Бенони (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

— Господи Боже мой! — опять вырвалось у Розы на этотъ разъ съ искреннимъ отчаяніемъ:- Ну, есть ли тутъ хоть капля здраваго смысла?

Онъ былъ нѣсколько озадаченъ этимъ искреннимъ воплемъ; лицо у него передернулось, и онъ спалъ съ тона:- Ну, скажи слово, и я собственноручно накрою шляпой остатокъ своихъ волосъ и уйду.

Она посидѣла, подумала, потомъ вскинула голову и заговорила: — Хорошо; теперь ужъ все равно. Но я все-таки нахожу, что ты… что не мѣшало бы тебѣ быть посерьезнѣе. Мнѣ, пожалуй, слѣдовало бы написать тебѣ о томъ, что вышло здѣсь у насъ, но… Да, я помолвлена. Надо же было кончить чѣмъ-нибудь. Да и не все ли равно?

— Не унывай. Давай лучше поговоримъ объ этомъ. Ты вѣдь знаешь, что мы съ тобой самые лучшіе непріятели въ мірѣ.

— Не о чемъ и разговаривать больше. Мы съ тобой достаточно уже разговаривали. Помнитоя, четырнадцать лѣтъ тому назадъ начали.

— Да, въ сущности баснословная вѣрность! Сдѣлай-ка маленькую экскурсію въ исторію человѣчества и поищи подобнаго примѣра, — не сыщешь. Такъ вотъ, значитъ, я возвратился въ родные края…

— Слишкомъ поздно. И хорошо, что такъ.

Онъ сталъ серьезнѣе и сказалъ: — Значитъ, голубятня и большой сарай такъ на тебя повліяли?

— Да, — отвѣтила она, — вообще все вмѣстѣ; не буду отпираться. А отчасти и самъ онъ. Да и надо же мнѣ было чѣмъ-нибудь кончитъ. И разъ онъ такъ добивался меня…

Молчаніе. Оба сидѣли и думали каждый свое. Вдругъ Роза обернулась на стѣнные часы и сказала:- Не знаю…

— Я знаю! — отозвался онъ и взялся за шляпу.

— А то Маккъ подумаетъ, что мы тутъ сидимъ и мѣняемся кольцами, — отчеканила она. Но тутъ ее какъ-будто зло взяло, и она порывисто спросила:- А скажи мнѣ, ты вѣдь могъ бы сдать эти свои несчастные экзамены еще года три-четыре тому назадъ, какъ говорятъ?

— Да, — отвѣтилъ онъ, какъ будто сконфуженный, — но тогда нашей вѣрности было бы всего одиннадцать лѣтъ.

Она сдѣлала усталое движеніе рукой и встала. Онъ простился, не подавая руки, и прибавилъ: — Я-то не придаю этому значенія… но что, если бы и я теперь постарался насчетъ недвижимости?

— Ты? Ты постарался бы?..

— Нѣтъ, ради Бога, — это не манифестъ. Я только говорю, что цѣлью моего честолюбія становятся отнынѣ голубятня и сарай!

XI

Къ Пасхѣ пріѣхало на побывку много рыбаковъ. Они привезли семьямъ крупной Лофотенской трески, — одна лодка могла захватить съ собой рыбы для десятка семействъ, — и поклоны отъ оставшихся на промыслахъ. Бенони не могъ пріѣхать самъ, такъ какъ у него на рукахъ было три судна, и послалъ за себя Свена Дозорнаго, довѣривъ ему шлюпъ съ грузомъ рыбы для Макка, а для Розы Барфодъ золотое кольцо и золотой крестикъ. Но Роза уже опять находилась дома, такъ что посланному пришлось для исполненія порученія пуститься въ длинный путь черезъ общественный лѣсъ въ сосѣдній приходъ. Къ посылкѣ было приложено и письмецо.

