Записки «лесника» - Андрей Меркин

Все окружающие люди у Гордея были, по определению, козлы или дятлы.

По аналогии с «Сидоровым козлом» его прозвали Сидор.

Ещё Сидор очень не любил футбол. И не смотрел его принципиально.

Зато на утро, после очередного проигрыша «Спартака», потирая свои модные усики, не преминул замечать:

– Все ваши «Спартаки»-»Динамо», Жора ваш Ярцев – говно!!!

– И Гаврилов тоже – добавлял Гордей, за что немедленно посылался мною на хуй, и не только мною одним.

Цинизм и беспардонная железобетонность его не имели границ даже для такого законченного хама и наглеца, как ваш покорный слуга.

Учился вместе с нами тишайший и никого не обижающий студент Валя Тарапунька.

Настоящую его фамилию, Тимошенко, многие забыли.

А вот знаменитых Тарапуньку и Штепселя – Тимошенко и Березина – помнили все.

Самое интересное, что Валёк был ещё девственник, то есть даже не целовался с девочками, не говоря уже о большем.

Мы, как жлобы, ржали и хохотали и всячески разыгрывали Валентина.

Особенно усердствовал Сидор.

Начало нового учебного года, первый день занятий, сентябрь. На дворе бабье лето, и ласковое, как грудь девицы, солнце припекает прямо в окна аудитории, рассыпаясь на тысячи маленьких солнечных зайчиков.

Зайчики пляшут и лезут к нам прямо в душу и штаны, спрашивая:

– Как дела на любовном фронте?

Входит Тарапунька, он блаженно улыбается и щурится, глядя на солнышко.

На его устах застывает улыбка дауна, но Валёк дарит её всем нам, от всей своей беззлобной и ещё детской души.

– Ишь ты, – говорю я, оглядывая Тарапуньку сверху вниз.

– Наверное, трахнул кого-нибудь на каникулах…

– …Или его трахнули, – смачно подытоживает Сидор – все ржут в голос.

Буквально через несколько месяцев в Америке выбрали нового президента.

Это событие мы отметили по своему, с огоньком.

– Слышь, Валентин, – обращается Сидор к Тарапуньке.

– Ты слышал – в Америке произошла Социалистическая революция, президент свергнут, а к власти пришли коммунисты.

– Хватит вам меня разыгрывать!

– Не веришь, то и иди в деканат. Там есть телевизор, а по этому поводу ещё и внеочередное партсобрание назначили.

Уходя, Тарапунька грозит нам пальцем, но возвращается очень перевозбуждённым.

– Да! Действительно деканат закрыт, там какое-то закрытое совещание!

Он явно взволнован, видно, что сильно рад за угнетаемый американский народ.

Но тут заходит профессор, начинается лекция по предмету «Экономическая география».

– Нуте-с, – профессор смотрит на аудиторию.

– Какие вопросы по предыдущему материалу?

– Товарищ профессор!

– Поздравляю вас с победой американского народа над капиталистами! – буквально кричит Тарапунька.

Ещё долго старенького профессора откачивали водой, даже давление мерили.

Сильно он возмущался таким циничным хамством, а студент Тимошенко получил строгий выговор по комсомольской линии.

«Свободу Анжеле Дэвис!»

Другие студенты были ничуть не хуже Сидора, а в чём-то его превосходили. Из далёкого города Ессентуки прибыл на учёбу в столицу неимоверных размеров чел.

Прозвали его Толстинский. Передвигался он на полусогнутых, зато чувством юмора обладал отменным.

Вес его сильно зашкаливал за центнер, огромные стоптанные туфли имели оглушительный сорок восьмой размер.

Также он имел несомненные таланты по написанию мерзких стихотворных пасквилей и не менее скабрезных рисунков сомнительного содержания.

При всей своей огромной массе Толстинский был очень подвижен, много жестикулировал руками.

В плане жестикуляции он даже мог дать фору многочисленным неграм нашего института. Особенно знаменит был негр по кличке Шурик.

Про то, как Шурик сдавал экзамен по предмету «История экономических учений», по «плешке» ходила целая легенда.

И грех не написать об этом отдельную главу, что я с удовольствием и сделаю чуть ниже.

Вместо того чтобы учиться – на лекциях и семинарах мы занимались откровенной ерундой и лодырничали.

Особенно доставалось профессору по экономической географии.

По возрасту он был глуховат, а вот зрением обладал отличным.

Однажды мы так раздухарились, что профессор выгнал меня с лекции.

И для того, чтобы меня идентифицировать сказал:

– Молодой человек с чёрненькой головкой!

– Выйдите вон из аудитории!

После такого пассажа очень многие спрашивали, действительно ли у меня чёрненькая головка, ведь на негра я не был похож.

