Лед и алмаз - Роман Глушков

— Обижаете, Геннадий Валерьич! — искренне возмутился Дюймовый, вытаскивая в проход между сиденьями аварийную капсулу — пластиковый контейнер величиной с футляр от переносного зенитно-ракетного комплекса. — Я ж не садист — бить ученых по их самому больному месту! Это у нас с вами крепкие лбы, которым такой массаж бывает иногда даже полезен. А ученые — ребята хлипкие, особенно на голову. Им, говорят, даже щелбаном можно мозги стрясти, не то что оплеухой… Да плюньте вы на него, не тратьте понапрасну время. Этот «ботаник» и мне ни слова не сказал, сколько я его за грудки ни тряс. Наверное, никогда прежде в такое дерьмо не встревал, вот с перепугу язык и проглотил.

— Держитесь! Через минуту взлетаем! — прокричал из кабины пилот, закончив последние приготовления и взявшись за рычаги. — Предупреждаю: будет сильно трясти!

— Давай сюда ящик, а потом садись в кресло и пристегнись, — махнув рукой на онемевшего «ботаника», приказал я Черному Джорджу. Подтащив ко мне капсулу, Жорик без возражений плюхнулся на сиденье, расположенное у другого борта напротив сиденья пленника, и после недолгой возни тоже разобрался с ремнями безопасности. Меня грядущая болтанка не страшила. В бытность мою пилотом я много чего пережил и привык к таким неприятностям, как моряки привыкают к качке. Да и Чуйского нельзя было оставлять без присмотра. Вдруг он покладист только на словах, а не деле ждет не дождется, когда я ослаблю бдительность, и готовится устроить нам подлянку.

Спокойного старта не получилось. Вдобавок перед тем, как Ми-ТПС оторвался от земли, на площадку возвратились чистильщики. Я приказал пилоту не отвечать на запросы Хрякова и включить громкую связь, дабы мне тоже было слышно, о чем говорит полковник. Говорил, или, точнее, орал он, не умолкая. Угрозы, которыми Грободел взялся стращать нас после того, как понял, что мы его игнорируем, звучали предельно искренне. Ни у меня, ни, надо думать, у Чуйского не возникло сомнений в том, что, сумей Хряков до нас добраться, он живо осуществил бы на деле все обещанные нам членовредительства. Пока же ему удалось исполнить лишь одну угрозу. И едва вертолет, качнувшись, взметнул винтами с земли тучи снега и взлетел, как по его броне градом замолотили автоматные очереди.

Жорик, «толстолобик» и пилот, которому, похоже, еще не доводилось летать под обстрелом, задергались и начали суматошно озираться, ища пробоины. И если пассажиров грохот пуль по броне только нервировал, то беспокойство Чуйского напрямую влияло на то, как уверенно он удерживал машину в воздухе. Именно это обстоятельство, а не открытый по нам огонь как таковой представляло для нас сейчас наибольшую опасность.

Я тоже поначалу инстинктивно вздрогнул и втянул голову в плечи. Но тут же взял себя в руки и прекратил понапрасну паниковать. Хряков явно не подозревал, что сегодня ему придется сбивать собственный вертолет, и оснастил свою группу лишь легким стрелковым оружием. Что и подтвердило отсутствие в корпусе Ми-ТПС дырок от пуль. К счастью для нас, вскоре это понял и пилот. Едва я собрался прикрикнуть на него, дабы он не дергался и сосредоточился на управлении, как лейтенант, обматерив Грободела последними словами, без моих подсказок налег на рычаги. И через несколько секунд выровнял машину, не дав ей свалиться в крен, куда ее потянуло сразу после взлета.

Я же продолжал стоять в дверях кабины, широко расставив ноги, и, морщась, слушал грохот пуль по обшивке. Который, несмотря ни на что, звучал у меня в ушах если не победной симфонией, то как минимум прелюдией к ней. С каждым мгновением мы улетали все дальше и дальше от Грободела — чем не повод для праздника? И пускай перед нами раскинулась сплошная неизвестность, меня окрыляла одна лишь мысль об обретенной свободе. Оттого, даже находясь высоко над землей в болтающемся на ураганном ветру вертолете, я ощущал не страх, а изрядно позабытую мной за последние месяцы радость.

Когда Ми-ТПС набрал скорость и лег на заданный курс — в чем я убедился лично, сверившись с приборами, — болтанка немного унялась, и я наконец-то получил возможность покопаться в аварийной капсуле. Примерное время полета до цели мне известно, любое отклонение от его траектории я учую своими не до конца атрофированными пилотскими инстинктами, так что теперь нет нужды маячить у Чуйского над душой. Пора подготовиться к возвращению из стерильного научного полигона в дикое Пятизонье, разгуливать по которому в одних трусах и кедах я не рискнул бы ни летом, ни тем паче зимой.

