Энергия страха, или Голова желтого кота - Тиркиш Джумагельдыев

— Да-а… Интересное зрелище получилось бы, — пробормотал Абдулла. — Я, пожалуй, пойду, яшули. Спасибо…

Белли Назар посмотрел на него, как сквозь туман. Видимо, увлечен был своими фантазиями про Азраила. Но Абдулле в его взгляде почудился вопрос: зачем приходил-то? И он поспешно сказал:

— Сегодня с утра вспомнил, что давно не виделись мы с вами. Время от времени хочется поговорить…

— Ну да, придется поверить, — свел разговор к шутке Белли Назар. — Спасибо, что пришел, двери мои всегда открыты.

Выйдя из квартиры, Абдулла постоял немного на лестничной площадке, прислушиваясь. Тишина. Никого. Осторожно спустился на первый этаж. Никого не встретил, ничего не услышал. Выглянул из подъезда, посмотрел по сторонам, окинул взглядом окна дома напротив. Все спокойно, ничего подозрительного. Быстро прошел по двору, не поднимая головы, и только свернув за угол, замедлил шаг, перевел дух.

Господи, неужели это испытание, тоже устроенное ему Азраилом? Состояние летаргии, сны про пестрый камень, реальные поиски пестрого камня на холмах за городом, страшная невстреча с Великим Яшули под автоматами охраны… наконец, приход к Белли Назару — как будто под уздцы ведут! Не мистика ли все это? А если мистика, то почему столько реальности? Вот ведь он, живой, дрожащий от пережитого. Ну, хотя бы становится более или менее ясной связь событий. Только не сам ли Абдулла провоцирует их появление? Если бы он не спросил, пишет ли Белли Назар что-нибудь для театра, не возник бы Азраил! Так ведь Абдулла спросил для отвода глаз. И вдруг оказалось, что Белли Назар пишет, да еще про Азраила — и Абдулла узнал, отчего впал в летаргический сон. Но страшно верить, не хочется верить, что Азраил вызывал его душу на испытание. В конце концов, он современный человек, живущий в век электроники, черт возьми! Просто не надо было идти к Белли Назару — его дом как сеть, а сам он — как паук, плетущий паутину для душ людских.

8. Голова желтого кота

Не похоже, что Джемал устала после дневной репетиции — походка решительная, каблучки выбивают четкую дробь по деревянному полу. Обычно она так летит после удачной премьеры или когда на ней новое платье, новые украшения. Сегодня вроде бы ничего такого нет — обычный серый день на скучной сцене и в тесноте гримерных, обычный наряд. Возле Абдуллы лишь на миг задержалась:

— Я к Тагану! — сообщила и вздернула бровь, придавая значение слову. — Приходи вечером ко мне, буду ждать.

«Началось!» — понял Абдулла. Теперь ясно, что будет новая постановка: как и говорил Таган — драматическая сага о жизни и из жизни Великого Яшули. Известно, Таган поодиночке приглашает актеров, которым поручается играть главные роли в спектаклях государственной значимости. С каждого берется обет полного молчания. Если проболтаешься, сдуру похвастаешься, не только роли лишат — весь сезон, как говорят русские актеры, будешь выходить на сцену с одной фразой: «Кушать подано!» И то счастье. Скорее всего сошлют в массовку, научишься там изображать народ.

Спектакли, приуроченные к славным датам и торжественным праздникам, оценивает сам Великий Яшули. О степени удовлетворения его эстетического чувства судят по премии, которая колеблется в пределах от пяти до двадцати тысяч долларов. В конце сезона вручается Большая премия, которую дарует лично Великий Яшули во дворце, специально построенном для таких собраний. Три тысячи удостоенных допуска в священный храм власти аплодируют стоя, и их радостные лица долго-долго показывает республиканское телевидение в прямом эфире.

Потом, уже в театре, начинается самое главное — распределение денег. Тайна сия велика есть. Конечно, всем интересно, сколько отстегивает себе Таган, но на этот вопрос наложен запрет. Вообще, любое слово себе дороже обойдется. Тут надо молчать и получать, что дают. При этом быть довольным и благодарить. А то после раздачи первой премии один артист, герой-любовник, начал права качать. Самое смешное, взялся доказывать свою правоту при помощи арифметики, как истинный сын осла! «Роль Огуз-хана занимает две страницы текста, — высчитывал он. — А моя роль — пятнадцать страниц! К тому же я весь спектакль в непрерывном движении, а Огуз-хан сидит на троне. И шесть его сыновей только и делают, что стоят по обе стороны трона. Так почему же актер, сыгравший роль Огуз-хана, получил премию в три раза большую, чем я? Мало того, и сыновья Огуз-хана получили больше! Разве это справедливо?»

