Мулей - Эрленд Лу

Кшиштоф сказал, что он каждый день выводит Финч Хаттона на прогулку, и спросил, нельзя ли ему брать папины лыжи с ботинками, он видел их в подвале. Я, конечно, разрешила и спросила у Кшиштофа, что же будет с Финч Хаттоном, ког­да он уедет в Польшу. Он замялся, и тут я поня­ла, что ему хочется остаться и он надеется, что я предложу ему пожить в доме, стеречь и беречь его. А что, мне это очень даже кстати. Кшиштоф обрадовался. Ой, прикинь, дорогая: где-то в Осло у тебя огромный дом с собакой и Кшиштофом, а ты торчишь в корейском отеле и ждешь, когда явится Ан Хьюн-Су или случится землетрясение или наводнение или еще какая глобальная катас­трофа, которая меня наконец погубит. Черт бы побрал этого Ан Хьюн-Су, кстати говоря. Про­пади он пропадом. Меня тошнит от этих спор­тивных пай-мальчиков, которые думают только о спортивном режиме и новых рекордах.

Еще немного, и я найду-таки какой-нибудь до­потопный самолет-развалюху и полечу дальше.

12 марта

Он явился вчера поздно вечером. Я давно уже перестала ждать и решила, что это горничная при­несла из стирки мои вещи, а за дверью стоял он, совсем такой же, как на экране телевизора, только не в трико. Я влепила ему пощечину в увереннос­ти, что он повернется и уйдет, но он остался. Сто­ял в коридоре совершенно обалдевший, потом по­явился малый из отельного персонала, и Ан Хьюн- Су смутился — испугался, что его узнают. Делать нечего, я втянула его в номер, и мы тут же оказа­лись в койке, он был хорош, но представляете, мы не обменялись ни словом, не знакомились, обо­шлись безо всяких формальностей. Потом уж я поняла, насколько это было правильно — съездить ему по физиономии, это сразу сбило с него спесь, и он понял, что таких девушек как я не заставляют ждать по нескольку дней.

Потом мы спустились в бар. Чтобы его не уз­нали, мы сели в дальнем углу и стали пить кро­шечными порциями. По-английски он едва гово­рит, но с помощью мимики и рисунков мы сумели объясниться. Он рассказал мне о своих проблемах, я ему — о своих. На него произвело впечатление, что вся моя семья погибла. Он не знал, что и ска­зать. Но и у него жизнь, оказывается, не такая уж безоблачная. Среди конькобежцев огромная кон­куренция, подробностей я не уловила, но поняла, что ему приходится несладко. Его заинтересовало интервью, которое я упомянула в эсэмэске, я по­пыталась объяснить, что пишу для специальной газеты, она для тех, кто думает себя убить, но он ничего из моих слов не понял, и как ни крути, до­вольно сомнительно, что герою Олимпиады, толь­ко что вернувшемуся из Турина с тремя золотыми и одной бронзовой медалью, есть что сказать чи­тателям «Самоубийцы».

Он заночевал у меня, а уезжая утром на тре­нировку, спросил, хочу ли я быть его девушкой. Такой милый. Тренируется по десять часов каж­дый день. Я ответила, что вполне могу быть его девушкой.

13 марта

Сегодня ездила с Хьюн-Су на тренировку. Сна­чала пробежка и растяжка, потом лед, обед и раз­бор видеозаписи забега на пятьсот метров в Тури­не. И Хьюн-Су, и тренер очень разочарованы, что он не взял и этого золота, они рассчитывали на четыре медали, но канадец обошел его, и они никак не могут взять в толк, как ему это удалось, они говорили по-корейски, так что я ничего не понимала, но кивнула, когда Хьюн-Су сказал мне «wokking Canada», потому что решила, что он предлага­ет заказать еды из ближайшей лавочки под назва­нием «Wok King Canada», я была жутко голодная, но оказалось, что он хотел сказать «fucking Cana­dian», пришлось научить его правильно произно­сить fucking. Тут годится и фак, и факк, и даже фэк, это дело вкуса, но все они не имеют отноше­ния к приготовлению пищи в сковородке систе­мы вок.

15 марта

Была на банкете в Корейском конькобежном союзе. Они устроили праздник в честь самих себя и победы в Турине. Познакомилась с товарищами Хьюн-Су по команде, тренерами и президентом союза. Я оказалась гвоздем программы. Моя белокожесть и белокурость для них страшная экзоти­ка, Хьюн-Су мной хвастает, заметила я, видимо, я существенно добавляю ему очков, а он мне, но должна сказать, что положение в обществе не за­нимает меня сейчас, наоборот, кажется мне глу­постью, и, если уж говорить начистоту, я вдруг поняла, что у наших отношений нет будущего. Что мне Ан Хьюн-Су? А что я ему? Мы и пого­ворить-то особо не можем. И он не в состоянии постичь, кто я такая и что я не собираюсь зажи­ваться на этом свете. У него просто нет ни жиз­ненного, ни культурного опыта для понимания этого. Я и сама не знаю, что мною движет. Но понимаю, что сутками сидеть и ждать его, пока он тренируется или уезжает на соревнования, — это не для меня. Еще когда я лежала в больнице и первый раз увидела его, у меня все внутри заще­котало, так мне захотелось переспать с ним, но вот я сделала это, фактически — сделала несколь­ко раз, так что цель достигнута. Но теперь я боль­ше не чувствую желания. Ан Хьюн-Су очень мил, но я в данный момент ни в каких отношениях не заинтересована. Да уж, получается, что я его, говоря грубо, использовала, конечно не нарочно и непреднамеренно, я этого не планировала, но в итоге мы все равно имеем вот что: в течение четырех дней я сексуально использовала лучшего конькобежца мира.

