Мама, я жулика люблю! - Наталия Медведева

Для экспедиции у Александра странный вид — где рюкзак? Мягкие тапочки, накрахмаленная рубашечка. Но мать не замечает. Лицо ее светится от того, что любимый мой! — уезжает. Она, утверждающая, что счастья мне желает, сейчас вот рада. Дает Александру пакетик с ягодами с огорода Валентина: «Возьмите крыжовник, Саша». Он как всегда безумно корректен. Встает. Слегка наклоняет голову, слегка улыбается. Какой блеф, какой обман! Я иду его «провожать». Мать стоит у дверей квартиры, улыбается.

Позавчера мы бежали друг к другу. И бежали до тех пор, пока голова его не легла на мой голый живот, пока рука моя не провела по его шее и не успокоилась на затылке. И вдруг он сказал, что уезжает. С Мамонтовым.

— Я чувствую, что в один прекрасный день — вот так мы будем лежать с тобой — позвонят в дверь — и пиздец!.. Я люблю тебя… У меня все на пределе, я ни на секунду не расслабляюсь. Я все жду, жду… Какого хуя я жду? Ты хочешь, чтобы меня посадили?…

Я хотела врасти тогда спиной в стену. Исчезнуть. Только чтобы не слышать и не видеть этого человека, ходящего по комнате. Голого, красивого. Любимого.

— Ты не любишь меня. Когда любят, хотят быть вместе, чего бы это ни стоило. А ты, выходит, бросаешь меня…

Он ничего не ответил. Мы стали опять ебаться. И всю ночь ебались. Будто в последний раз. Будто действительно утром позвонят в дверь, ворвутся, разрушат, отнимут…

Моя мать посетила его квартиру во время моего пребывания на даче. Не застав Александра дома, побеседовала с его матерью. Откуда она адрес узнала? Я виновата — пишу, констатирую в тетрадочках. Нельзя иметь ничего личного. Никаких дневников! А что знает мать Александра обо мне? Ей и возраст мой неизвестен.

— Вернусь через месяц. Все успокоится…

Это было в ресторане. Он в ресторан меня повел. И мне было стыдно. Он будто извинялся передо мной. Я думала — эх, ты! Я для тебя на все, а ты… А может, ты прав? Я ведь верю тебе…

На сцене ресторана стоял мальчик — двойник Джона Леннона. Он пел. Мы танцевали. Сашка хохотал и напивался. Ресторан «Корюшка» — поплавок на Неве. Сколько раз мы загуливали здесь до двух ночи! И как в этот раз было стыдно. Да не хотел он никуда ехать! Он просто устал. А может, испугался? Мой любимый?! Я не могла себе это представить.

Кто над нами? Ангел, дьявол? «Спаситель» предстал перед столиком в пятнистой куртке американской армии. Длиннющий, по имени Женя, с шеей, как у жирафа. Студенческий товарищ Сашки, устроившийся проводником в поезд Ленинград — Сочи. Главным проводником.

— Саня, почему бы тебе не смотаться с девушкой в Сочи — на три ночи. Двухместное купе гарантирую. Весь состав — мои ребята…

Я молчала. Ждала. Александр посмотрел на меня и сказал: «Едем».

Двухместное купе — убогая каморка. Столик привинчен под окном, две полки-кровати одна над другой. А поезд уже скорость набирает. Сейчас он выпутается из привокзальных лабиринтов, на свой путь встанет, поедет, поедет. Увезет нас ото всех.

Заглядываю в Сашкину сумку — что я в нее насовала. Дааа, два мамашиных лифчика, халат китайский, старый. Косыночка, футболка. Даже купальник не взяла. Зато фотоаппарат! Сашка смеется. Когда я с бабушкой на Черное море ездила, первый и единственный раз, у нас даже кастрюльки в чемоданах были. Мне семь лет исполнилось на Черном море. И я плавать в нем научилась. Далеко-далеко заплывала. А бабушка сидела на берегу. В шляпе и под зонтом. Она махала мне рукой, звала обратно, кулак показывала — не пугай, мол, бабушку, не заплывай за буйки.

«Жираф»-Женя приходит с приятелем — тоже проводник и тоже Саша, и с водкой. Маленький, очень дружелюбный Саша садится рядом со мной. Мой Саша лихорадочно запрокидывает полстакана теплой водки. Тоненький такой стаканчик, в котором чай в поездах подают. Не закусывает. А я съем помидорку. Встаю и выбираю на столе самую красную. Когда сажусь, маленький Саша шепчет мне на ухо: «У тебя кровь». И я тут же впиваюсь обеими ягодицами в сиденье. У меня менструация? И я, значит, уже протекаю. Как всегда, у меня ничего с собой нет, не мамашины же лифчики использовать. Я прошу маленького Сашу достать мне где-нибудь ваты. Он убегает. А мой Александр жестикулирует, хохочет и опять водку пьет. Закинув голову назад, покачиваясь и держа правую руку сзади на бедре — будто кобуру с наганом придерживает. Все время кто-то заглядывает в наше незакрывающееся купе, что-то требует у «Жирафа». Маленький Саша возвращается и незаметно сует мне полиэтиленовый мешочек. Я встаю, и он тут же поправляет одеяло на том месте, где я сидела. Там, наверное, кровь.

