Мировой кризис - Уинстон Черчилль

К концу апреля появились известия, что итальянцы высадили небольшие отряды в Будруме, Макри и Алайе. Одновременно с этим триумвират, под влиянием личного обаяния Венезилоса, все больше и больше склонялся к тому, чтобы передать грекам Смирну вместе с Айдинской провинцией. Смирна и часть примыкавшего к ней побережья в течение тысяч лет были населены главным образом греками. Благосостояние этой области объяснялось главным образом блестящими способностями греческого населения и успехами греческой промышленности и греческого сельского хозяйства. Уже в 1915 г. правительство Асквита решило, что если Греция примет участие в войне и состоится раздел Турции, то Смирна должна быть передана грекам. Территориальная комиссия на мирной конференции, разбиравшая вопрос о границах Греции, большинством голосов, включая британских, французских и американских представителей, высказалась в пользу греков. Президент Вильсон согласился с ее заключениями. Но слух об этом решении вызвал протесты европейской колонии в Смирне, и проживающие в Смирне американские миссионеры, а равно и британский верховный комиссар в Константинополе наперебой посылали предупреждения относительно опасности подобного шага.

Полный разрыв между президентом Вильсоном и итальянской делегацией привел к тому, что представители Италии временно покинули конференцию. Естественно, что в пылу схватки с синьором Орландо Вильсон принял сторону Греции. В лице британского премьер-министра он нашел горячего единомышленника. Клемансо, занятый вопросом о Рейне и о будущности Франции, любезно поддержал их обоих. События требовали действий. Когда появились сообщения, что итальянцы собираются захватить Смирну силой и турки производят насилия над греческим населением, был сделан роковой шаг. 5 мая триумвират решил, что греки должны немедленно занять Смирну для охраны проживающих там своих соотечественников. Ллойд-Джордж потребовал, чтобы Венизелосу было разрешено держать на борту посланных судов вооруженные отряды, которые можно было бы высадить на берег в случае необходимости. Президент Вильсон сказал, что войска лучше высадить сразу, ибо трудно поддерживать среди них дисциплину, если их держать на борту корабля. Ллойд-Джордж не возражал.

10 мая вопрос этот снова был поставлен на обсуждение. Предложение о высадке десанта было в принципе одобрено, и оставалось рассмотреть только практические детали. Сэр Генри Вильсон присутствовал на обоих заседаниях, но высказывался лишь по техническим вопросам. 12 мая состоялось третье заседание. Синьор Орландо вернулся теперь на конференцию. Его уверили, что греческая оккупация еще не предрешает будущей участи Смирны, что это есть только чрезвычайная мера, принимаемая для защиты греческого населения. В согласии с условиями перемирия следует потребовать от Турции, чтобы смирнские порты были переданы британским, французским и итальянским отрядам. Синьор Орландо, несколько подумав, не стал принципиально возражать против десанта, но требовал, чтобы британские, французские и итальянские отряды не были отозваны до тех пор, пока вопрос не будет разрешен окончательно. Совет четырех решил, что греческие войска должны немедленно выступить из Кавалы и что в операциях союзных войск должны принять участие итальянские отряды.

Венизелос имеет право утверждать, что, отправляясь в Смирну, он действовал в качестве уполномоченного четырех великих держав. Но при этом он проявил проворство утки, ныряющей в воду. Какова бы ни была ответственность Совета четырех или, вернее, триумвирата, который был главной движущей силой, ответственность Венизилоса не подлежит сомнению. Он один располагал средствами для военных выступлений. Не могло быть и речи о посылке сколько-нибудь крупных британских, французских и американских отрядов, отряды же, фактически посланные этими державами, имели лишь символическое значение. Но греческие дивизии были под рукой и рвались в бой. 15 мая, несмотря на серьезные предостережения и протесты британского министерства иностранных дел и военного министерства, двадцать тысяч греческих солдат, под прикрытием судовых батарей, высадились в Смирне, убили множество турок, заняли город, быстро двинулись по Смирно-Айдинской железной дороге; они вступили в ожесточенный бой с турецкими регулярными и нерегулярными войсками и с турецким населением в Айдине и водрузили в Малой Азии знамя победы новых завоевателей.

Я прекрасно помню, какое смущение и тревогу я испытал, когда узнал в Париже об этом роковом событии. Несомненно, я был также и под впечатлением той тревоги, которую этот шаг вызвал в британском генеральном штабе. Даже независимо от симпатий к туркам, которыми обычно отличаются британские военные деятели, ничем нельзя было извинить этот неосторожный и насильственный акт, вызывавший множество новых опасных осложнений в тот самый момент, когда силы наши все больше и больше убывали. В военном министерстве последствия этого шага почувствовались немедленно. Наши офицеры по двое и по трое разъезжали по всей Малой Азии, надзирая за сдачей оружия и амуниции согласно условиям перемирия. Безоружные и никем не стесняемые, они переезжали с места на место и только указывали, что надо делать. Турки подчинялись им почти механически и послушно складывали в кучу ружья, пулеметы, орудия и снаряды. Ведь Турция была разбита, и притом разбита заслуженно. «Пусть нас наказывает наш старый друг – Англия». Оружие отвозилось в склады, орудия отвозились в парки, снаряды складывались массивными грудами, ибо турки признавали, что это неизбежно вытекает из военных поражений и подписанных ими конвенций.

Но с того самого момента, когда турецкая нация, – она между тем продолжала существовать, хотя в Париже, по-видимому, об этом не знали, – поняла, что она должна подчиняться не Алленби с его англо-индийскими войсками, а Греции, этому ненавистному и искони презираемому врагу, той самой Греции, которая в глазах турок была лишь восставшей провинцией и к тому же неоднократно разбитым противником, – с этого момента Турция вышла из повиновения. Британских офицеров, следивших за исполнением условий перемирия, сначала стали игнорировать, затем оскорблять и наконец преследовать или безжалостно уводить в плен. Собранные кучи военного снаряжения в какую-нибудь неделю перешли из британских рук к туркам. Мустафа Кемаль, тот самый роковой человек, который находился на Галлиполийском полуострове в апреле и августе 1915 г. и который до тех пор считался чуть ли не бунтовщиком, восставшим против константинопольского турецкого правительства, был облечен теперь всеми полномочиями военного диктатора. Кемаль действительно обладал всеми нужными для того качествами.