Мой адрес - Советский Союз! Том третий - Геннадий Борисович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, я эту повесть вот реально практически чуть ли не наизусть знаю, мог бы и сам написать, прикинувшись автором, не опереди меня Стругацкие. Но нет, не стал бы этого делать ни под каким соусом. Одно дело песню стырить, которую порой за день рожают, чуть ли не походя, а другое дело — книгу, над которой авторы иногда корпят годами.
Очень жаль, конечно, что это последнее значительное по замыслу и непревзойденное по интересу фантастическо-приключенческое произведение Стругацких. Исключение составляет только «Жук в муравейнике», написанный ими в моей прошлой жизни в 1979-м году, и который лично я считаю последним значительным произведением этих гениальных, по сути, писателей. А вдруг в этой реальности они «Жука…» вообще не напишут? Или, паче чаяния, напишут что-то, что не написали в той реальности, да ещё более гениальное? Фиг угадаешь…
В общем, как говорится, поживём — увидим. А пока для меня дело чести перехватить «Пикник на обочине» у «Авроры», дав гарантии писателям, что в нашем журнале повесть выйдет в полной, а не сокращённой версии. Но если Мешавкин, гад, даже получив «добро» от Стругацких, кинет меня с альманахом… Не знаю, что я с ним сделаю, но какую-нибудь пакость ему устрою. И отмазки типа «Я сделал всё от меня зависящее, но…» не прокатят.
— Аркадий Натанович? Здравствуйте! Вас беспокоит Евгений Покровский. Может быть, слышали обо мне… Да-да, совершенно верно, автор песен. А также боксёр, чемпион Европы, — не преминул я себя лишний раз попиарить. — И мне приятно с вами познакомиться, хоть и заочно, на расстоянии… Я из Свердловска звоню… Да-да, столица Урала, хотя жители Перми могутв этом плане со мной поспорить.
Так, ознакомительную часть можно считать законченной, пора уже приступать к делу. Тут и собеседник кстати поинтересовался:
— Так что вас заставило мне позвонить, Евгений… М-м, простите, не знаю вашего отчества…
— Можно просто Евгений, я ещё молод для отчества, — отшутился я. — Отвечая же на ваш вопрос… Аркадий Натанович, хотелось бы встретиться с вами и желательно также с вашим братом, чтобы с глазу на глаз, так сказать, обсудить некоторые моменты нашего предполагаемого сотрудничества.
— Сотрудничества? Хм… Но мы песен не сочиняем, и уж тем более далеки от бокса.
— Понимаю ваше удивление, но разговор пойдёт о ваших произведениях. Просто это не телефонный разговор. Когда вы с Борисом Натановичем сможете выкроить для меня хотя бы четверть часа?
— Вы хотите приехать в Москву?
— Прилететь, на поезде слишком долго добираться.
— Понятно… Послезавтра Борис приезжает на пару дней, сможете, скажем, в субботу подтянуться?
— Без вопросов. Где встречаемся?
Я примерно знал, где жил старший из Стругацких, где-то на проспекте Вернадского, в одной из новых многоэтажек. Может, к себе пригласит? Но нет, Аркадий Натанович предложил встретится у ресторана Центрального Дома литераторов на Воровского, которая в моём будущем станет Поварской. Впрочем, как и было до 1923 года. Ничего себе, они меня что, в это легендарное место хотят провести? Ну так-то я совсем не против.
— В субботу в шесть вечера, не опаздывайте, — повторил Стругацкий, прежде чем в трубке зашвучали гудки отбоя.
Я не опоздал. Правда, до этого успел завезти магнитную плёнку с записью «Влюблённой женщины» в сопровождении ВИА «Свердловчанка» моему большому другу Силантьеву, а заодно партитуру. Надо же мне было проталкивать жену на большую эстраду, народ ведь так и слал на телевидение письма чуть ли не мешками, требуя показать красотку из Свердловска, желательно с новой композицией. Мы с Полиной решили поклонников не разочаровывать, и намекнуть Юрию Васильевичу, что с этой песней моя жена хорошо смотрелась бы в записи «Голубого Огонька». Тот обещал послушать и вынести вердикт, а заодно поспособствовать появлению моей жены в «огоньке», если песня действительно так хороша, как я её расписал.
А за полчаса до назначенного времени на пронизывающем ветре, нахохлившись в своей куртке, как воробей, я занял место у входа в ресторан ЦДЛ. Знал бы, что в Москве погода не лучше свердловской, прилетел бы в пальто.
Братья появились без пяти шесть. Оба в пальто и шляпах, оба в очках, только Борис поупитаннее и с усами — их фотографии я помнил по прошлой жизни. Сделал несколько шагов им навстречу.
— Здравствуйте! Я Евгений Покровский.
— Очень приятно! Аркадий.
— Борис.
Мы обменялись рукопожатиями. Я старался сильно не сдавливать кисти знаменитых писателей, мало ли, поломаю пальцы, и не смогут они свои книги писать. Вернее, набивать буквы на пишущих машинках. Что такое даже небольшая трещина в каком-то несчастном мизинце — я уже прекрасно знаю на собственном примере. Сейчас палец был в норме, но я по првычке старался его лишний раз не напрягать. А если серьёзно, ни к чему демонстрировать силу на заранее слабых, это выглядит как конкретное быдлячество.
— Видал, Боря, вот он какой, современный Максим Каммерер[1], — улыбнулся Аркадий Натанович. — Ну что, пойдём отужинаем? А заодно и обговорим наши дела.
Последнее уже обращалось ко мне.
— А меня пустят? Я же не член…
— Член, не член — с нами пустят, — уверенно заявил старший брат.
Действительно, пустили. Войдя в двухъярусный «Дубовый зал», я даже немного опешил от всего этого несоветского великолепия. Читал, конечно, что здесь весьма круто, но не думал, что настолько. Встречали нас стоявшие у входа старинные напольные часы. Стены были обшиты дубовыми панелями, тут и там тянулись вверх резные колонны. Мебель из осветлённого дуба, старинные китайские вазы. Витая лестница вела, насколько я помнил из почерпнутой когда-то в интернете информации, вела в Каминный зал. Через украшенные масонскими символами оконные витражи свет с улицы почти не проникал. Да и время уже было тёмное. А вот с высоченного потолка, лежащего на потемневших от времени, сигарного оттенка балках, свисала огромная люстра. Её свет, перемешиваясь с мерцающими отблесками от хрустальных бомбошек, падал на столы с туго накрахмаленными скатертями и конусами салфеток. Сервировались они тоже не абы чем, а павловской посудой, изящной формы приборами и бокалами. Словом, ощущение пребывания в настоящем «храме еды». Только знай кушай, пей, живи и радуйся.
Стругацких здесь, надо думать, знали и уважали, чуть ли не от каждого столика в нашу сторону следовали кивки
