История нравов России - Виталий Поликарпов

В данном случае просматриваются интересные параллели между концом старого королевского режима во Франции и гибелью российского самодержавия в нравственно–психологическом планах поведения монархов и их придворных. Знаменитый писатель С. Цвейг в своем известном романе «Мария Антуанетта» дает психологические портреты и нравы придворных, которые во многом подобны ситуации при дворе последнего российского самодержца. Людовик XVI и Мария Антуанетта по своим индивидуальным качествам не отвечали требованиям эпохи и общества, они проявляли пассивность, когда нужно было проявить волю, силу духа, инициативу, найти союзников; поэтому они были обречены. Так, хотя Людовик XVI не был ни тираном, ни злым или подлым человеком, против него выступили практически все слои общества. Его ближайшие родственники, стремясь захватить власть, занимались коварным интриганством, придворная аристократия не уважала своего короля и королеву, даже крестьянство с присущим ему монархическим чувством, измученное нескончаемыми налогами, утратило почтение к власти монарха.

В такой же ситуации оказался Николай II перед Февральской революцией 1917 года, когда против него готовились заговоры представителями рода Романовых, готовых в случае отречения царя занять его место и поддерживаемых известными политическими деятелями буржуазных партий. Народы Российской империи так же видели в особе царя политика, который не хочет мира, а царицу–немку считали изменницей, как когда–то изменницей интересов Франции считали «австриячку» Марию Антуанетту. Параллели можно проводить и дальше: болезненными были наследники как французского, так и российского трона — малый Людовик и малый Алексей. Даже такие детали — дневники Людовика XVI и Николая II поражают удивительной бесцветностью, полным отсутствием ощущения фатальности времени. Эти параллели помогают нам глубже понимать не только историю Франции XVIII века, но и историю России XX столетия.

Известно, что казнь Людовика XVI и Марии Антуанетты не поугасила политических страстей. В книге английского историка Т. Картейля «Французская революция» прекрасно показано, что это ужасное «театральное» зрелище подогревало наиболее низменные эмоции толпы, обесценивало не столько монархию как политический институт, сколько ценность человеческой жизни вообще (113). Кровавый разгул продолжался, набирая силу, и уничтожил наконец и самих якобинцев, которые начали этот террор. Понятно, что казнь королевской пары во Франции и расстрел в России царской семьи — являются не только беззаконным, но и жестоким и неоправданным актом. Но история совершилась именно таким образом, и те руководители в России 1917 года, по чьему приказу были уничтожены Николай II и его семья, сами стали жертвами сталинского террора, превзошедшего якобинский террор. Еще раз убеждаешься, что нравы, в том числе и придворные, являются колыбелью будущих политических событий, ибо они подготавливают почву для них.

Раздел 3. Высший свет

Представляет интерес рассмотрение нравов высшего света — верхнего слоя правящего сословия (или класса) в Российской империи, коим является дворянство. В данном случае методологической основой для понимания нравов этой среды служит разработанная американским экономистом и социологом Т. Вебленом «теория праздного класса». По его мнению, «институт праздного класса» достигает наивысшего расцвета на стадии «варварской культуры», которая присуща феодальной Японии или феодальной Европе (40, 57). Верхние слои общества, согласно традиции, не заняты в системе производства, они поглощены определенными занятиями, считающимися «почетными» — к ним прежде всего относятся военное дело и священнослужение. Праздный класс в целом состоит из представителей знати и священнослужителей вместе с многочисленным их окружением. Т. Веблен считает, что владение собственностью, праздность и расточительность являются атрибутами именно господствующего класса, они и занимают главное место в системе ценностей «праздного класса», становятся почетными, тогда как другие другие члены общества вынуждены работать и ограничивать свое потребление. Владение большей собственностью означает и больший престиж, более высокое положение в социальной иерархии. Вот почему представители класса собственников стремились демонстрировать свое богатство; праздный образ жизни и «демонстративное поведение» есть важнейшие свойства «праздного класса». По мнению Т. Веблена, стремление к праздности порождает и кодекс приличий, и правила поведения, причем весь образ жизни высших слоев подчинен постоянной и даже обременительной демонстрации праздности: «В условиях подчинения требованию демонстративного потребления атрибуты человеческой жизни — такие, как жилище, обстановка, экзотические безделушки, гардероб, питание, — стали столь сложными и обременительными, что потребители не могут должным образом справиться с ними без посторонней помощи» (40, 106).

Следует не забывать, что по природе вещей жизненные удобства и роскошь являются привилегиями «праздного класса», и это хорошо видно на примере высшего слоя российского общества — высшего света, неразрывно связанного с семьей самодержца и его двором. Вся история высшего света императорской России свидетельствует о возрастании роскоши и комфорта в жизни знати и церковных иерархов и соответствующем изменении нравов (хотя здесь имеются различного рода вариации). Ведь «в конечном счете, значение хороших манер заключается в том факте, что владение ими — своего рода расписка в праздном образе жизни» (40, 93).

