Вперед и с песней - Марина Серова

— Да ты мне сейчас всю точку разгромишь! — продолжала набрасываться на меня разъяренная «белобока». — Будете ущерб возмещать, точно говорю!

А вот это она «вешала» на меня совершенно напрасно! С самого начала я внимательно за собой следила, чтобы ни в коем случае не ломать в казенном заведении стульев, не опрокидывать столов и, вообще, не причинять кафе никакого материального ущерба, а действовать только своими, пусть весьма дорогостоящими боеприпасами, которые нарочно для этого были закуплены в достаточном количестве.

— А что я такого делаю, а? Я, наоборот, всех хочу накормить! — закричала я, пытаясь теперь, как самая настоящая сумасшедшая, изобразить вторую крайность, словно на меня вдруг внезапно напал приступ альтруизма. — Ешьте, ешьте, мне не жалко, кушай, дорогой папочка, тебе же надо поправляться…

И с этими словами я принялась запихивать в рот моего «папочки» целиком наспех развернутую шоколадку, которая в моих горячих руках тут же превратилась в липкое месиво.

Смотреть на «шоколадного» Адама Егоровича, у которого даже все очки теперь оказались перепачканными в шоколаде и мороженом, было на редкость смешно.

Собрав в охапку все, что еще оставалось после побоища на моем столе, я старательно обходила столики и уговаривала взять у меня совершенно безвозмездно бананы, шоколадки и все прочее, хотя народу в кафе на глазах осталось всего ничего — только с ног до головы вымазанный в шоколаде и мороженом Адам Егорович, усатый дядька, который дожидался своего друга, побежавшего в психушку за подмогой, разъяренная «белобока», которая не могла уйти со своего поста и грудью защищала витрину, да снова… та женщина, перед которой бедный Адам Егорович только что предстал в самом благородном виде.

— Ешьте на доброе здоровье, мне не жалко, — повторяла я заунывным голосом, пытаясь засунуть в руки удивленной женщины банан. Один бананчик мне все же удалось эффектно запихнуть прямо в вырез ее летней блузки с маковыми цветками.

Но откуда-то неожиданно вывернулась продавщица и влепила безумной дочке такую пощечину, что на мгновение у меня потемнело в глазах.

«Ну, берегись, „белобока“, — злой молнией пронеслось у меня в голове. — Сейчас я так тебе врежу, не обрадуешься. От твоего драного хвоста и помятой рожи точно ничего не останется…»

— Успокойся, доченька, перестань, — услышала я рядом голос Адама Егоровича и тут же вспомнила, что при всем желании не должна ни в коем случае сейчас перегибать палку, чтобы не угодить в милицию. — Не обращайте внимания, она просто больна…

Он прав — если я дам сейчас волю рукам, то наше дело может затормозиться на неопределенное время, а тут дороги каждый час, каждая минута.

Поэтому я ограничилась лишь тем, что схватила со своего стола бисквитно-кремовый торт с цветками из безе и с размаху напялила его Белобоковой на голову, так что на какое-то время та определенно утратила дар речи.

Ничего не скажешь, получился очень эффектный «гвоздь» сегодняшней программы!

Нет, все же не зря я люблю смотреть французские кинокомедии, где любимое занятие героев — покидаться чем-нибудь вкусненьким друг в друга за обедом! Торт так ровно напялился продавщице на голову, как будто я занималась этим делом всю свою сознательную жизнь.

Получилось даже красиво — розовый крем на белой, вытравленной перекисью водорода голове, так что я засмеялась вполне удовлетворенно, глядя на удачно подобравшуюся цветовую гамму. Разумеется — засмеялась вполне безумным, громким смехом, как и полагается ржать настоящим сумасшедшим.

В этот момент усатый толстяк номер два все же не выдержал и заломил мне за спиной руки. Я не очень сопротивлялась, потому что слышала, что к нам уже как раз подъезжает санитарная машина, издавая характерное противное завывание.

Два дюжих молодца с совершенно непроницаемыми лицами («Видимо, у них это профессиональное», — успела подумать я, вспоминая выражение лица заместителя главного врача, с которым мне, наверное, вновь предстоит скоро встретиться.) быстренько перехватили дело, начатое усатым, крайне нерасторопным товарищем, в свои руки. Другими словами, очень быстро зафиксировали мне конечности и чуть ли не пинками затолкали в машину «Скорой помощи».

Так как обращение мне не понравилось, я извернулась и мстительно укусила одного из санитаров в плечо, чувствуя себя в этот момент настоящей змеей, которой непременно нужно выпустить наружу скопившийся годами яд.

