Грех - Наталия Рощина

— И я тебя, мам.

Из гостиной доносится музыка.

— Потанцуем? — Елена берет Арсения за руку, приглашая на танец. Продолжая держать его за руку, она помогает ему повернуться в одну сторону, в другую. После нескольких изящных па Арсений хохочет.

— Хватит, мам. Приходите на выступления и смотрите, — хмурится Арсений. — Мам, ты же обещала не говорить о танцах.

— Хорошо, не буду.

Елена не забыла о своем обещании, просто подумала, что в такой день ее сын будет реагировать иначе. Все дело в том, что партнерша Арсения Надя уехала в другой город. Ее отец военный. Сенька танцевал с ней два года. Отъезд Нади он перенес болезненно. У него все валилось из рук, понизилась успеваемость в школе. Это было так не похоже на него. Елена пыталась разобраться в происходящем, но Арсений отмалчивался, а сама она ничего не могла понять. Откровенного разговора с отцом тоже не получилось. Так продолжалось не один день.

— Сенька вырос, — сказала Елена мужу после того, как разобралась в причинах странного поведения Арсения.

— Что он на этот раз натворил? — поинтересовался Иван.

— У него первая любовь.

— Не рановато? — усмехнулся Деревской.

— Ты себя вспомни.

— О-о, это было так давно.

— Вот видишь.

— Надеюсь, чувство взаимно?

— В том-то и дело, что нет. — По тону мужа Лена не может понять, насколько серьезно он воспринимает услышанное. Для него объективная реальность — мир его формул. Остальное — мишень для иронических выпадов.

— Кто эта негодная, которая не оценила по достоинству моего сына? — Иван оторвал взгляд от экрана компьютера и посмотрел на Елену поверх очков.

— Его бывшая партнерша по танцам.

— Да, да, да. Припоминаю… Беленькая, шустренькая… — Иван улыбнулся. — Джентльмены предпочитают блондинок, замечаешь?

— И как это в таком случае ты выбрал меня? — Елена машинально провела рукой по густым темно-каштановым волосам, едва тронутым сединой.

— Одно из двух: или я не джентльмен, или ты — исключение из правил. Мне приятнее второй вариант. А тебе?

— Иногда мне трудно понять, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно.

— У тебя еще есть время во всем разобраться.

— Ваня, у тебя все простое сложно, а все сложное просто!

— У меня? Проще не придумаешь, дорогая.

Елена махнула рукой. С мужем в последнее время бесполезно говорить о проблемах детей, нуждах семьи. Все решает она. Иван всегда рядом, умудряясь держаться отстраненно. Для него на первом месте работа, командировки, защиты, доклады, конференции, симпозиумы. Работа для Ивана — территория успеха. Деревской — имя в науке. С его мнением считаются в Европе, в Америке. Гранты, которые выигрывает его институт, — доказательства тому. Голова Ивана полна идей, к тому же хорошо оплачиваемых. Трудно жить с фанатично преданным науке человеком. Деревской возвел любимое дело на пьедестал. Быт существует только в той степени, в которой Елена пытается приобщить его. Еще одна привилегия мужчин.

Елена давно перестала обижаться на мужа. Раньше обижалась, плакала, теперь нет. Фантазировала, как гордо сообщит ему однажды, что между ними все кончено, она сыта его безразличием. Но горечь постепенно проходила. Елена смирилась. Она поняла, что с Иваном можно только так. К тому же материально они живут неплохо. Если так и дальше пойдет, будет еще лучше. Ей хотелось этого. Человек уж так устроен — ему всегда мало. Новые желания, другие потребности. Пусть у каждого свое мерило покоя, достатка, любви. Кто-то скажет, что у нее жалкие желания. Она так не считает. Пусть Иван просто будет рядом. Даже если первая любовь его младшего сына кажется ему несерьезной. Для этого есть она — мать. Она поможет Сеньке пережить первую потерю. Сколько их еще будет…

Подумать только — ему уже девять. Кажется, совсем недавно она поняла, что беременна, раздумывала, как ей поступить. Правда, раздумывала недолго: ей хватило нескольких дней, чтобы понять: она хочет этого ребенка и родит его для себя, сохранив память о счастливых днях. Родит его просто для того, чтобы почувствовать себя живой. Две недели счастья или две недели греха? Она никогда не откроет своей тайны и унесет ее с собой. Никто ничего не узнает. Вряд ли обстоятельства сложатся так, чтобы она когда-нибудь заговорила об этом. Ни лучшая подруга, ни мама, ни тем более Иван ни о чем не подозревают. Все считают, что у них разные дети. Она только улыбается и не комментирует услышанного. Разные родители, разные дети — все нормально.

— Мама, ты сегодня какая-то загадочная, — замечает Арсений.

— Правда? А загадочность мне к лицу?

— Тебе все к лицу.

— Спасибо.

— О чем ты все время думаешь, мам? — не успокаивается Арсений. Он решил, что в свой день рождения имеет право быть настойчивым.

— Да о разном, сынок. О быстротечности времени, например.

Раньше ей хотелось подогнать время, а теперь — приостановить бы его бег. Все происходит слишком быстро. Ускорение, которое ты не можешь отменить. Как будто Земля стала вращаться быстрее. И чем старше становишься, тем более безжалостно к тебе неподкупное время. Ты не успеваешь за ним.

— Мам, я у себя в комнате. — Кажется, Арсения удовлетворил ее ответ. — Я к себе. Если понадобится помощь, позови. Хорошо?

— Обязательно, как же я без тебя.

— Я еще немного порисую.

— Договорились.

— Позовешь, когда понадоблюсь?

— Обязательно, — улыбается Елена. — Мне без тебя не обойтись.

— Не забудешь?

— Нет, не забуду. — Арсений обожает помогать ей на кухне. В такой день это еще один повод для общения тет-а-тет.

А пока она займется уборкой. Мысли о быстротечности времени то и дело возвращались. Елена остановилась у большого полированного стола. На нем фотографии всех Деревских, взяла в руки одну из них. Маленькое фото в стеклянной рамочке, там Арсению всего одиннадцать дней. Это первый снимок, который сделал Иван, когда они с Арсением приехали из роддома. Крошечный человечек, беспомощный, любимый. Как же можно не любить его?

Елена открыла глаза. Незнакомая обстановка, голубые крашеные панели, пустая кровать рядом. Окно. За окном солнце. Хотела подняться. Тупая боль внизу живота остановила ее. Ужасное состояние. К тому же голова тяжелая, словно пробудилась после встречи Нового года. Елена испугалась. Давно пора вставать. И что она делает в постели? Это ей не свойственно. Заставить ее отдыхать так же невозможно, как сдвинуть с места Фудзияму.

Напротив дверь со вставкой из матового стекла. Там, за стеклом, кто-то непрерывно ходит. Все в белом. Силуэты размыты. Елена напряженно всматривается — глаза слезятся, голова кружится. Во рту сухо. Глоток воды был бы кстати. Ощущение беспомощности.