Бабочка на штанге (Стальной волосок-3) - Владислав Крапивин

— Папа! Это я, Саня! И Соня рядом!.. Ничего не случилось, просто долго не знаем про вас… Потому что мобильник разрядился, а бабка… баба Лена то есть денег не дает… Хорошо, заплати! А батарейку мы сами зарядим!.. А мама где? На вахте? Ты ей привет… Ага, пока… а то мы с чужого телефона… Ну, один знакомый мальчик дал!.. Ага, передам!

Саньчик выключил мобильник и протянул мне. Улыбался.

— Папа сказал: передай мальчику спасибо… Он, когда уезжал, оставил нам свой старый сотовый, но в нем деньги кончились. Теперь он перечислит…

— Хорошо… А то давайте, я положу полсотни на ваш счет. На разговор или на два хватит…

— Не надо, папа перечислит, — поспешно сказала Соня.

— Он всегда делает, что обещает, — объяснил Саньчик. — Просто они с мамой не знали…

— А тогда номер ваш продиктуйте. Я запишу. На всякий случай… Помните номер?

— Конечно! — подскочил Саньчик. И четко сказал мне цифру за цифрой. Я внес их в мобильник. Объяснил: — Может, еще пригодимся друг другу… Вермишата.

Соня серьезно кивнула. А Саньчик… он опустил глаза, пошевелил пальцами в босоножке и вдруг спросил:

— Клим, а ты скаут да?

— Че-во-о?

Он смутился:

— Ну… к нам в класс зимой какой-то дядька приходил, в рубашке со шнурками и погонами, с нашивками всякими. Рассказывал про скаутов. Говорил, что, когда подрастем, сможем записаться к ним, если хотим делать добрые дела… А ты вот тоже… вон сколько всего доброго…

— Чего доброго? — мне тошно стало от неловкости. — Вермишель что ли? Вот подвиг…

— Нет, вообще… — тихо сказала Соня.

— И форма у тебя похожая на ту, на дядькину, — заметил Саньчик.

— Никакой я не скаут! А форма от лагеря осталась, от прошлогоднего. Ее нам на память отдали, потому что лагерь закрывался навсегда. Из-за кризиса…

Саньчик смущенно почесал острое ухо. Соня же (видимо, чтобы разогнать неловкость) спросила:

— А как назывался ваш лагерь?

Гравитация

Лагерь назывался «Андромеда». Говорили, что среди начальства когда-то был любитель фантастики, вот и предложил название в честь книжки Ефремова «Туманность Андромеды». А с начальством не спорят…

Напросился я в лагерь не для радости, а наоборот. Назло себе. Дело в том, что прошлой весной и летом стали глодать меня опасения. Насчет моей личности…

Всякие страхи бывали у меня и раньше. То казалось, что у меня неизлечимая болезнь проказа (подозрительные пятнышки на теле); то возникала боязнь, что отец вдруг снова «слиняет» к какой-нибудь чужой женщине (хотя не было никаких признаков); то свербило голову, что я, наверно, не родной сын у мамы и папы (ну, ведь не похож на родителей!). Позже я узнал, что такие страхи называются «подростковые фобии» и что бывают они у многих. Но тогда-то еще не знал и маялся всерьез! А фобия, загнавшая меня в лагерь, была насчет того, что я неприспособленное к жизни существо. Живу, «как растение мимоза в ботаническом саду» (вычитал в старой книжке Михалкова такие стихи).

В самом деле! Я же был «мамы-папино» дитя. Даже в детский сад ходил всего полгода, так уж получилось. Мама несколько лет занималась своей корректорской работой дома — и заодно моим воспитанием.

Я дожил до одиннадцати лет и не ведал никаких несчастий. Родительского развода почти не помнил, а других драм в жизни не случалось. Самые большие трудности — это когда не ладится с математикой или когда вредничает Валерия. Всякие ангины и гриппы не в счет. От них только польза. Слегка пострадаешь, зато недели две можно не ходить в школу…

В школе все было нормально. Ни с кем крепко не дружил, но и не ссорился, хотя бывает, что к таким, у кого «мозги вместо бицепсов», прискребаются. Ко мне никто не приставал. Наверно, потому, что еще в первом классе я однажды заставил себя сцепить зубы и начал отмахиваться от обидчиков изо всех отчаянных сил. («Вы только подумайте, ребенок из интеллигентной семьи, а повел себя, как взбесившийся гладиатор!» Никто не мог понять, что «ребенка» довели…)

В общем, в классе дела шли нормально. Однако, незнакомых пацанов, у которых заметна была всякая там крутизна, я старался обходить сторонкой. И на улицах, и в школьном дворе. Такая моя боязнь посторонним не бросалась в глаза, но сам-то я о ней знал. И вообще много чего знал про себя. Понимал, что никакой закалки внутри у меня нет. Потому что опасностей и суровых приключений в жизни не испытывал, они были только в книжках, в телевизоре и на дисках DVD (не считать же нападение собак, после которого заикался полгода!).

