердце, Гарри?

— Когда-то давно.

— Ужасное зрелище.

— Твое — может быть.

— Любое, Гарри, любое. Ненависть и жадность! — Он указал на проход. — Именно это и идет сюда, но в тысячу раз сильнее. У них хватает ненависти и жадности, но нет человеческих лиц. Я тебе гарантирую.

Тело Кейт Фаррел упало на землю. Гарри оглянулся на ее лицо, на котором запечатлелась предсмертная мука

— Ужасная вещь — человеческое сердце, — повторил Киссун.

Гарри вдруг показалось, что он сумеет избежать страданий, испытанных Кейт, если внимательно изучит их. Похоже, это было помрачение рассудка. Пока он вглядывался в лицо женщины, Киссун повернулся и пошел вверх по склону.

— Смотри, Гарри, — бросил он на прощание и исчез в тумане.

2

Когда Джо оставил город и пошел по берегу вслед за иад-уроборосом — как свидетель, ничего больше, — земля задрожала. Слева от Джо море сновидений с отчаянной яростью бросалось на берег. Справа от него дорога, идущая вдоль берега, содрогнулась и начала проваливаться.

Стена иадов, бывшая уже в двухстах ярдах от двери, ни как не реагировала на подземные толчки. Когда Джо смотрел на нее, ему виделись разные образы: облако, гора, гниющее тело. Теперь иады казались ему похожими на громадный рой насекомых, неудержимо движущихся к своей цели и пожирающих все на пути.

Проход сильно увеличился с тех пор, как Джо перешагнул порог в первый раз. Нижняя часть двери все еще была окутана туманом, но верхняя поднялась над берегом на сотни ярдов и росла даже в то мгновение, когда он смотрел на нее, разрывая небо. Он подумал: если там, на другой стороне, есть ангелы, самое время им явиться и сразить иадов. Но дверь открывалась, иады шли и шли, и вместо небес на это откликнулась земля.

Сотрясение скал докатилось и до горы Хармона Почва и даже туман задрожали, вызвав беспокойство в стане Зури. Гарри не видел их, но услышал, как приветственные гимны сменились всхлипами и испуганными восклицаниями.

— Что-то случилось на берегу, — сказал Кокер Эрвину.

— Нужно держаться в стороне. — Бывший юрист испуганно взглянул на кресты. — Все еще хуже, чем я думал.

— Да, — согласился Кокер. — Но это не значит, что мы не можем посмотреть.

Он поспешил вверх, мимо крестов и связанного Д'Амура, вынуждая Эрвина последовать за ним. Эрвину уже не хотелось никаких тайн — он просто боялся потерять своего последнего товарища и при этом страстно желал вернуться к той жизни, какой жил до того, как прочел признание Мак-ферсона С ее тривиальностью и простотой; со всеми мелочами, что его окружали. В той жизни имелись огорчения: испорченные продукты в холодильнике; пятно на любимом галстуке; утро перед зеркалом, когда он с грустью отмечал, что живот становится больше, а волос на голове меньше. Воз можно, это была бесцельная и банальная жизнь, но он решительно предпочитал ее тому, что видел сейчас, — крестам с окоченевшими телами и ужасу, что таился в тумане.

— Видишь? — спросил Кокер, когда Эрвин догнал его.

Конечно, Эрвин видел. Мог ли он не видеть этого? Огромная дверь вырастала из тумана и уходила в небо. За порогом был берег, о который бились суровые темные волны.

И хуже всего — черная зловещая стена, двигавшаяся по берегу прямо к ним.

— Это оно? — спросил Эрвин. Он ожидал чего-то более понятного: например, орды палачей с орудиями пыток. А то, что было здесь, он мог обнаружить под закрытыми веками: шевелящаяся темнота.

Кокер что-то ответил, но Эрвин не услышал его из-за грохота. Берег содрогался, будто чувствовал идущее по нему великое зло; каждая конвульсия взметала вверх валуны величиной с дом. Кокер тем временем шел вперед по земле, вдруг утратившей твердость. Камни, грязь и трава смешались в студенистую массу, порой доходившую Кокеру до колен и влиявшую даже на призрачное тело — дважды его сбивало с ног и отшвыривало назад к Эрвину.

Кокер боролся с бурей не для того, чтобы просто посмотреть на содрогающийся берег. С другой стороны прохода на зыбкую землю ступили двое — старая женщина на спине мужчины, который, казалось, был едва жив. Кокер отчаянно стремился к ним. На голове мужчине зияла рана. Эрвин не знал, почему Кокера так заинтересовали эти несчастные, но он решил помочь и с опаской ступил в жидкую грязь.

Тут он расслышал слова Кокера:

— Господи! Посмотри на нее, Тузейкер!

— А что такое? — закричал Эрвин в ответ.

— Это же Мэв, Тузейкер! Это моя жена!

Землетрясение не отвлекло Барто от его задачи. Чем сильнее дрожало все вокруг, тем больше он спешил, словно распятие Д'Амура являлось целью его жизни.

Когда он отвязывал Гарри от столба, из тумана появился один из спутников Посвященного — существо с гладким розовым лицом и кривыми ножками карлика. Он подобрал молоток, и Барто решил, что ему пришли помочь, и махнул рукой в сторону креста. Вместо этого карлик размахнулся и ударил его молотком по лицу. Барто упал, а карлик подскочил к нему и ударил еще раз. Из треснувшего черепа плотника хлынула белая жидкость. Он взвыл, но в общем грохоте его призыв о помощи никто не услышал. Он попытался встать, но встретил еще один удар молотка и вытянулся на земле у подножия пустого креста.