Свенъ остался провести на пасторскомъ дворѣ первые дни Пасхи. Этотъ бѣлокурый, съ такой бѣлой кожей, парень, по обыкновенію, принесъ съ собой веселье и готовъ былъ пѣть сколько угодно. А какой онъ былъ сильный! Натаскалъ воды и для хлѣва и для кухни.

Роза пришла въ людскую какъ разъ, когда онъ распѣвалъ, и сказала:- Продолжай!

Свенъ не заставилъ себя упрашивать и продолжалъ пѣсню ночныхъ сторожей:

Средь нашихъ братьевъ многоморскія пашутъ волны;опасна ихъ дорога,ихъ ночи страховъ полны.О, Боже, путь ихъ сгладь, —часы пробили пять, —верни семьѣ опять!

— А здѣшній народъ не поетъ, — затараторилъ онъ. — Совсѣмъ звѣрье. Встрѣтишь кого-нибудь, спросишь: умѣетъ ли онъ пѣть, — нѣтъ! Иной разъ прямо зло возьметъ.

— А ты все время распѣваешь? — спросила его одна изъ дѣвушекъ.

— Еще бы! Я никогда не тужу; смѣюсь, да и все тутъ. Сколькимъ людямъ на свѣтѣ живется хуже моего; они пусть и тужатъ. Впрочемъ, Гартвигсенъ поетъ, — я долженъ признаться.

— Развѣ? — внезапно спросила Роза.

— Какъ же! Какъ возьметъ молитвенникъ, да заведетъ псаломъ — никто его не перетянетъ.

— Онъ и на Лофотенахъ часто поетъ?

— Какъ же! Гартвигсенъ — онъ поетъ!

— Поблагодари его за посылку, — сказала Роза.

Свенъ поклонился. Молодецъ былъ этотъ Свенъ; изъ городскихъ; его учили вѣжливости. А, поклонившись, онъ сказалъ:- Благодарствуйте! Вѣрно, будетъ и письмецо?

— Нѣтъ, едва-ли, — отвѣтила Роза. — О чемъ отсюда писать?

— Пожалуй, что такъ, — сказалъ Свенъ, не безъ нѣкотораго удивленія.

Да, Роза рѣшительно не знала, о чемъ ей писать жениху. Она примѣрила кольцо; оно оказалось впору, но какой тяжелой стала ея рука отъ этого толстаго кольца! И вся рука казалась точно чужою. Потомъ она принялась разглядывать крестъ, — большой золотой крестъ, какіе было въ модѣ носить на черной шейной бархаткѣ. Впрочемъ, у Розы уже былъ крестикъ; ей подарили его къ конфирмаціи. Первый день Пасхи она все-таки походила въ обновкахъ, но потомъ сняла ихъ и спрятала. Письмо она прочла всего разъ; она въ сущности ничего другого и не ожидала, но перечитывать письмо не стала.

А, пожалуй, все-таки слѣдовало послать Бенони пару словъ, поблагодарить? Да, это было бы не лишнее. И вечеромъ она присѣла и написала, что «шлетъ сердечное спасибо дорогому Бенони, хотя уже такой поздній часъ»… и такъ далѣе. «Кольцо мнѣ впору, а въ крестъ я продѣла черную бархатную ленточку»… и такъ далѣе. «Всѣ мы здоровы, а меня теперь сильно ко сну клонитъ. Спокойной ночи! Твоя Роза».

На другой утро она хотѣла отдать это письмецо, но оказалось, что Свена уже нѣтъ. У Свена вѣдь было еще письмо къ Макку въ Сирилундъ, а шелъ уже третій день Пасхи, такъ приходилось спѣшить.

Свенъ Дозорный опять шелъ лѣсомъ, распѣвая, болтая самъ съ собой, раздумывая о томъ, о семъ и передергивая плечами. Въ дорогѣ онъ пробылъ недолго, пришелъ въ Сирилундъ еще засвѣтло, хотя дни и стояли короткіе. Онъ отдалъ письмо Макку и получилъ приказъ переночевать, чтобы дождаться отвѣта.