— Доченька, моя доченька, извините ее, она сильно не здорова…

Последнее, что я увидела, было лицо Адама Егоровича, рот которого был перепачкан шоколадом и издали казался клоунским. Незнакомка пыталась платочком оттереть его щеку.

Наше представление удалось на славу. Браво, Танечка! Бис! Впереди тебя ждет новая арена, а также благодарные, на редкость впечатлительные зрители.

Глава 4 ЦВЕТЫ БЕЗУМНЫЕ

…Когда я с трудом все же сумела разлепить глаза, вокруг меня царила полнейшая темнота.

Что за чертовщина! Но самое главное, я совершенно ничего не могла вспомнить — что со мной было и что сейчас происходит, где я нахожусь, почему лежу на такой непривычно жесткой кровати. Словно провалилась в глубокую пропасть и там, кое-как свернувшись калачиком, застыла на самом дне.

То ли заснула, то ли умерла — неясно. Я и лежала бы таким образом до сих пор, если бы мне не начал мешать чей-то взгляд сверху.

Ужас! Кто-то уставился и смотрит, смотрит не отрываясь. А я с раннего детства на редкость восприимчива к чужим взглядам, ощущаю их на себе даже спиной, каждой косточкой позвонка.

Это свойство потом, кстати, не раз помогало мне избежать неминуемой беды, не исключено даже, что и возможной гибели.

Например, вроде бы совершенно ничего не говорит о том, что во-о-он за тем деревом может прятаться вооруженный человек, который держит меня на прицеле — ведь он там и не пошевелится, и не чихнет, не дыхнет даже. А я вдруг позвонками начинаю чувствовать: кто-то смотрит, следит, гад, поджидает. И когда неожиданно шарахаюсь от этого взгляда в кусты, кто-нибудь из моих спутников долго может потом удивляться: мол, чего это ты, Татьяна, вдруг ни с того ни с сего рванула как бешеная? Какая муха цеце тебя укусила?

Не буду же я каждому объяснять, что не выношу, когда на меня пристально смотрят, просто с ума начинаю сходить от этого.

Вот и теперь чей-то взгляд поднял меня даже со дна бездонной пропасти, в которую я провалилась сразу после не очень болезненного, но все же ощутимого укольчика в руку.

Поморгав в темноте, я увидела обращенное в мою сторону лицо женщины, которое на глазах делалось отчетливее, словно медленно проступало из кромешной мглы и придвигалось ко мне все ближе и ближе. Зрелище это было достаточно жуткое, если учесть, что женщина была, мягко говоря, не красавицей: довольно молодой, но со впалыми щеками, большими черными глазами и глубокой, сосредоточенной морщиной во весь лоб. Я сразу подумала: вот кто в фильме «Вий» мог бы так сыграть панночку, что многие зрители от страха бы обмочились.

У меня даже, грешным делом, мелькнуло в голове: уж не так ли именно выглядит та самая дама с косой, которая когда-нибудь приходит за каждым? Ведь никто точных описаний так до сих пор и не сумел оставить!

Впрочем, к моей радости, никакой косы в руках у женщины не было, лишь жидкая косица из волос, обернутая вокруг головы старомодной корзиночкой. Да к тому же, приглядевшись, я увидела, что она ко мне вовсе не приближается, а сидит на одном месте и просто тихо раскачивается на стуле у моей кровати, что-то монотонно напевая себе под нос и не спуская с меня своих неподвижных глазищ.

И как только я огляделась вокруг, увидела больничные койки, решетки на окнах, а главное, ноздрями почувствовала тошнотворный запах, по которому даже слепой сможет сразу угадать российское медицинское учреждение, то сразу же все вспомнила… И Адама Егоровича, и «сверхсекретное» задание, и свое упоение в бою, особенно когда снарядами служат апельсины и пирожные, и задачу-минимум — поиск Розы, а точнее — пропавшего Лепесточкина. Значит, я нахожусь внутри неврологического диспансера, что и требовалось доказать.

Первым делом я пошевелила под одеялом руками и ногами — отлично, несвязанные. Покрутила головой — отвратительно! После укола она продолжала гудеть, как колокол, и соображала слишком туго. Но ведь начала же немного кумекать, и то хорошо!

Говорят, после электрошока совсем можно забыть, как тебя зовут, не то что подробности детективного дела, так что нечего зря хныкать — пока все складывается как нельзя лучше!

— Ты кто? — спросила я женщину, с трудом узнавая свой осипший голос.

Наверное, после того, как я от всей души поорала и побуянила в кафе, он сделался таким грубым.

— Светлана, — ответила женщина. — Светлана Лунина. Но меня здесь все называют Светланой Лунной.