Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

Царю Ивану угрожали и мерещились яды (страх перед ядом – не худшая ли отрава?), Фавст находил для ядов противоядия не только в снадобьях, но и во внутреннем мире царя. Такие противоядия вырабатывались в ходе бесед с глазу на глаз. Не к этим ли беседам восходит царский псевдоним Парфений Уродивый, которым подписано и «Послание неизвестному против люторов. Творение Парфения Уродивого». Парфений значит «Девственник». Так царь Иван назвал себя, вступая в четвертый брак, а Парфений Уродивый выступает против тех, кто женится после смерти жены. В этом его юродство (Уродивый – Юродивый). Не знаю, стоит ли употреблять слово «амбивалентность», когда «юродство» и точнее и шире. Владимир Карпец предлагал мне перевести имя Кретьен де Труа как Юродивый Троянец. Иван же Грозный – Юродивый Девственник, женившийся семь раз. Если не Юродивого Троянца, то другие рыцарские романы Юродивый Девственник (не Троянец ли?) тоже читывал.

«Где ли Екати темные и страшные мечты, и Трофиниева по земли играния и волшвения?» – цитирует Иван Грозный Григория Богослова в первом послании Курбскому, но цитата эта читается как собственный вопрос царя Ивана, в ней слышится его собственный голос, напоминающий тайные беседы, а в них, кроме Курбского, наверняка участвовал и Фавст Темные и страшные мечты Гекаты были сокровенной областью Фавста (не говорили ли в свое время о фавстовщине, как теперь говорят о чудотворцевщине?). Фавст знал толк и в дионисийстве: «И Дионисия и стегну болящая и без времени рождения, яко же другоицы глава прежде; и фивеем безумие, сего почитающи и Семелию моления покланяема, и макидонским юношам сгружаемым ранами имиже почитается богиня». Не из области ли тех македонских юношей, стружаемых ранами, брала свое начало Македоница, она же Таитянка? Гласы и плища и плясания не пожелает ли повторить сам царь Иван Васильевич со своими опричниками, чье прозвание «кромешники» прямо напоминает древние оргии? Но Фавсту принадлежит и магическая острота «опричник-порченик», и одной такой остроты было достаточно для смертного приговора и мучительной казни. Фавст едва ли культивировал древние оргиастические культы при царском дворе, скорее он лечил подобное подобным. Испытанным противоядием для царя была шахматная игра, в которую вовлек его Фавст. В толковании Фавста шахматы означали притчу о царе (короле) в истории. Король проигрывает, потерпев мат, когда ему некуда отступить, а когда король выигрывает, ему некуда ступить, так как игра закончена и фигуры убраны с доски. Так что государь всегда не у дел, но без него в истории делать нечего. Все в истории совершается ради государя, но король терпит мат, отрекается от престола, когда начинает действовать. Так Иван Грозный дважды терпел мат, отрекаясь от престола: в 1564 году, когда он уехал в Александровскую слободу, и в 1575 году, когда он посадил на московский престол поддельного государя Симеона Бекбулатовича, но всякий раз, отрекаясь от престола, царь начинал действовать, нарушая правила царской игры, что королю не подобает, как свидетельствуют шахматы: король правит одним своим присутствием. Отсюда предание о «праздных королях» Меровингах, чье сакральное звание было клеветнически переосмыслено: король празден, пока он не делает зла, а когда он делает зло, он больше не король. Из праздных королей в романе «Айвенго» Черный Рыцарь, «Le Noir Faineant», он же Ричард Львиное Сердце, Plantard, Пылающий Отпрыск; того же происхождения в русской литературе Илья Голубиное Сердце, тезка Ильи Муромца, хоть и Обломов.

Как известно, Иван Грозный умер за шахматной доской. Уже первое отречение от престола едва не стоило Ивану жизни. Из Александровской слободы царь вернулся тяжело больным. Приближенные не все узнавали его. В тридцать два года царь почти совершенно облысел. Диагноз его болезни затруднителен даже с точки зрения нынешней медицины. Право же, тогдашняя хворь царя походила на опасное отравление. Что же такое иначе умножение струпий телесных и душевных, на которое жалуется царь? Нет сомнений, что страх перед отравлением определяет в хворях Ивана Грозного многое: вопрос в том, вызван ли этот страх пережитым отравлением, или от страха перед отравлением происходят все его симптомы, включая смерть? От яда, вызывающего струпья телесные и душевные, требовались, как сказано, соответствующие противоядия, одним из которых, как полагал Фавст, была игра в шахматы, развлекающая и предостерегающая. Предположим, Фавст вылечил Ивана Васильевича после его возвращения из Александровской слободы эликсирами и шахматами, а через двадцать лет на царя нападает подобная же хворь, тело его пухнет, и вокруг шушукаются об отравлении, и царь при смерти расставляет шахматные фигуры; не помогут ли они ему, как помогли когда-то, не сядет ли напротив него лекарь, пользовавший царя от хвори и отравы, хоть лекарю царь велел отрубить голову полгода назад, но не для того ли отрубали ему голову, чтобы он воротился столовой на плечах, а если голова не вернулась к нему на плечи и Фавст не вернулся к царю, значит, царь так устал, что обезглавил самого себя, оставив себе голову на плечах лишь для виду.