Такой пункт очень украсит CV.

16 марта

Я полетела дальше. Прежде чем отправиться в аэропорт, я зашла к Хьюн-Су и сказала, что долж­на уехать, что проблема исключительно во мне, а не в нем, ну и все в таком духе, что обычно гово­рят в подобных случаях, он мало что понял, у него не хватает английского, но главное все же ухва­тил: поскольку я уезжаю, то вряд ли смогу быть его постоянной девушкой и возможности физи­ческой близости тоже сократятся, но мы можем созваниваться и обмениваться эсэмэсками, сказа­ла я, на что он передернул плечами, это его мало трогает, оно и понятно, я бы тоже предпочла че­ловека из плоти и крови, а не эсэмески на непо­нятном языке. Но в целом он принял все как на­стоящий мужчина. Безусловно, он может выбрать себе любую, какую пожелает, но по-моему, он по­пытался мне сказать, что это будет не то же самое, я очень специальная, «шпыц», сказал он. Потом поблагодарил меня за то, что я прилетела так из­далека, и пожелал мне удачи во всем. Я тоже по­желала ему удачи, новых рекордов и всего-всего. Ты и дальше обходи их на последнем повороте, сказала я, просто ломи вперед и делай всех, это круто, это страшно возбуждает. Если я увижу этот твой маневр на чемпионате мира, например, и ме­ня разберет как прежде, то, возможно, я прилечу навестить тебя. Я оставила его тепленьким. Ду­маю, он будет тренироваться как бешеный.

17 марта

Внизу Атлантический океан набегает на Канаду. Я тем временем успела побывать во Франкфурте и Хитроу. Меняла самолет. Теперь вот лечу в Нью-Йорк. От Франкфурта до Хитроу общалась с Бенгтом, шведом лет тридцати, парень явно боится ле­тать, всю дорогу просидел, вцепившись в подлокот­ники, аж костяшки побелели, к еде не притронулся. Я старалась его утешить, но безуспешно. Он сказал, что и сам отлично знает, что летать безопасно. Ока­зывается, согласно статистике, чтобы в семье кто-то погиб в авиакатастрофе, двадцать девять ее поко­лений должны летать ежедневно, но, сказал Бенгт, ему эти знания не помогают, потому что самолеты падают со дня своего создания. И тех, кто погиб, мало утешает факт, что вероятность была ничтож­но мала. Кому нужна эта статистика? Она вооб­ще не помогает ни жертвам несчастных случаев, ни тем, кто хотел бы ими стать, правда, некоторых из тех, кто мечтает избежать несчастного случая, она успокаивает.

Бенгт признался, что ужасно жалеет, что вы­брал такую работу, где надо все время летать. И чем дальше, тем только хуже, хоть волком вой, а вовсе не легче, как некоторые могли бы поду­мать. Вот бедняга.

Когда он сказал про собаку, я сразу вспомнила своего собственного Финч Хаттона. Я никогда не думала, что буду по нему скучать, но вот скучаю. Может, Констанция и права: звери — хорошее дело и человек меньше грустит, когда с ними общается. Мне просто было противно слушать, как она это говорит, да еще признавать ее правоту, я терпеть не могу признавать, что Констанция права, когда она права. Я человек не слишком широкой души. Если я соберусь прожить обычную долгую жизнь, при­дется мне тренировать себя в смысле щедрости и великодушия. И собака — отличный старт. Я мог­ла бы поближе познакомиться с Финч Хаттоном и мы бы стали делить с ним жизнь. Я и моя собака. Хотя я, наверное, слишком эгоистична. Защитники животных наверняка скажут, что щенку не полез­но все время летать и ошиваться по аэропортам, собаке требуется свежий воздух и простор, чтобы бегать, и уж как минимум место, где она может спокойно задрать лапу, и потом, я вовсе не желаю Финч Хаттону такого конца, как себе, и не хочу, чтобы он разбился в самолете, в котором рано или поздно погибну. В общем как ни крути, ему лучше и дальше жить с Кшиштофом, который, возможно, в эти минуты рассекает по Холменколлену на па­пиных лыжах, честно говоря, я не знаю, какой сей­час дома час, да и какой здесь, тоже не знаю.