Понятия не имею, кто придумал снабжать военные вертолеты аварийными капсулами, но носитель этой светлой головы заслуживает того, чтобы ему поставили памятник. Выбрав себе из нескольких комплектов одежды и обуви подходящие по размеру зимний пилотский комбинезон и ботинки, я оценил критическим взглядом обмундирование Черного Джорджа и решил, что оно вполне сносное и в замене не нуждается. Надеваемые под доспехи пехотные армейские комбезы — и зимние, и летние, — прочнее и удобнее пилотских. И попади к нам в плен не ученая крыса, а чистильщик, чья комплекция была бы соразмерна с моей, я без зазрения совести отобрал бы у него одежду, а из капсулы взял бы лишь походный ранец и оружие. Вернее, два ранца и две пушки, поскольку Жорику также нужно было чем-то питаться и отстреливаться от врагов.

Кстати, об оружии. Помимо стандартных импульсных пистолетов «Страйк» и плазменных гранат в капсуле также имелись три крупнокалиберных помповых карабина «Ультимар» — пятизарядных, короткоствольных и лишенных приклада ради пущей компактности. Плюс к ним несколько разновидностей патронов: жакан, картечь и сигнальные.

Зачем, спросите вы, стоило пихать в контейнер это допотопное барахло? Неужели нельзя было ограничиться обычными миниатюрными ракетницами?

Все очень просто. «Страйк», бесспорно, штука хорошая и опередит тридцатилетней давности «Ультимар» по всем пунктам. Но если ваш вертолет вдруг совершит экстренную посадку, угодив в электромагнитную ловушку — а в Пятизонье подобные аномалии не редкость, — проку от импульсного оружия уже не будет. Его батареи разрядятся, и «Страйки» попросту выйдут из строя. Зато пороховым «старичкам» такие неприятности нипочем. Имея при себе «Ультимар», вы всегда сможете дать отпор некрупным биомехам и продержаться до подхода спасателей.

Ну и, само собой, такое примитивное оружие идеально подходит для меня. Не обладая электронной начинкой, оно может работать в моих руках вплоть до своего полного естественного износа.

Аккумуляторы «Страйков» в аварийной капсуле Чуйского были заряжены и исправны. А предохранители пистолетов не имели строгой привязки к конкретному владельцу, как «Карташи» ищущих нас чистильщиков. Придвинув контейнер к Жорику, я велел ему тоже выбрать себе ранец и вооружиться, а сам взял первый подвернувшийся под руку «Ультимар» и три патронташа — столько, сколькими мог опоясаться, дабы они не стесняли движений. Патроны в каждом из них были расфасованы в необходимых пропорциях: несколько сигнальных, примерно четверть — пулевых, а остальные — наиболее подходящая для борьбы с биомехами картечь. Последние также были загодя заряжены в подствольные магазины ружей. На случай, если перед подачей сигнала бедствия экипажу и пассажирам придется отбиваться от примчавшихся к месту аварии хищников.

Дюймовый с деловым видом обвешался гранатами и «Страйками». Затем проверил, быстро ли последние выхватываются из кобур, чем заставил нервно икнуть сидящего напротив него заложника. После чего, довольный результатом, авторитетно покивал головой и начал рассовывать по карманам пистолетные аккумуляторы и магазины.

Переодевшись, переобувшись, опоясавшись патронташами и нацепив ранец, я вновь глянул через плечо пилота на мониторы. До точки предполагаемой посадки оставалось еще пять минут полета. Взмокший от напряжения, летящий вслепую Чуйский беспрерывно утирал со лба пот, но со своей задачей справлялся. Порывы ветра то и дело швыряли Ми-ТПС вправо и влево, а за стеклами кабины не было видно ни зги. Свет бортовых прожекторов утопал в несущейся нам навстречу снежной пелене, как в вате. Но вертолетные локаторы исправно фиксировали все попадающие в их поле зрения значимые объекты, и лейтенант вполне мог произвести все посадочные расчеты без виртуального штурмана.

Но если с посадкой близ Щелкинского тамбура все было более-менее понятно, то с ясностью наших дальнейших планов дела обстояли хуже некуда. Этот вопрос требовал срочного решения, поскольку обсуждать его после посадки, возможно, будет поздно. Входить в гиперпространство, не зная точных координат выхода из него, все равно что с завязанными глазами лазать по отвесным скалам, прыгать с лыжного трамплина или водить гоночный болид. Иными словами, занятие, теоретически не безнадежное, но практически — сущее самоубийство.