Два брата: век опричнины - Лейла Салем

– Должно быть, это ветка, – успокоила она себя и только хотела было вернуться к теплой постельке, как стук раздался вновь.

Анастасия расстворила ставни и глянула вниз: на земли лежал завернутый в пергамент камешек. Не долго думая, позабыв все наставления отца и няньки, скромница преодолела страх и вылезла через окно на улицу. Скрываясь в тени могучих деревьев, девушка бесшумно прошла к высокому забору и остановилась в нерешительности

Подул ветерок. Кроны деревьев качнулись туда-сюда. Анастасия испугалась и только хотела было вернуться назад, как рядом мелькнула чья-то тень, потом раздались шаги. Девушка зажала рот руками, дабы не вскрикнуть, но тут подле нее появился тот, о ком она грезила все это время. Александр в обычной одежде и мягких сапогах без каблуков стоял перед ней и с нежной улыбкой глядел в ее прекрасные глаза. Анастасия слегка улыбнулась, в лунном свете блеснули ее белые ровные зубы.

– Вот мы и встретились, душа моя, – тихо промолвил юноша и вплотную приблизился к ней.

– Неужто у тебя нет терпения? – попыталась было отстраниться девица, но не сделала ни шагу назад.

– Зачем ждать, коль завтра, ты понимаешь, уже завтра придут к твоему отцу мои родители, дабы назначить день свадьбы и выяснить о приданном нашем? Ты рада?

Анастасия качнула головой и прижала ладони к сердцу. Камни ярко вспыхнули на ее повязке, что украшала лоб и волосы ее, длинные серьги качались в такт ветра. Она стояла, залитая лунным светом: высокая, прекрасная, с длинной до земли косой, перекинутой через плечо на одну сторону. В висках Александра забурлила кровь, он не мог поверить, что видит возлюбленную в таком виде – не с покрытой головой, босой, в легкой ночной рубашке, но она не убегает, не прячется, а стоит, смотрит на него своими большими очами. Молодой человек решительным движением руки прильнул красавицу к себе и дотронулся губами ее губ. Анастасия даже не дернулась. Тогда он осмелел: одна рука его расстегнула верхнюю пуговицу на ее ночной рубахе и залезла под нее, дабы нащупать сокрытую под нею упругую грудь. Другая его рука спустилась с талии вниз и потянула подол юбки вверх, обнажив до колен стройные ножки. Анастасия предавалась до сей поры невиданным чувствам, но когда рука возлюбленного обнажила ее ляжки, красавица вдруг оттолкнула его и, отбежав в сторону, прикрыла грудь рубахой.

– Ты чего? – удивленно уставилмя на нее Александр, прийдя в себя.

– Нет, не надо. Подожди до свадьбы.

– Да чего ждать-то? – юноша снова подошел к ней и прижал к себе. – Боишься, что после этого я оставлю тебя?

Девушка опустила голову, но ничего не ответила.

– Ты не веришь мне? – пересспросил он.

– Я боюсь…

– Чего? Меня?

Красавица отрицательно мотнула головой и на миг обернулась к дому, словно боясь, что их кто-то увидит. В это время, пользуясь ее замешательством, Александр снова притянул ее к себе и каснулся до ее сладких уст. Сквозь его одежду девушка почувствовала его вставшую крайнюю плоть и снова испугалась.

– Нет, – воскликнула она и отбежала в сторону, – прошу тебя, подожди до свадьбы, ибо я не хочу опозорить отца своего.

– Не бойся так, я не дам опозориться ни тебе, ни родителю, что породил тебя на свет ради меня. В брачную ночь я порежу свой палец и кровь моя каплями упадет на простынь, а на утро ты вынесешь ее на обозрение как доказательство твоей непорочности.

Этих слов Анастасия испугалась. Нет, не могла она обманом начинать супружескую жизнь. Воспитанная в духе русского православия, красавица понимала, в какую пропасть могут привести ее страстные порывы, нашептовываемые молодостью и красотой суженного. Александр полностью проникся к ней симпатией, отметив, что дщерь Глеба Михайловича не просто красавица, но еще умница и добродетельна. Решив, что не станет до садьбы порочить невинную честь ее, он лишь страстно поцеловал в ее покрасневшую от смущения щечку и словно кошка взобрался на ветку дерева, оттуда прыгнул на забор и расстворился во тьме. Анастасия все еще стояла в саду, не решаясь вернуться в дом.