Запираю дверь туалета, слышу, как маленький Саша уходит. Вода из крана льется, только когда нажмешь на рычажок. Одной рукой ведь не постираешь! Раковина захаркана. Хорошо хоть не всю туалетную бумагу еще использовали. Витираю ею раковину, набираю в нее воду и стираю, топая ногами в такт поезду. Придется надеть мокрые трусики. Я нажимаю на педальку в полу — дно унитаза открывается, мелькают шпалы. Обосранная дорога.

Я подхожу к купе, двери которого так и не закрывались. Вход загораживает парень с гитарой. Стучусь ему в спину: «Позвольте, я здесь живу». Он отходит, и я вижу пьяного Александра.

— Ты здесь живешь? А я думал, переехала уже.

Как смешно. Зачем он напился так быстро!

— Как вы провели время, мадам?

Что за дешевые подъебки? Я сажусь на нижнюю полку, а он выхватывает у меня мешочек с оставшейся ватой.

— Что ты разбросался тут?

— Где ты шлялась?

Он не говорит больше ничего и ударяет меня. Я вскакиваю и ударяюсь головой о верхнюю полку. А он пихает меня обратно и еще раз ударяет. «Жираф» хватает его за руку, но Сашка вырывается.

— Саня, да ты что? Остановись же!

Александру удается еще раз ударить меня. По моей бедной скуле. Я стою уже у стены и плачу.

Маленький Саша — лицо у него умоляющее — тащит Александра за рукав. Ребята оттаскивают его от меня и выпихивают из купе. Уже в дверях «Жираф» шепчет мне: «Закройся», и я запираю двери.

Бедный мой глаз, бедная скула! К Черному морю — с черным глазом. Это мне за то, что не дала ему с Мамонтовым в экспедицию уехать — прибежала к нему, удрала с теткиной дачи. За то, что он не спал со мной две ночи и все шептал мне: «Девочка моя любимая». Раньше у него все просто было — «здравствуй — прощай». Легче ведь так. А со мной… После каждой проведенной ночи вместе — скандал. Из ЖЭКа приходят с вопросами о месте работы, мать моя приходит беседовать, тетка партийная угрожает статьями…

«Жираф» стучится в дверь. С бутылкой коньяка. Наливает мне.

— С ним часто такое? Ну-ка, покажи глаз… Он отрезвел уже, плачет.

Сука! Плачет он! Лучше бы прощения пришел просить. Я-то его уже простила.

— Я пойду полотенце намочу. Льда бы…

Приходит маленький Саша с девушкой. Пассажиркой. Она протягивает мне огромные очки. Солнечные. А за окном уже сумерки мелькают.

— На вот, приложи к скуле. Вода, правда, совсем не холодная.

Я закрываю всю правую часть лица полотенцем, принесенным «Жирафом». Он и маленький Саша уходят. Я остаюсь с пассажиркой. Пьем коньяк.

У нее кошачье имя — Оксана. Кс-Кс. Она ездила в Ленинград поступать в институт. Поступила. На вечерний факультет совсем другого института.

Дверь купе тихо скользит в сторону. Он стоит, не входит. Так же тихо дверь скользит за уходящей Кс-Кс. Он падает вниз, прямо к моим ногам. Обхватывает их за икры и прижимается лицом к коленям. Раскачивается, и я чувствую мокрое на колене.

— Скажи же что-нибудь. Что же, ты так и будешь на полу сидеть?

Он поднимает лицо. Действительно слезы.

— Ударь меня! Ударь!

Он поднимает меня. Я не хочу его ударять. Что это за кино! Он поворачивается лицом к стене, прижимается к ней лбом. И медленно начинает биться о стену лицом. Он себе свой и так переломанный нос разобьет вдребезги! Я оттаскиваю его и обнимаю.

— Я оставлю тебе денег. Ты не бойся, я выйду завтра на первой же станции и денег тебе оставлю. Женька тебе в Сочи поможет. Ты поедешь отдыхать.

Он выйти собирается! Избил меня — и сваливать! А я, значит, в Сочи поеду. С подбитым глазом. Хуй-то!

— Погаси свет.

В купе больнично-желто. Из-за лампы над дверью. Он погасил свет, и стало темно. Мы мелькали в черном окне, освещающемся огнями дороги. Он стоял у двери, ссутулившись. Я протянула руку к пряжке его ремня. Он ее схватил, поднес к губам, поцеловал: «Как ты можешь?» Я не ответила ему, а стала снимать с себя одежду. «Что же, умереть теперь?» — я стащила с верхней полки простыню и приказала ему: «Еби меня». Утром под ногтями у него была засохшая кровь.

14

В Сочи был дождь, дождь, дождь. Мы сидели во времянке Кс-Кс, и у нас не было жилья. Я, как и Оксана, хотела уехать из этой времянки. Подставить под солнце свой синевато-карий глаз. У маленького Саши через три часа был самолет на Одессу. Мой Саша подмигнул Кс-Кс: