Фейерверк в пробирке - Валерий Гусев

– О! – сказал он. – Любимые ученики, да? Очень кстати. Больному ваши посещения несомненно пойдут на пользу. Постарайтесь заинтересовать его школьными делами. И, знаете, в таком… мажорном стиле.

– Это как? – спросил я. – С плясками?

– Вот именно – повеселее. Ему нужна позитивная информация. Действуйте.

Евгений Иванович, в синей пижаме, с подвязанной рукой сидел на кровати с книгой на коленях. Однако взгляд его не блуждал по страницам, а застыл, уставившись в угол возле умывальника.

Мы тоже туда посмотрели, но ничего там не увидели.

– Здравствуйте, Евгений Иванович! – в мажорном стиле заорали мы, приплясывая. – Как вы себя чувствуете? Мы вам апельсины принесли!

Евгений Иванович подскочил от нашего вопля, взгляд его стал осмысленным. Он, кажется, нас узнал. И медленно, как робот, ответил:

– Здравствуйте. Чувствую себя хорошо. Только тошнит сильно. От апельсинов.

Ну, это понятно. Вся его тумбочка возле кровати была завалена апельсинами. И на полу возле нее стоял пакет. Тоже с ними. Алешка быстро врубился и наш пакет поставил за спинку кровати.

И мы начали мажорное наступление на забывчивую психику учителя.

– Мы так рады вас видеть! Нам без вас так плохо! Мы по вашей химии столько двоек нахватали!

– А что вы так кричите? – спросил Евгений Иванович.

– Чтоб вам приятно было, – сказал Алешка, – что мы без вас плохо учимся.

– Не думаю, чтобы это было приятно. – Он закрыл книгу, сунул ее под подушку.

Алешка начал восстанавливать его память. Издалека. Он осторожно задал конкретный вопрос:

– Евгений Иванович, а как вас зовут?

– Кажется, Женя, – и в глазах его что-то прояснилось.

– А вы в детский сад ходили? – продолжил Алешка.

Евгений Иванович при этом вопросе сильно оживился. У него даже щеки порозовели.

– Ходил! – обрадованно вспомнил он. – Так здорово! Манная каша. Тихий час после обеда. А на Новый год я был Зайчиком. Я стишок читал, с ушками. И песенку пел. Веселую такую, праздничную. Сейчас я ее спою.

– Не надо! – поспешил я. Если он еще песенку Зайчика споет да в присутствии врача скажет про стишок с ушками, его тут же в другую клинику отправят.

Алешка, похоже, тоже что-то в этом роде сообразил и перескочил через несколько лет.

– Евгений Иванович, а я все время вспоминаю, как пошел в первый класс.

– Да! – учитель опять подскочил от восторга. – День знаний! Первое сентября! Цветы! Первый звонок. Первая учительница. Это было как будто вчера. Я даже песенку вспомнил про первый класс. Вы садитесь, ребята, я сейчас спою.

И что его все на песни тянет? Лучше бы апельсины ел.

– В другой раз, ладно, Евгений Иванович? – Мы встали и начали прощаться.

– Апельсинчиком угоститесь, – сказал нам вслед наш любимый учитель. И в голосе его мне почудилась легкая насмешка.

А Лешка понял буквально – вспомнил про наш пакет, вернулся, забрал его и сказал мне:

– В другой раз их принесем. Когда он к ним привыкнет.

Или наоборот – хорошенько отвыкнет.

В дверях мы чуть не столкнулись с как бы Мариной. Которая нетерпеливо рвалась проведать своего жениха.

Дверь за ней закрылась, но мы все равно услышали ее радостный вопль:

– Женька! Я тебе апельсинчиков принесла.

В ответ послышалось рычание.

– В себя приходит, – заметил Алешка. – Как бы.

Когда мы спустились вниз, Алешка вдруг во все горло объявил:

– Кто к Лапушкину? Он свободен! Следующий!

Никто не отозвался. Только мне вдруг показалось, что какой-то парень резко отвернулся к окну. Сначала я на это не обратил внимания, а когда увидал во дворе больницы, в тени деревьев, разноцветный фургончик, что-то мне нехорошо стало. От предчувствия. Не Миха ли заявился? Чтобы довести дело до конца. Или проверить – не вернулась ли к нашему Жене опасная память?

Я ничего не успел сказать Алешке, а он уже дергал меня за рукав и подмигивал на этот фургон. Подмигивал так, что ресницы щелкали.

Возвращаться обычным путем не было смысла – нас даже добрый старичок-вахтер уже не пропустил бы, особенно после Алешкиного объявления. И мы, не сговариваясь, бросились бежать кругом здания. Наверняка там могла быть еще какая-нибудь дверь, не для всех.

И она нашлась. Огороженная решеткой лесенка вела, видимо, в подвал. Дверь не была заперта. Она только взвизгнула, когда мы ее толкнули, будто предупреждала кого-то: посторонние идут.

«Посторонние» оказались в длинном подвальном коридоре, освещенном скудными и редкими лампами вдоль бетонных стен.

