Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая - Ярослав Гашек

Ротмистр просматривал донесение жандармского вахмистра из Путима, а перед ним стоял его вахмистр Матейка и в глубине души посылал вахмистра ко всем чертям со своими донесениями, так как внизу в пивной его ждала партия в «шнопс»[27].

— На-днях я вам сказал, Матейка, — сказал ротмистр, — что самый большой болван, которого мне пришлось в жизни встретить, это вахмистр из Противина. Но, судя по этому донесению, вахмистр из Путима далеко того перещеголял. Солдат, которого привел этот сукин сын пропойца унтер, вовсе не шпион. Это, вне всякого сомнения, самый что ни на есть обыкновенный дезертир. А вахмистр в своем донесении порет такую чушь, что ребенку с одного взгляда станет ясно, что надрызгался, подлец, как папский прелат… Приведите-ка этого солдата сюда, — приказал он, просмотрев донесение из Путима до конца. — До сих пор мне никогда не случалось видеть более идиотского набора слов. Мало того: он посылает сюда этого подозрительного типа под конвоем такого осла, как его унтер. Плохо меня эта публика знает! До тех пор, пока передо мной они со страху раза три в штаны не наложат, до тех пор не убедятся, что со мною шутки плохи!

И ротмистр начал разглагольствовать о том, что жандармские управления небрежно исполняют приказы, и по тому, как составляются донесения, видно, что каждый вахмистр превращает дело в развлечение, стараясь придумать как можно больше всяких нелепостей. Когда свыше обращают их внимание на то, что не исключена возможность появления в их районе разведчиков, жандармские вахмистры начинают вырабатывать их в массовом производстве. Если война продлится, то все жандармские отделения превратятся в сумасшедшие дома.

Ротмистр Кениг дал в канцелярию распоряжение вызвать путимского вахмистра телеграммой в Писек и решил выбить ему из башки это «событие огромной важности», о котором тот пишет в своем донесении.

— Из какого полка вы дезертировали? — встретил ротмистр Швейка.

— Не из какого.

На лице Швейка было выражение полнейшей беззаботности.

— Откуда у вас форма? — спросил ротмистр.

— Каждому солдату при явке на призыв выдается форма, — с мягкой улыбкой ответил Швейк. — Я служу в 91-м полку и не дезертировал оттуда, а наоборот.

Изобразив на своем лице ироническое сострадание, ротмистр спросил:

— Как это «наоборот»?

— Дело обстоит чрезвычайно просто, — объяснил Швейк. — Я разыскиваю свой полк и направляюсь туда, а не убегаю оттуда. Мне бы только поскорее попасть в свой полк. Меня страшно нервирует то обстоятельство, что я замечаю, как удаляюсь от Чешских Будейовиц. Только подумать, целый полк меня ждет! Пан вахмистр в Путиме показал мне на карте, что Будейовицы лежат на юге, а вместо этого отправили меня на север.

Ротмистр только махнул рукой, как бы говоря: «Он еще и почище номера выкидывает, этот вахмистр».

— Значит вы искали свой полк и не могли его найти?

Швейк набросал ему свой маршрут: Табор — Милевско — Кветов — Враж — Мальчин — Чижово — Седлец — Гораждовицы — Радомышль — Путим — Щекно — Страконицы — Волынь — Дуб — Водняны — Противин и опять Путим. С большим воодушевлением описал он свою борьбу с судьбою, поведал ротмистру о том, как он всеми силами старался пробиться через все препятствия и преграды к своему 91-му полку в Будейовицы и как все его усилия оказались тщетными.

Швейк с жаром говорил, а ротмистр машинально чертил карандашом изображение заколдованного круга, из которого бравый солдат Швейк не мог вырваться в поисках своего полка.

— Что и говорить, геркулесова работа, — сказал наконец вахмистр, выслушав признание Швейка, что его угнетает такая, долгая задержка и невозможность попасть во-время в полк. — Воображаю, как вы кружили около Путима.

— Вопрос был бы разрешен гораздо раньше, — заметил Швейк, — не будь этого вахмистра в несчастном Путиме. Он не спросил у меня ни имени, ни полка, и все представлялось ему как-то навыворот. Ему бы нужно было велеть отправить меня в Будейовицы, а там бы разобрали, тот ли я Швейк, который ищет свой полк, или же я какой-нибудь подозрительный субъект. Сегодня я мог бы уже второй день быть в своем полку и исполнять свои обязанности.

— Что же вы в Путиме не сказали, что произошло недоразумение?