А что же дальше-то будет?

Как стану жить, если попаду в армию? Или в спец-училище, где готовят разведчиков для параллельных пространств? Я был уверен, что такие училища (возможно, секретные) скоро появятся. На фиг я там нужен, мамин хлюпик!.. Да и в любом взрослом деле…

Короче говоря, в начале июня я стал зудеть, что хочу в летний лагерь. Мол, надо же привыкать к самостоятельности. А то ничего не видел, кроме семейных туристических поездок! Папа сказал, что это «речь не мальчика, но мужа». И в профсоюзе работников радио и ТВ раздобыл для меня путевку. Правда, только на третью смену. Два месяца я старательно помогал родителям обустраивать новое жилье, а в конце июля отправился в «Андромеду». С довольным выражением на лице и с обмиранием внутри.

Я был уверен, что придется там не сладко. Слышал не раз, какие шуточки устраивает «лагерная братва» с теми, в ком учует мягкотелость характера. Это тебе не привычный пятый «Б», все придется начинать сначала!

Но оказалось, что никакой «братвы» нет. Гвалтливая малышня, девчонки, у которых на уме наряды да косметика; мальчишки, у которых мысли о футболе, о купанье (чтобы подольше) и о вылазках в сады соседних дачников. Ну и большие парни и девицы — для них главная радость на вечерних дискотеках (какие там забавы, известно каждому). В общем, обычные ребята. Никто не приставал, не дразнился. И чего я вбивал себе в голову всякие страхи?

Я боялся еще, что стану скучать по дому и даже хлюпать носом в подушку по ночам (было однажды такое, когда после истории с собаками на несколько дней попал в детский стационар). Но и этого не случилось. Мобильник-то под рукой! Соскучился — набрал номер и… «Мама, это я! Как вы там? А «мы тут» в порядке. Загораем, гоняем мячики и питаемся четыре раза в сутки. Живот стал, как у Тараса Бульбы! — (Это было полное вранье, но надо же утешить родителей!) — А еще спортом занимаюсь, фехтованием!.. Да ничего я себе не выткну, это безопасно!»

На самом деле таких занятий в «Андромеде» не было. Просто, я узнал, что Стасик Барченко (курчавый, задумчивый и смирный) в городе ходит в фехтовальную секцию. Я попросил его показать «ну, хоть пару приемчиков, чтобы знать, как это делается». Стасик был покладистый человек. Мы на берегу озера выбрали несколько прутьев орешника, нашли консервные крышки для щитков, смастерили «рапиры». Стасик научил меня, как вставать в боевую позицию, отдавать салют, делать выпады. Показал четыре основные зашиты: четвертую, шестую, вторую, третью…

Занимались мы целую неделю, и Стасик говорил, что получается у меня неплохо. Победить его я, конечно, не мог, но иногда все же ухитрялся нанести укол. А один раз я Стасика удивил!

Когда старательно тренируешься, появляется такая автоматика в движениях. Рука уже сама знает, как брать защиту, как делать обманный перевод, как отвечать… Но случилось, что однажды я не стал делать ничего, а просто замер с опущенным оружием. Рука Стасика дернулась влево, ожидая выпада с той стороны, а я вскинул конец прута и уколол противника прямо в грудь. И даже виноватым себя почувствовал: как я легко обманул его. Стасик растерялся, округлил рот.

— Ну, ловко ты как… Хотя наш тренер сказал бы, что это некорректный прием.

— Разве незаконный?

— Нет, законный, конечно, только… ну, я сам не знаю. Конечно, судьи этот укол признали бы, но могли поморщиться…

— Почему?

— Понимаешь, такой прием хорош для настоящего боя, на войне, но не для спорта…

Я не хотел войны и дурашливо сказал, что больше не буду. Мы посмеялись. И все было хорошо, но через два дня за Стасиком приехал отец и увез его в Египет, в туристическую поездку. Я не успел даже взять у Стасика адрес…

Все сразу поскучнело. Хотя в общем-то было терпимо. А здешние вечера мне нравились по-настоящему. Те ребята, кто не хотел дергаться на дискотеке под всякое рок-завыванье, уходили на берег и разжигали костер. Небольшой такой, уютный. Тихо качались черные сосны, звезды между ними плавали туда-сюда. К ним улетали искры. Кто-нибудь из вожатых брал гитару, и мы начинали вспоминать песни. Всякие.