Возраст не помеха - Виктор Сергеевич Мишин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я же еще ребенок, – вдруг сказал я на… немецком!
– О-о! Ты говоришь на языке великих ариев? Превосходно! Произношение, конечно, ужасное, сказывается ваша отсталая школа, но это поправимо. – Немец перешел на немецкий, и я понял все, что он сказал. Видимо, постоянно слушая немецкую речь, звучащую повсюду каждый день, я немного улучшил свои знания. Только вот как бы не вышло это знание мне боком. Какую пользу я могу принести Германии? Служить в ее армии? Охренели, что ли? Но ведь не сбежишь.
– Стой тут! – был приказ, но я и не двигался с места.
К офицеру словно нехотя, с задумчивым видом подошел какой-то хрен в штатском. От него веяло властью и кровью. Как мне кажется, этот гад убьет настолько легко, словно муху на столе. Высокий, с зачесанными назад светлыми волосами, фашист подошел ко мне. Тяжелый подбородок, прямой нос с горбинкой, тонкие и узкие губы делали его лицо отталкивающим. Да еще этот колючий взгляд… Смотрит на тебя, как будто прицеливается, куда сейчас ударит или вообще выстрелит.
– Доставьте сюда пленного, – он обратился к офицеру, что разговаривал со мной только что, – из солдат. – После паузы добавил: – Штатский.
А я мгновенно сообразил, что попал!
Ко мне никто больше не подходил, даже не говорили ничего, просто стоял столбом на поляне и ждал дальнейших действий. Через несколько минут кольцо развлекающихся солдат разомкнулось, и на поляне передо мной оказался красноармеец. Мужчина был здорово избит, лицо все в запекшейся крови и синяках, даже черты лица не разглядишь. Форма порвана и свисает клочками, видно, что мучили его не один день. В обрывках формы мелькнула петлица, вроде пустая, но, может, знаки различия просто сорваны? Да, странно, что еще живой, зачем мучить, лучше бы сразу стреляли. Жаль мужика, но, кажется, сейчас мне нужно думать о себе, ему уже ничем не помочь.
– Убей этого большевика! – мне откуда-то сбоку протянули нож.
Здоровенный такой тесак подали рукоятью вперед, а я поднял глаза, чтобы разглядеть того, кто его принес. Рука, державшая нож, была затянута в перчатку из тонкой и красивой кожи, а принадлежала рука тому самому, в штатском.
Красноармейца подтолкнули в спину, и он, сделав шаг, припал на одно колено, ноги не держат, да, серьезно дядьке досталось, а уж что впереди…
– Давай, маленький ублюдок, покажи своим хозяевам, как резать безоружных пленных! – выплюнул в мою сторону пленный.
У меня дрожь пробежала по всему телу. Не зная, что делать, я стоял в нерешительности, взять нож в руки я не мог. Каким хозяевам, что он говорит?
– Я не могу, – просипел я, голос предательски дрогнул.
– Говори на немецком языке, ты же можешь! – донесся приказ. Именно приказ, другого толкования таких интонаций не бывает.
– Я не могу, он мне ничего не сделал, – гораздо тверже произнес я. Плевать, скорее всего, мы тут сейчас вместе с этим рядовым, или кто он там, ляжем рядышком. Но тут случилось нечто. Внезапно рука с ножом убралась от меня; продолжая смотреть в землю, я не заметил, что происходило рядом, а стоило.
– Тогда ты убей его!
Услышав это, я подумал, что немцы привлекли для этого дела кого-то еще, но ошибся.
– С превеликим удовольствием! – услышал я.
Резкая боль в районе щеки, такая, что прямо завыл как волк. Вскинув руки к лицу, обнаружил, что они все красные от крови, которая течет просто ручьем. Крик отчаяния, боли и страха заставил тело действовать. Отпрыгнув назад, наверное, сразу метра на два, я поднял глаза. Правый почти не видел, я заляпал его кровью, да и чувствую, как набухает щека. Передо мной, вновь на двух ногах, хоть и сгорбленный, но довольно твердо стоял красноармеец. В его левой руке блестел тот самый немецкий нож, только теперь с него стекала кровь. Моя кровь. Ситуация вводила меня в ступор, но мозг отчаянно кричал: «Беги!» Блеск лезвия, пролетевшего очень близко, вернул меня на землю.
– Что, сучонок, страшно? – выдавил из себя солдат-красноармеец.
– Какой же вы советский солдат, если убиваете своих, да еще и детей!
– Да плевать я хотел на тебя и таких, как вы! Убью тебя, меня отпустят! – прокричал солдат. – За кого воевать, за таких, как ты? Вы, москали, никогда не станете нам своими!
Оба-на, где-то я такое слышал, но не в этом времени. Все это хорошо, но что делать-то? Хоть и не совсем здоровый, но все же взрослый мужик, с тесаком, хочет меня, пацана совсем, реально убить!
– Тебе давали шанс, ты отказался, теперь шанс у него! – услышал я со стороны немцев.
– Если бы знал сразу, что это западенская гнида, окопавшаяся в рядах советской армии, убил бы сразу, таких шлюх и надо резать. – Блин, мальчик не может так говорить, рискую. Но, блин, эта сволочь меня разозлила. Лицо жгло, чувство того, что мне чуть голову не отрезали, заставляло сердце биться в бешеном темпе. Немцы, гады, подзадоривают, но не солдата, а меня. Ну ладно, попробуем и против взрослого мужика выступить, иначе, как я понял, меня отсюда просто унесут.
В очередной раз проведя рукой по лицу и стерев мешающую глазам кровь, я едва вновь не напоролся на тесак. В этот раз горе-солдат решил меня насадить на него, сделав выпад словно шпагой. Ну держи тогда!
– О-о-ох! – выдохнул предатель, ну, а кто он еще, но не выронил нож.
Я воспользовался его выпадом и поднырнул под руку. Кровь постоянно заливала лицо, стекая густой струйкой по подбородку и капая мне на грудь. Не рискуя бить мужика, вдруг не хватит сил, я со всей силы схватил его за причиндалы. Противно, бр-р-р… Но в этом один из немногих шансов выжить. Мужик сдавленно ойкнул, и руки у него ослабли, стремясь к поврежденному месту. Я же только и ждал этого. Нож-то мужик не бросил, он у него в ладони, а ладонь, направленная моими руками, устремилась к нему же в область паха. Солдат даже не понял, как сам себе вогнал нож между ног, я лишь помог слегка. Конечно, он немного успел притормозить, и пришлось вложить всю силу, чтобы нож вошел поглубже, хорошо, что все же удалось.
– О-о-ох. – Стон повторился, а ему на смену пришел рев.
Моей целью было не отстраниться в данный момент, а захватить нож. Пленный уже выдернул его из себя и бросил, пытаясь зажать рану между ног, все-таки неглубоко