— Я видел, что с ним говорить напрасно. «Случается — найдет на человека такой столбняк, что он становится глух ко всему, как чурбан», как говаривал трактирщик Рампа на Виноградах, когда у него просили взаймы.

После недолгого размышления ротмистр пришел к заключению, что человек, стремящийся попасть в свой полк и придумывающий для этого целое кругосветное путешествие, является ярко выраженным дезертиром, и продиктовал машинистке с соблюдением всех правил и красот канцелярского стиля нижеследующее:

«В канцелярию 91-го пехотного полка в Чешских Будейовицах.

Одновременно с сим к вам в сопровождении конвойного посылается Швейк Иосиф, состоящим но его утверждению рядовые вверенного вам полка и задержанный согласно его показаниям жандармами в Путиме Писецкой округи по подозрению в дезертирстве. Вышеозначенный Швейк Иосиф утверждает, что направлялся в Будейовицы по месту своего полка.

Приметы:

Роста: ниже среднего

Черты лица: обыкновенные

Нос: обыкновенный

Глаза: голубые

Особых примет нет.

При сем прилагается счет за довольствование вышеназванного рядового, который соблаговолите перевести на счет Министерства обороны, а также список казенных вещей, бывших на задержанном в момент его задержания. Соблаговолите подтвердить принятие вышеозначенного рядового».

Дорога из Писека в Будейовицы в поезде промелькнула незаметно в обществе молодого жандарма-новичка, который не спускал с Швейка глаз и отчаянно боялся, как бы тот не сбежал. Страшный вопрос мучил все время жандарма: «Что ему делать, если вдруг захочется в уборную»?

Вопрос был разрешен так: в случае нужды жандарм решил взять Швейка с собой.

Всю дорогу от вокзала до будейовицских казарм жандарм не отрывал от Швейка, напряженного взгляд и всякий раз при приближении к углу или перекрестку как бы между прочим заводил разговор о количестве выдаваемых им на дорогу патронов при сопровождении арестованных; в ответ на это Швейк высказывал глубокое убеждение в том, что ни один порядочный жандарм не позволит себе стрелять посреди улицы, где столько народу, и легко может произойти несчастье.

Жандарм стал возражать, и оба не заметили, как дошли до казарм.

Поручик Лукаш уже второй день был дежурным по казармам. Он сидел в канцелярии за столом и ничего не предчувствовав, когда к нему привели Швейка.

— Осмелюсь доложить, господин поручик, я опять тут, — торжественно произнес Швейк, взяв под козырек.

Свидетелем всей этой сцены был прапорщик Котятко, который потом рассказывал, что, услышав голос Швейка, поручик Лукаш подскочил, схватился за голову и упал навзничь Котятке на руки. Когда его привели в чувство, Швейк, стоявший все время во фронт, руку под козырек, повторил еще раз:

— Осмелюсь доложить, господин поручик, я опять тут.

Тогда поручик Лукаш, весь бледный, дрожащей рукой взял сопроводительную бумагу, подписал ее, велел всем выйти и, сказав жандарму, что все в порядке, заперся со Швейком в канцелярии.

Так кончился будейовицский поход Швейка. Не подлежит сомнению, что Швейк, будь ему предоставлена свобода передвижения, сам дошел бы до Будейовиц. Если доставку Швейка по месту службы поставили себе в заслугу казенные учреждения, то это основано на ошибке. При его энергии и неистощимом желании воевать вмешательство учреждений было только палкой в колесах.

Швейк и поручик Лукаш долго смотрели друг на друга. В глазах поручика была ярость, угроза и отчаяние. Швейк глядел на поручика взглядом нежным и полным любви, как человек, потерявший и опять нашедший свою возлюбленную.

В канцелярии было тихо, как в церкви. Слышно было только, как кто-то ходит взад и вперед по коридору. Какой-то добросовестный вольноопределяющийся, не вышедший из-за насморка (это было слышно по произношению) на учение, гнусавя зубрил «Как должно принимать членов августейшей семьи при посещении ими крепостей». Ясно слышны были слова:

— Как только высочайшее общество появится ввиду крепости, производится салют из всех орудий на всех бастионах. Комендант крепости выезжает верхом с обнаженной саблей навстречу, и в тот момент…

— Заткните глотку! — крикнул в коридор поручик, — и убирайтесь отсюда ко всем чертям! Если у вас жар, вам нужно лежать дома в постели.

После этого шаги прилежного вольноопределяющегося стали удаляться, и гнусавое эхо прозвучало, замирая: «…и в момент, когда комендант отдает саблею честь высочайшим особам, производится второй салютийный залп, который повторится в третий раз при вступлении высочайших особ на территорию крепости…»