Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

— Наказание за Блоссом ты получил, — проговорил Хаммонд, наклонившись к нему. — Ты получишь еще десять ударов за вранье, если сейчас же не скажешь мне правду. Сознайся, что это твоя работа, — и не получишь больше ни одного.

Медленно, с неимоверным трудом Драмжер еще чуть-чуть приподнял голову, чтобы встретиться глазами с Хаммондом. К своему удивлению, он увидел в хозяйских глазах не гнев, а только жалость. Голгофа — не место для прозрения, и Драмжеру не было дано понять, что Хаммонд подвергает его наказанию не из садистских побуждений и не из оголтелой жажды мести, а просто отдает дань своему понятию о справедливости. Полумертвый от страданий Драмжер знал одно: его безжалостно истязают в наказание за чужие прегрешения.

Из его рта текла густая слюна, в горле стоял комок, мешавший говорить. Ему было слишком трудно держать голову приподнятой, и он бессильно уронил ее на мешок. Хаммонду пришлось наклониться еще ниже, чтобы разобрать слова, слетевшие с пересохших губ:

— Я вам не соврал, масса Хаммонд, сэр. Враньем было бы сказать, что это моя работа. Это Бенони.

— Упрямый дурень! — Хаммонд выпрямился и бросил Старине Уилсону: — Продолжай! Начнешь с плечей, потом ниже, ниже… — Он обернулся к рабам, одни из которых переминались от нетерпения увидеть продолжение пытки, другие корчились от ужаса. — Сейчас вы узнаете, что вас ждет, если вы станете обманывать меня или своих новых хозяев. Действуй, Старина Уилсон!

Короткий перерыв только усилил страдания Драмжера от нового удара. При слове «одиннадцать» он уже не закричал, а завизжал, как избиваемая собачонка. «Двенадцать!» По спине потекло что-то жидкое. Он знал, что это кровь. «Тринадцать!» Он не сомневался, что не доживет до следующего удара. «Четырнадцать!» Собственные зажмуренные веки показались ему багровым занавесом; он уже готов был лишиться чувств.

Слово «пятнадцать!» было произнесено, однако взрыва боли за ним не последовало. Не успевший отключиться Драмжер понял, что в сарае что-то происходит. Он делал нечеловеческие усилия, чтобы не потерять сознание и разобраться, что к чему.

— Масса Хаммонд, сэр! Масса Хаммонд, это ошибка!

Голос принадлежал Лукреции Борджиа. Только Лукреция Борджиа могла взять на себя смелость обвинить Хаммонда в ошибке. То, что она пошла на такой риск, тем более при подобном стечении народа, говорило о необычайности положения.

Хаммонд привстал от неожиданности и гневно гаркнул:

— Что ты себе позволяешь, Лукреция Борджиа? Немедленно возвращайся в дом вместе с этими двумя ублюдками!

— Не уйду, пока вы меня не выслушаете! Отхлестайте меня, если хотите, но выслушайте!

— Выслушаю, когда сочту нужным, но не раньше. Продолжай, Старина Уилсон!

Но Олли заколебался. Удара так и не последовало. Гигант таращился на Лукрецию Борджиа. Драмжер с трудом приподнял голову и увидел Хаммонда и Лукрецию Борджиа: одной рукой она вцепилась в волосы Бенони, другой — в платье Блоссом.

— Сюда, мерзкий обманщик! — Она отвесила Бенони такой богатырский пинок, что он рухнул лицом в пыль у ног Хаммонда. — Встань и расскажи хозяину, какой ты низкий подлец! Расскажи, как ты оболгал Драмжера. Выкладывай, не то я задам тебе такую взбучку, какой ты в жизни не получал! — Свободной рукой она отвесила рыдающей Блоссом звонкую пощечину, от которой та взвыла во весь голос. — Прекрати нытье, иначе я примусь и за тебя!

— Что это значит, Лукреция Борджиа? — выдавил Хаммонд, переводя взгляд с нее на скорчившегося у его ног Бенони.

— Сейчас он все расскажет, — ответила Лукреция Борджиа, замахиваясь здоровенным кулаком на Бенони и подтаскивая поближе упирающуюся Блоссом. — Все расскажет, вошь вонючая! Велите ему встать и сказать правду.

— Бенони! — повелительно произнес Хаммонд.

Бенони с трудом поднялся, косясь то на угрожающий кулак Лукреции Борджиа, то на насупленного хозяина.

— Врет она, масса Хаммонд. И Блоссом врет, и Драмжер. Ничего я с Блоссом не делал, масса Хаммонд, сэр!

— Вот попробуешь этого, — прошипела Лукреция Борджиа, демонстрируя кулак, — так своих не узнаешь!

— Это Блоссом меня принудила, масса Хаммонд, сэр! Это все она! Я не хотел, а она меня заставила. Это она виновата!

— К чему она тебя принудила?

— Спать с ней.

Драмжер облегченно перевел дыхание. Его тело пылало и корчилось от боли, однако теперь он не сомневался, что избиению пришел конец. Он отмщен! Он успел даже подумать, что заплатил за сообщничество Лукреции Борджиа вполне умеренную цену.