А головка члена имела исконно синий цвет, как положено.

Но наших отморозков это не останавливало. До самого окончания института меня так и называли – «молодой человек с чёрненькой головкой».

Перед экзаменом, дабы профессор меня не узнал, мелькнула дикая мысль окраситься в блондина.

Да, на счастье, старичок профессор занемог, а вместо него экзамен принимала молоденькая преподавательница с кафедры.

Ей я сдал без труда, рассказав, как трудно живётся в Америке неграм и многочисленным коммунистам.

Для пущей важности даже прикрепил к джинсовой куртке ветхозаветный значок из пластмассы с Анжелой Дэвис.

Симпатичная преподавательница так растрогалась, что даже чмокнула меня в щёку.

Тут же возникла гадкая мыслишка закрутить с ней интрижку, но моя тогдашняя пассия – Марина, из нашей же группы, так выразительно посмотрела на меня, что мысль об адюльтере исчезла так же внезапно, как и появилась.

Так я получил свою первую и последнюю пятёрку за все годы обучения в институте.

Портвейн и водка

После занятий Толстинский, Белкин, Стрелкин и многие другие посещали Группу продлённого дня.

А попросту говоря – Клуб любителей выпить.

Однажды, собрав все наличные деньги, члены Группы продлённого дня посылают за портвейном в «Гастроном» чела по прозвищу Чувак. Он был известным алконавтом и мог пропить родную мать.

Вручают ему деньги и наказывают купить семь бутылок портвейна.

А Белкин добавляет мелочь и просить купить «Беломор» и спички, Стрелкин даёт ещё пару копеек и просить купить плавленый сырок «Дружба».

Толстинский тоже не выдерживает и выскребает из кармана гривенники и пятаки.

– Чувак, а мне принеси колбаски докторской грамм двести.

Кто-то просит пару конфеток на закуску.

Чувак возвращается через полчаса. На его лице победоносная улыбка.

– Где «Беломор», колбаска, плавленый сырок? – спрашивают члены Группы продлённого дня.

Чувак с огромной важностью заявляет:

– Чуваки! Я добавил ещё двадцать копеек и купил восьмую бутылку портвейна!

Его чуть не убили…

Однажды задержался в институте допоздна, а когда решил идти домой, то понял, что не могу этого сделать.

Группа продлённого дня уже закрылась, выпить было не с кем, а у меня вдруг страшно заболел зуб. Терпеть до утра не было никакой возможности, поэтому решил выпить водки, дабы приглушить боль.

Вспомнил про «Гастроном» напротив «Плешки» – он работал до десяти вечера.

Из водки была только литровая бутылка «Сибирской», стоила она дороговато – а денег попросту было мало.

Вижу, стоят два мужичка конкретного вида, а один из них манит меня пальцем.

– Плехановец? Студент?

– Будешь у нас третьим, – сказал потёртый мужичок, тоном не требующем возражений.

Покорно отдал ему деньги, а другой покровительственно похлопал меня по плечу.

– Пей, грешник, приучайся к трапезе нашей, – мужичок блеснул цитатой из культового фильма нашего детства «Неуловимые мстители».

Вот только на Яшку-цыгана я был мало похож, но мужик уже налил мне полный стакан водяры и я махнул его в один большой глоток.

Потёртый мужик одобрительно крякнул и протянул мне половину конфетки «Карамель» – на закусь.

Не помню уже как, но тут же в меня влили и второй гранёный стакан, дозой чуть поменьше.

Зуб быстро прошёл, в глазах всё поплыло. Бывалые мужички только улыбались и приговаривали в одно слово:

– Студент, ещё слабак…

Хотел уйти нетвёрдой походкой, но меня остановили классическим словом из анекдота.

– Стой! Куда? А попиздить?..

Остался ещё с мужичками потереть за мнения и жизнь нашу нелёгкую.

За это был вознаграждён ещё одной половинкой «Карамельки» с повидлом.

Наутро, стесняясь перегара, поставил пломбу у зубного.

Свадьба Сидора

После первого курса нас послали на «картошку». У меня было два «хвоста» – предстояла пересдача.

А по институту давно ходил слух о неофициальном распоряжении парткома и деканата.

Не поехал на картошку – «хвосты» можешь не сдать, причём очень легко.

Жили мы в деревне, выделили нам специальные бараки, где мы расселились по комнатам на 10 человек.

Сидор и Толстинский оказались рядом, и наш котелок целыми днями варил, где бы взять денег на водку или любое другое пойло.

Мои старые друзья Белкин и Стрелкин работали на кухне.

Стрелкин к тому времени выбился в комсомольские вожаки, а Белкин был банальным распиздяем.