Въ письмѣ Бенони къ Макку сообщалось о цѣнахъ на треску, печень, икру и соль; сколько груза уже закуплено и сколько еще имѣется въ виду. Дальше говорилось, что онъ продалъ порядочно сельдей для наживки, и по хорошей цѣнѣ. Въ концѣ же письма Бенони, какъ человѣкъ, собирающійся жениться, спрашивалъ насчетъ клавесина въ большой горницѣ и розоваго рабочаго столика въ маленькой: мы уступитъ ли Маккъ ему эти вещи и какъ дешево? На Лофотенахъ не купишь ни такой музыки, ни такого столика, кромѣ развѣ простыхъ сосновыхъ, а зa такимъ Роза не станетъ шить, поэтому Маккъ оказалъ бы ему услугу… «Съ почтеніемъ Б. Гартвигсенъ со шкуны».

Маккъ написалъ въ отвѣтъ, что ему, конечно, жаль разстаться съ клавесиномъ и рабочимъ столикомъ, но изъ расположенія къ самому Бенони, а также потому, что его милая крестница вздыхала по этимъ вещамъ и, пожалуй, жить безъ нихъ не могла, онъ ихъ уступитъ за сходную цѣну…

Свенъ расположился вечеромъ въ людской, пѣлъ пѣсни и забавлялъ всѣхъ. Сначала бойкій парень устроился было на чердакѣ надъ людской, — подъ предлогомъ, что смертельно усталъ съ дороги. На чердакѣ оказалась постель, начинались такія пріятныя сумерки, лежать было такъ славно, тепло, что Свенъ отлично могъ бы выспаться… Но у него терпѣнія не хватило пролежать тамъ больше часа, и онъ опять шмыгнулъ внизъ. Въ людской уже зажгли огонь, но у самаго входа на лѣстницу Свенъ наткнулся на очень горячаго человѣка, — это былъ старшій изъ дворовыхъ работниковъ, и между ними завязалась любопытная перебранка.

— Взять да вытолкать тебя въ шею! — сказалъ работникъ.

Свенъ расхохотался и отвѣтилъ только:- Ну-ка!

— Я приставленъ слѣдить за порядками въ людской. Самъ Маккъ такъ велѣлъ.

— А что же я такое сдѣлалъ?

— Ты лазилъ на чердакъ… Какъ разъ оттуда идешь… Якобина! — крикнулъ работникъ наверхъ.

— Чего? — отозвалась сверху Брамапутра.

— Слышишь? Она тамъ.

— А мнѣ-то какое дѣло! — отвѣтилъ Овенъ. — Я спалъ тамъ съ дороги.

— Беззаконно спалъ! Якобина замужемъ за Оле.

— А я почемъ зналъ? Я тутъ чужой; городской человѣкъ.

— Нѣтъ, я тебѣ скажу, кто ты: живодеръ, который шляется изъ двора во дворъ, — заявилъ работникъ.

— Тебя бы плетьми угостить за твой языкъ! — отвѣтилъ Свенъ.

— А тебя вздуть до полусмерти! — разъярился работникъ. — Понялъ, что я сказалъ? Вздуть!

— Обзывать людей живодерами — да это уголовщина! Во всякомъ порядочномъ городѣ на тебя бы надѣли за твою ругань колодки! — не оставался въ долгу Свенъ.

Брамапутра спросила сверху изъ-за чего они ссорятся. Какъ только у Свена оказался стоющій вниманія свидѣтель, задора въ немъ еще прибавилось, и онъ подступилъ съ кулаками къ самому носу работника:- Ежели ты сейчасъ же не уберешься, я тебѣ нагрѣю уши!

Брамапутра спустилась совсѣмъ внизъ, — безстрашная, курчавая и любопытная. — Да вы совсѣмъ спятили! — сказала она.