Бенони пододвинулся к Хаммонду, уверенный, что тот по привычке отведет от него беду.

— Блоссом плохая! Она обещала, что будет меня ублажать и никому не скажет.

— Врет он, масса Хаммонд, сэр! — Блоссом попробовала вырваться, но Лукреция Борджиа вцепилась в ее подол еще крепче. — Вот что он мне подарил! — Она вытащила из-под платья золотой медальон на цепочке. — Он сказал, что это — подарок миссис Августы, но он отдает его мне, чтобы я ему уступила, а в случае чего валила все на Драмжера.

Лукреция Борджиа, повинуясь кивку Хаммонда, сорвала медальон с шеи девушки и отдала хозяину. Тот мельком посмотрел на вещицу и сунул ее себе в карман.

— Эй, Тамерлан, Такуба! Отведите Бенони в чулан и заприте его там. Мы продадим его с аукциона в Новом Орлеане. Кнута он не попробует, иначе мы испортим его нежную кожу и не получим за него хорошую цену. А продать его придется: я не могу оставлять у себя лжецов. Блоссом тоже будет продана: она беременна, так что и от нее пора избавиться.

Бенони рухнул в пыль, подполз к Хаммонду, обхватил его колени.

— Масса Хаммонд, сэр, не продавайте меня! Не продавайте, масса Хаммонд! Я не смогу жить без матери, без всех вас! — Тело паренька сотрясалось от истерических рыданий, однако Хаммонд равнодушно расцепил его руки и оттолкнул носком сапога. Взглянув на Лукрецию Борджиа с молчаливой просьбой одобрения своих действий, он получил от нее довольный кивок.

Следующий поступок Хаммонда оказался неожиданным. Он поднялся, перешагнул через безутешного Бенони и подошел к Драмжеру, по-прежнему распростертому на мешках. Его пальцы легонько дотронулись до кровоточащих плечей юноши, скользнули по вздувшимся рубцам у него на спине.

— Теперь я тебе верю, Драмжер. — Хаммонд замялся, не смея произнести слова, пришедшие ему на ум. Он не мог сознаться, даже самому себе, что совершил ошибку; признать перед Драмжером, тем более перед сборищем рабов свою неправоту было немыслимо. Поступки белого в отношении негров не могут быть неправедными. Однако никто не мешал ему исправить оплошность. — Олли отнесет тебя к Жемчужине. Она несколько дней полечит тебя. Старая Люси знает травы, которые залечат твою спину. — Перейдя на шепот, предназначенный для ушей одного Драмжера, он продолжил: — Как насчет Нового Орлеана, Драмжер?

— Вы собираетесь продать меня вместе с Бенони?

— Что ты, какая продажа! Ты — мандинго, ты нужен мне на развод. Будешь моим личным слугой. В этот раз я оставлю Брута дома, а тебя возьму с собой.

— Вот это мне по вкусу, масса Хаммонд, сэр! Мне хочется поехать с вами. Хочется быть вашим слугой.

Хаммонд подошел к нему еще ближе и еле слышно заключил:

— А когда мы вернемся, я подберу для тебя девчонку. Пришло и твое время.

Невзирая на страшную боль, Драмжер был совершенно счастлив. Он ухитрился, перевернувшись на бок, поймать руку Хаммонда и припасть к ней губами. Страдания, которые он испытывал, не шли ни в какое сравнение с радостью, распиравшей его грудь.

6

Из шестов и мешков были быстро сооружены носилки, и Олли, недавно причинявший брату нестерпимую боль, теперь осторожно поднял его истерзанное тело и положил животом вниз на носилки, которые понес вместе с еще одним рабом в хижину Жемчужины. С носилок Драмжер увидел, как Тамерлан с Такубой тащат упирающегося Бенони в карцер — домишко вдалеке от остальных хижин. Здесь запирали непокорных рабов: беглецов, отловленных патрулями, нарушителей, ожидающих наказания, и недавно приобретенных негров, склонных ввиду новизны впечатлений к побегу. К чести Фалконхерста, домишко чаще пустовал. Сейчас в нем, однако, томился один жилец — здоровенный раб по имени Нерон, купленный Хаммондом на соседней плантации Койна за то, что он, судя по внешности, был чистокровным ибо. Хаммонд высоко ценил кровь этого племени и собирался использовать Нерона на племя, но тот никак не мог забыть свою прежнюю женщину и взял моду отлучаться к ней без разрешения. Несмотря на то что он по доброй воле возвращался в Фалконхерст по прошествии пары дней и не был, следовательно, беглецом, Хаммонд решил запереть его в карцер, чтобы немного охладить его пыл. Соседом Нерона стал Бенони.

Несмотря на боль, Драмжер считал себя счастливчиком. Он был отмщен, масса Хаммонд поверил ему и не считал больше преступником. Более того, его ожидала теперь поездка с караваном рабов в Новый Орлеан, где его в отличие от Бенони не продадут с молотка, и он сможет полюбоваться городскими диковинами, пребывая в уверенности, что вернется обратно в Фалконхерст, к сожительнице, которую ему обещал масса Хаммонд.