Приговаривая Фавста к обезглавливанию, царь Иван Васильевич испытывал эликсир бессмертия, о котором наверняка слыхал не от самого ли Фавста? Умрет ли на плахе обезглавленный, если он выпил эликсир? Не прирастет ли тут же голова к его туловищу? Если не прирастет, то какой же это эликсир бессмертия? Тогда Фавст – обманщик. А если прирастет, значит, Фавст – изменник: как он смел отказать царю в этом эликсире, чтобы навсегда исцелить царя от страха отравления и от самой смерти, чтобы на престоле сидел Бессмертный.

Отношение Ивана Грозного к смерти проникнуто духом подобного фаустовского экспериментаторства. Анастасия умирает (не от яда ли), и, лишившись Воскресения, Иван испытывает смерть. Говорят, что вторую свою жену Марию Темрюковну отравил уже он сам. Если даже это легенда, она красноречивее факта. Иван берет себе третью жену, Марфу Собакину, зная, что она смертельно больна, «испорчена», но царь при этом на что-то рассчитывает, и действительно, известно, что Марфа умерла (умерла ли?), выпив некий эликсир и через 360 лет обнаружена была в гробу, бледная, но как живая, «не тронутая тленом», а поскольку муж и жена – едина плоть, не искал ли царь Иван подобного же нетления, вступая в брак с умирающей, и не эликсир ли бессмертия она выпила, только эликсир не явил по той или иной причине всей своей мощи? Четвертая жена царя на другой день после свадьбы была посажена в колымагу, запряженную дикими конями, и кони унесли колымагу в пруд, где молодая царица утонула и была съедена рыбами, которых потом подавали к царскому столу как особенно вкусных. (Получив церковное разрешение на этот именно брак, царь и назвался Юродивым Девственником.) Конец пятой царской жены точно не известен (хорошо, если это был всего лишь монастырь). Шестая жена Ивана Василиса Meлентьева исчезает при столь же загадочных обстоятельствах, настолько загадочных, что высказывалось сомнение в самом ее существовании (оно, впрочем, подтвердилось). Седьмая жена Ивана Мария Нагая, мать царевича Димитрия, который был бы самозванцем, даже если бы взошел на престол он, а не Лжедмитрий (если Лжедмитрий не был истинным Димитрием, то есть царевичем, за которого себя выдавал). Царь Иван по-своему использовал незаконность брака с Марией Нагой, сватаясь к английской королеве Елизавете (ею был очарован и английский алхимик Джон Ди (еще один Фауст), а когда Елизавета отказала Ивану, он едва не обручился с леди Марией Гастингс. «А будет королевина племянница дородна и того великого дела достойна и государь наш… свою оставя, зговорит за королевину племянницу», – писал царский посол в Лондоне. Это последнее сватовство Ивана Грозного, возможно, проливает свет на загадку его брачно-эротических исканий. Каждую из своих жен царь Иван Васильевич подвергает испытанию, которого не выдерживает ни одна из них (кроме, может быть, Анастасии-Воскресения, которую-которое у царя отнимает наглая смерть). Таинственные искания царя Ивана продолжались в жизни и в смерти его второго сына (от Анастасии) царевича Ивана. Царевич не дожил до тридцати лет, а сменил уже трех жен, вернее, их сменил ему царь-отец. Вряд ли Иван Иванович выбрал их и тем более отказался от первых двух по собственной воле. За Евдокией Сабуровой в монастырь последовала Петрова-Соловая, а третью жену царевича царь Иван Васильевич избил, когда та была беременна, так что у ней произошел выкидыш, а когда царевич попытался вступиться за жену царь убил его (смертельно ранил?) ударом посоха. Кажется, особую ярость царя вызывал будущий ребенок: не тот, не от той, и эта ярость перекинулась на собственного сына, как будто он тоже не тот, и не удается найти для него жену истинно царского рода, царь-вену, чтобы через нее передавалась Кровь Истинная. Вот что искал царь Иван в крови царских жен и, не находя, проливал ее. Царь требовал, чтобы Фавст определял, истинная ли кровь течет в очередной жене; Фавст отказывался отвечать, царь обрекал очередную женщину страшной участи и винил в этой участи Фавста. Отсюда и поиски царской невесты в Англии, где сохранились пылающие отпрыски, знатоком которых является Фавст, но Фавст и тут промолчал, так что царю не оставалось ничего другого, кроме как обезглавить Фавста.