Через два месяца этот идиот из театра исчез.

В той постановке Абдулле была поручена роль Гюн-хана — сына Огуз-хана. В книге Великого Яшули, официально объявленной священной, утверждается, что Гюн-хан — создатель великой империи гуннов. По легендам, дошедшим неведомо как, первые три сына Огуз-хана — Гюн-хан, Ай-хан и Йылдыз-хан — родились от его жены, спустившейся на землю с неба в виде луча света. Красивая легенда, сродни древнегреческой, в которой Зевс проник к Данае в виде солнечного луча. Почему она не понравилась Великому Яшули — непонятно. Так или иначе, он ее отменил. Сказав, что Огуз-хан — туркмен, и жена туркмена не может быть каким-то там бесплотным духом и лучом. В отношениях Великого Яшули с Историей вообще и туркменской историей в частности есть еще один смутный момент. По его версии, история туркмен начинается с Огуз-хана, который родился пять тысяч лет тому назад. Тут никто не спорит — был Огуз-хан, и живет он в преданиях туркмен. Только, по утверждению Великого Яшули, прародитель туркмен еще в утробе матери сказал ей слово «Аллах». А когда же появился на свет, тут же строго потребовал от родительницы уверовать в Аллаха, а иначе он не будет сосать ее грудь. Мать есть мать, она не может допустить, чтобы дитя уморило себя голодной смертью. Так первые туркмены, мать и сын, стали мусульманами пять тысяч лет назад. Если считать по туркменскому паспорту, выданному Огуз-хану нынешним Президентом, то прародитель наш появился на свет за несколько тысяч лет до самого пророка Мухаммеда, провозгласившего ислам по воле великого Аллаха. Да, все беды от арифметики, будь она неладна. Пусть с ней разбирается Великий Яшули, а ему, актеру Абдулле, надо играть на сцене. За роль Гюн-хана он получил триста долларов премии. Что равняется пятимесячной зарплате. На эти деньги Сельби два раза ездила к Хыдыру. Во второй раз — вместе с двоюродным братом, работающим в Комитете национальной безопасности. Иметь такого родственника по нынешним временам — хорошая защита. Но Абдулла почему-то не испытывает к нему теплых чувств. Да и тот к нему холоден. При случайных встречах на улицах (Ашхабад — город маленький!) лишь кивнет да спросит мимоходом: «Ну как, артист, играешь еще?». А Сельби часто к ним ходит. И правильно делает, сейчас такой родственник на вес золота, особенно в тяжкой ситуации с Хыдыром.

Абдулла вспомнил, что вечером встретится с Джемал — и душа наполнилась привычным трепетом, который он всегда испытывал, любуясь ее летящей походкой, струящимся от стремительного шага платьем, подчеркивающим ее крепкое тело. И красива Джемал, и привлекательна, и талантлива, но несчастна. Потому что, как считает Абдулла, не может быть счастлива женщина, тем более туркменка, во цвете лет живущая без мужа, одна воспитывающая ребенка. Со стороны смотреть, Джемал предовольна. Всегда жизнерадостная, цветет, подобно розе. Даже артистке, следящей за собой по профессиональной надобности, в тридцать пять лет трудно выглядеть на двадцать… ну… на двадцать пять… если присмотреться. А уж тело… Абдулла всю жизнь мечтал когда-нибудь оказаться с ней в одной постели, получить все, что грезилось ему, как вожделеющему подростку… Так мечтал, что желание превратилось в привычку. Но когда приближался, казалось, решающий миг, его охватывал стыд. Летом, на гастролях по районам республики, гостиничная вольная жизнь сама толкает актеров, и без того людей легкомысленных, к скоротечным и ни к чему не обязывающим романам. В автобусе, возвращаясь после вечерних спектаклей в районную гостиницу, Джемал ложилась ему на плечо и закрывала глаза, приваливаясь всем телом. То ли задремывала, то ли делала вид… Он даже уговаривал себя: «Не будь дураком, сколько времени она ждет… ждет с закрытыми глазами!» Но не получалось никак. Он боялся потерять Джемал. Телесная близость — ненадежная вещь, возникает ответственность обеих сторон по отношению друг к другу, а ответственность — тяжелая ноша. Все конфликты начинаются после постели. Кажется, и Джемал привыкла к их странным отношениям, которые и дружбой-то назвать нельзя.

Можно сказать, что из-за Джемал он так и не вступил в партию. Не очень-то и хотел заявление подавать, но его уговаривал Таган: мол, беспартийный всегда будет на последних ролях во всем. Пошли за характеристикой к председателю профкома, тогда он назывался местком. Тот выслушал Абдуллу с ехидной улыбкой и спросил: