Камбрия - Навсегда! - Владислав Кузнецов

Об этом стоило написать, викарий снова принялся выводить старомодным стилом — все перешли на птичьи перья, а он к новинке так и не привык: «Я лично наблюдал то, что сида Немайн называет пристрелкой, и совершенно уверился, что Кер-Миррдин может более не опасаться набега по реке. Прошу тебя не удивляться, что я называю Немайн сидой — хотя ты и знаешь мое мнение насчет того, кем она является. Местных жителей все равно не переубедить, а прозвище «холмовая» ей очень идет — и как хозяйке холмистых земель, и как римлянке. А еще оно ей нравится — по крайней мере, она не просто выглядит, как сида, она и живет как сида — и выглядит день ото дня здоровее, несмотря на нескончаемые хлопоты. Суди сам: у нее на руках маленький сын, две ученицы, и огромное количество дел, для которых требуется ее личное участие. Спасает только то, что как только она отлаживает какую-то операцию — то бросает и берется за следующую, а первая продолжает выполняться сама собой — и силами людей, которых сида натаскала.

Вот тебе пример — канализация. Первое, что она заложила для нового города! По словам Немайн, строить это сооружение непросто — нужно очень ровно прокопать канавы — так, чтобы городские отходы в них не скапливались, а стекали в море. Я поначалу не понимал, чем это труднее мощения улиц. Выяснилось — нужна большая точность. Если на городской улице останется небольшая лужа от дождя, в этом нет ничего страшного. А лужа из отходов — это гниль, миазмы и зараза. Так вот — Немайн лично промерила первую траншею — и при ней были ее ученицы и другие люди. Теперь новые ветки ведут эти вновь обученные, а ученицы все дотошнейшим образом проверяют. Сама же Немайн занялась укреплениями.

Не могу не отметить — меня зовут освящать каждый фундамент, а вдоль рвов и по сторонам котлованов на короткое время устанавливают кресты. Немайн заверяет, что это, по сути, землеизмерительные приборы — весьма несовершенные, по ее словам, но достаточные. Кроме того, подобный подход позволяет обойтись без языческого обычая жертвоприношений при крупном строительстве. И все равно — разговоры о том, что город возьмет дань жизнями сам, время от времени случаются. Пришлось пойти на поводу у суеверия, и закопать на месте возведения центральной башни около двухсот солидов — сумму штрафа за смерть свободного человека. Что интересно, желающих откопать не нашлось.

Вторая сложность в том, что эти канавы нужно мостить и облицовывать камнем — ибо и земля и дерево имеют свойство гнить. А еще нужно перекрыть — прочно и надежно, чтобы улицы не проваливались — и не пахло. Это ей тоже пришлось долго объяснять и показывать: и как мостить, хитро, но в работе очень просто, и как класть свод — просто, но в работе довольно тяжело — каждый камень нужно обтесывать.

К земле она относится, как горянка: бережет каждую горсть. По крайней мере, заставила землекопов снять весь плодородный слой, до бесплодной глины, и свалить его отдельно в продолговатый курган…»

Отец Адриан отложил стило. Да, дел переделать базилисса успела много. Удивительно много, и деловитость эта быстро привлекла к ней людей, приунывших было после отказа в знаке щедрости. Да, она не осыпала милостью двоих-троих. Зато не призвала кланы на бесплатные работы, а платила каждому человеку за каждый день — мастерам серебром, подмастерьям — медью, а разнорабочим — обильным столом. Так что, если Гулидиена и поминали — так добрым словом, как неплохого короля, который передал власть вполне на то пригодной особе.

Сразу после церемонии Немайн заявилась на холм Гвина, что окрестные жители бурно одобрили. На холме и вокруг творилось странное — но так было и прежде, а теперь чудеса творила та, кому по должности положено заботиться о благе окрестных жителей. А кроме того, это странное замечательно поглощало любые избытки урожая, всю выловленную близ берега и в реке рыбу, грибы, ягоды и заохоченных животных. Да не просто так, а в обмен на золото, серебро и пергамент. В любом случае, главную болячку республики — не королевства! — нужно залечить, и то, что хранительница правды при помощи священника рьяно принялась за дело, несказанно радовало людей. Само название страны порадовало древней гордостью — потому как больше половины граждан почитало себя потомками римлян. В какой степени они ими являлись, и каких именно римлян — сказать было непросто — служил-то в легионах конца четвертого века народ весьма разномастный. Но слово они узнали. Римское слово.