В эпоху Алексея Тишайшего высшая московская знать имела такие же усадьбы, что и царская резиденция (она прекрасно описана в книге И. Забелина «Государев двор, или дворец»), только у некоронованных особ не вычленялся отдельный комплекс хором для «государыни» (хозяйки) и взрослых детей. Дворец крупного московского вельможи представлял собой небольшой городок, где имелось несколько комплексов: прежде всего, служившие для приема парадные комнаты, личные покои самого главы семьи, покои его жены и дочерей, взрослых сыновей (каждый взрослый член семьи боярина всегда имел в своем распоряжении несколько комнат, дети с их мамками и няньками обычно жили в покоях матери), служебные помещения и, чаще всего — несколько, церквей (221, 68). И если дома крестьян, горожан и незнатных дворян, как правило, были деревянными с незамысловатым интерьером, то строения–дворцы знати возводились из камня, а стены, полы и иногда потолки обшивали красным тесом, обивали материей (отсюда само слово «обои») — цветным сукном, шелковь ми и золотыми тканями.

На стенах дворцовых помещений висели зеркала, русские и зарубежные лубочные листки, а также картины, написанные масляными красками. И обязательно имелась мыльня с вениками и туесами, наполненными квасом.

Роскошь как проявление демонстративного поведения «праздного класса» видна в питании московской знати (и вообще зажиточных горожан), именно здесь раскрывается все богатство русской средневековой городской кухни. Наиболее полный перечень кушаний, подававшихся к столу знатного человека (в богатом городском доме) содержит список Домостроя. В нем названы около 200 различных кушаний и напитков: заяц черный, голова свиная под чесноком, ноги говяжьи, тетерев под шафраном, лебедь медвяной, журавли под зваром с шафраном, зайцы в рассоле, куря в лапше, уха в зверине, лососина с чесноком, спинка осетровая, белужина, разные сорта икры, до 20 сортов пирогов, сладкие блюда, безалкогольные и спиртные напитки и т. д. (79, 160–163). Наряду с водкой употребляли и «заморские пития»: «романею, ренское, французское» (Котошихин).

Именно двор и высший московский свет стали проводниками западноевропейской культуры, и прежде всего — в сфере комфорта, житейских удобств и увеселений. В. О.Ключевский пишет: «…любопытно следить за московскими верхами, как они падко бросаются на иноземную роскошь, на привозные приманки, ломая свои старые предубеждения, вкусы и привычки» (121, т. III, 254). В подражание иноземным образцам царь и бояре для езды используют нарядные немецкие кареты, обитые бархатом, с хрустальными стеклами; бояре (и богатые купцы) вместо деревянных хором возводят каменные палаты, заводят домашнюю обстановку на иноземный лад, обивают стены «золотыми кожами» бельгийского производства, украшают комнаты картинами и часами, их пиры сопровождаются музыкой, они смотрят комедии и балет. Такого рода новшества и увеселения выступали в качестве роскоши для высшего московского общества, воспитывая в нем новые, более рафинированные вкусы и потребности и подготавливая смену нравов, которые до этого были весьма грубым, санкционированными Домостроем.

Домострой ориентирован на прошлое и замкнут на тот общественный быт, с которого и был «снят» как образец «праведного жития». До его появления, например, знатные женщины имели сравнительно широкие права и играли заметную роль в политических событиях; теперь же: «домашнее затворничество женщин стало в конце XVI — начале XVII веков отличительной чертой домашнего быта российской феодальной знати и именитого купечества» (216, 21). Княгини и боярыни не имели права ездить в гости, посетить церковь, даже просто выйти из дома без ведома мужа; они были обречены вести «теремный образ жизни». Домострой освящен авторитетом веры и Бога, он накладывает отпечаток на нравы допетровской эпохи. Так, поскольку родственниками в России считались люди, имевшие родство, начиная с 7 колена, постольку греховной объявлялась интимная связь с родственниками даже в виде объятий или танцев, когда они «приводили к высшему пику наслаждения» (85, 17). Следует помнить, что мерой цивилизованности, мерой благородности нравов служит отношение мужчины к женщине, а они в московской старине были весьма жестокими и грубыми. Мы уже не говорим о «площадных обхождениях» в среде старинного высшего света, когда словом оскорбляли князья, бояре и думные дьяки друг друга, что вызвало рост непомерного сутяжничества, когда появился «Тайный приказ», занимавшийся розыском по делам, связанным со «словом и делом» (90, 349; 225, 125; 323, 193). Нравы, рожденные в среде старомосковского высшего света XVII столетия, надолго сохранятся в России, несмотря на облагораживающее влияние западноевропейской культуры и нравов.