– Пошли! – и мы зашагали, гулко постукивая каблуками.

Навстречу вдруг показался дядька в синем халате, который катил перед собой длинную тележку, чем-то нагруженную.

Алешка схватил меня за руку:

– Покойника везет, Дим!

Но я уже разглядел, что там едет.

– Покойников в баках не возят!

На тележке стояли два громадных алюминиевых бака с какими-то буквами на боках.

– А может, он их… это… частями? Из хирургии…

– Глупости!

Мы поравнялись с тележкой и дядькой. Из-под крышки одного бака свисали вареные макароны. Из-под крышки другого высовывалась тощая сосиска.

– А вы что здесь делаете? – строго спросил дядька. – Это место не для посторонних.

– Мы заблудились, – сказал Алешка. – Дядю своего ищем. В хирургии.

Дядька остановил свой транспорт. Почесал затылок, достал сигареты.

– Вот так вот идите. Там лестница – сперва на первый этаж, после на второй. Запомнили? Привет дяде!

– От кого?

– Да какая разница? – Он сунул в рот сигарету, сказал как извозчик: «Но!» – и покатил свои макароны дальше.

А мы вскоре были на втором этаже, в конце коридора. Здесь был так называемый медпост. Сестра увидела нас, распахнула рот, но не успела ничего сказать – Алешка ее опередил:

– Скажите, пожалуйста, а вы делаете уколы в нос?

– Что? – изумилась сестра. – В чей нос? – Рот у нее раскрылся еще шире.

– Нашего дяди. Он сказал, что ему делают уколы не в… это… ну, вы понимаете, а прямо в нос.

Сестра рассмеялась:

– Он пошутил. Так ему и скажите.

– Вот прямо сейчас так ему и скажу, – разобиженно (на дядю, конечно) пообещал Алешка. – А мы ему еще апельсины принесли.

Эти апельсины укрепили возникшее доверие, сестра взяла какие-то таблетки, разложила их на столике с колесами и погнала его по коридору.

А мы прижали уши к знакомой двери. В которую только что вошел, оглядываясь, тот самый парень. Миха.

Вот что мы услышали.

– Привет, Женька! Узнаешь?

– На «ты» я с незнакомыми не разговариваю, – был высокомерный ответ.

– Ну, ладно. Раз уж так, апельсинчиком угости.

– Прошу вас.

Мы отскочили от двери, сели на диванчик. Алешка весь погрузился в пакет с апельсинами, а я стал изучать «Правила поведения пациентов 2-й хирургии».

Миха вышел и, очищая на ходу апельсин зубами, довольный, пошел к выходу.

Мы его запомнили. Теперь даже в темноте узнаем, даже со спины не ошибемся.

– Ну вот, – сказал Алешка. – Пошли домой, окна мыть.

Глава VII

Ключи от подвала

Окна, конечно, нам не пришлось мыть. Окна и без нас сияли. Сияли так, будто они тоже радовались солнечному дню золотой осени.

Мама на кухне пила чай.

– Что так долго? – спросила она. – Очередь в прачечной?

– Как сказать… – среагировал Алешка. – Очередь не очень большая. Всего один какой-то старшина.

– У! – понимающе кивнула мама. – Сдавал в стирку сто чехлов для тысячи орудий, да?

– Почти. Полотенца.

– Для всей Российской армии? – спросила мама с хитрой улыбкой.

– И портянки, – засмеялся Алешка. – Для всей своей роты.

– Так, – мама погасила улыбку, поставила чашку в мойку. – Дружно берем пылесос, метелку для пыли – и вперед. Это вам не портянки в чистку сдавать.

– Сначала обедаем, – предупредил Алешка.

– Не заслужили еще. Пока я обед разогрею, вы как раз все закончите.

Как ни крутились – пришлось. И управились довольно быстро. Алешка, когда захочет, его не остановить. Вот только почему? Явно неспроста.

Обедал Алешка с той же скоростью, как и убирался. Я еле поспевал за ним.

– Мам, – сказал он с набитым ртом, – мы сейчас сбегаем в одно место, ладно?

– В какое? Если в парк… – мама поморщилась.

– В больницу.

Тут мама сразу же автоматически протянула руку к аптечке, за градусником. И нахмурилась:

– Добегался?

– Да мы хотим дядю Васю навестить. Он, мам, очень одинокий. Ему никто апельсины не носит.

Маме такая забота о каком-то дяде Васе понравилась.

– В холодильнике яблоки еще есть, – сказала мама. – Он сирота, что ли, этот дядя Вася?

– Одинокий мужчина. Как Карлсон. – Алешка встал. – Мы пошли. Дим, за мной! Мам, у нас клизма есть?

– У тебя проблемы? – опять встревожилась мама.

– Это не у меня.

– У одинокого Васи Карлсона?

– Долго объяснять, – сказал Алешка. – Это у одного химика.

Лучше бы он этого не говорил. При слове «химик» в маме проснулась профессиональная солидарность.