Деньги у сиды должны были уходить, как вода в песок — но этого не получалось. Впрочем, как раз над водами она и властна! Ивору начало казаться, что Немайн берет серебро из воздуха. Сходил поговорить: ежели оно колдовское, его нужно быстро сбыть за границы, желательно саксам. Пока в труху не рассыпалось. После беседы успокоился, и долго тер лоб рукой — такая у него под раздумья была привычка.

Пригоняемый со всего Диведа скот, помимо мяса, превращался в кожу и пергамент, а кожа — в солдатские сапоги. Наверху, в Кер-Мирддине их брал Дэффид. Остальные части туши тоже не оставались без дела. Кровь пополняла собой рацион строителей, превращаясь в колбасы и пудинги. Клей, точеные безделушки из рога — самой сиде в благодарность за педальный привод токарных станков перепала десятина с промысла. Все это делалось не в самом городе — а вокруг. Всеми, кого еще не занял Дэффид. А еще Немайн велела собирать кости забитых животных, сушить и перемалывать — благо жернова от ветра привести недолго. То, что получалось — задешево продавала для внесения на поля. Фосфор! Слова такого камбрийцы пока не знали, но что на мертвых костях иногда невиданный урожай случается — припомнили. Сделали вывод — сида, как и положено, не лжет. А потому — брали.

И так — с любой мелочью. Вниз по Туи шли бревна — вверх доски, и даже строительный камень. При том, что Дивед готовится к войне, а комендант столицы на всякий случай обновляет укрепления — получилось очень кстати. Оставшуюся щепу да кору жгли в печках. Золу — отдавали фермерам. Бесплатно, но только тем, кто пославлял в город свежие продукты. Скапливалась зола быстро, так что — на поля уходили телега за телегой. Что пепел да зола удобрение хорошее — фермеры знают. Хотя бы по опыту соседей-саксов, выжигающих леса под вспашку. Вот только эти варвары уничтожают плодородие земель в считанные годы. После чего норовят двинуться дальше.

Самое же интересное происходило внутри охвативших небольшой треугольный полуостров рвов и валов. Город получался похожим на готовый выйти в море корабль: высокая корма Кричащего холма, на ней замок, сбегающие по склонам укрепления, возвышенность возле подрытого речкой берега — нос, как раз над ней застыли мачты метательных машин. Пристань — скособоченный таран… А команда пузатого корабля получила первую плату — серебром. Расписки, как опасались, сида впихнуть не пыталась — уже хорошо. Однако вскоре рабочие выяснили: продовольствие, да и почти все остальное, в расписках Немайн выходит дешевле. Скоро в городе грамота с подписью и отпечатком пальца сиды стоила дороже серебряной монеты. При этом ее не прятали в сундучок, а тащили в лавку или на рынок — копить расписки, за которые сида обещала на будущей ярмарке только семь восьмых цены, никто не собирался. Лавочники же эти «плохие» деньги брали со всем удовольствием — потому как и им Немайн продавала поставляемые принцем Рисом запасы за расписки несколько дешевле. Убыток, но экономия серебра, так нужного на внешние закупки — и гораздо большая, чем ожидала сида.

Само же серебро почти исчезло из ежедневных расчетов. Оно смирно сидело по сундукам — а бегала кожа. И, иногда, при крупных сделках, золото. Больше того: грамотки понемногу расползались по округе, все шире и шире. Там происходило то же самое: всяк старался в первую очередь скинуть с рук ценную, но обещающую на ярмарке похудеть расписку. Так и получалось — куда доходили расписки, металл исчезал, и из монет оставались только разменные медяки. Прочее пряталось на черный день.

А рыжей сиде с ученицами прибавлялась работа — через лавки к концу недели возвращалось не больше половины расписок, и приходилось штамповать новые. Время от времени Немайн пробегала по стройке с черными от краски пальцами — и всякому становилось ясно, от какого занятия ее отвлекли. Пальцы пачкались все — потому как купюры разного достоинства Немайн приловчилась, во избежание подскабливания, метить разными пальцами. Все знали: четверть милиарисия — мизинец, половина — безымянный, милиарисий — большой, так еще с ярмарки повелось, четыре милиарисия — средний, восемь, то есть золотой серебром — указательный. Сида шутила, говоря, что на мелочь, при нужде, можно будет использовать отпечатки пальцев ног. И отпечатки пяток на что-нибудь крупное. Образцы отпечатков — на дереве, да под лаком — сида велела приколотить на стене своего временного домика, и там теперь все время кто-нибудь топтался, сверяя истинность денежки с эталоном…