Когда все смолкло, девушка пришла в себя и быстро добежала до своего оконца. Ее тело колотила мелкая дрожжь, но отчего, того не ведала. Оставшееся время до рассвета красавица провела без сна, лежа на кровати. Она не могла поверить, что такое могло произойти, но чувства переполняли ее, вливаясь потоком в сердце. Ей было приятно вспоминать влажные уста Александра, его сильные руки, которые держали и мяли ее грудь, ощупывали талию и бедра, все это было впервые, но как сладостно. Девица потянулась всем своим длинным телом и блаженно улыбнулась во тьму, вновь и вновь вспоминая ласки Александра.

Яркая луна освещала все вокруг: и страстно целующихся возлюбленных в саду под яблоней, и сидящих за столом дородного Алексея Елизаровича и дряхлого, сухого старика – боярина Симеона Тимофеевича. Оба поедали нарезанное ломтиками свинное мясо и запивали из кубков старым вином. Алексей Елизарович влил в рот вино, погонял его какое-то время, а потом со сморщенным лицом проглотил, будто оно было ему не по вкусу. Симеон Тимофеевич глянул на гостя и выдавил из себя смешок: пришел, дескать, с нерадостной вестью, да еще угощением хозяина чурается. Позвать бы конюха – здоровенного детину, дабы выкинуть вон из дома Елизаровича, да нельзя, вдруг пригодится еще?

– Так ты говоришь, назавтра сваты придут? – переспросил старик, выплеснув на скатерть вино.

– Правду говорю тебе, неужто врать мне сподобилось? – после этих слов Алексей Елизарович перекрестился.

– Да ты не серчай, гость мой званный, пей, ешь, покуда я добрый, а не то…

– Что? Что ты мне сделаешь, а? – крестный Анастасии придвинулся к хозяину дома и сверху вниз глянул на него страшным взглядом, но тот даже не отодвинулся, ни один мускул не дрогнул на его старческом, пожелтевшем лице.

– Сядь спокойно, Лешка, не у себя ты дома, а в гостях, и не ты должен злиться на меня, а я на тебя. Давненько ли ты, мой любезный друг, баял мне на ухо о красоте твоей крестнице, обещал свидеть меня с ее отцом, Глебом Михайловичем. Я тебе за такую услугу даже перстень подарил, думая, что такой муж как ты, сдержит слово свое, а ты ничего не сделал.

– Откуда мне было знать, что все так получится? Это сватовство нагрянуло как снег на голову, что мне оставалось делать? Не встать же между Глебом Михайловичем и Сашкой Тащеевым?

Симеон Тимофеевич захохотал каким-то страшным голосом, будто сам демон сидел в нем. Отсмеявшись вволю, он проговорил:

– Краса Анастасия мне нужна и покуда я жив, она станет моей, чего бы мне этого не стоило, а сделаем вот что… – старик наклонился к уху гостя и что-то долго говорил ему, тот сидел с потускневшим взором и лишь одобрительно кивал головой, в конце Симеон спросил его, – Романа Филипповича знаешь?

– Да.

– Вот пусть он и поможет тебе в этом деле. Сам-то ты вряд ли что-то сделаешь.

– Да что же я с этим лиходеем дело буду иметь? Нет и нет, я умываю руки, а ты сам уж…

Боярин хрипло кашлянул в кулак и протянул руку со словами:

– Перстень давай сюда.

Алексей Елизарович как-то весь напрягся, зло огляделся по сторонам и промолвил словно школьник, не выучивший урок:

– Дак я его уже продал, что мне возвращать-то?

– Ах, продал значит, ну тогда тебе ничего не остается как подсобить мне, а уж я в долгу не останусь. Мне лишь бы красавицу мою достать, а там хоть трава не рости.

– Счастливый ты, Симеон Тимофеевич, одна только забота – молодку подавай на твое ложе.

– То-то же, – старик весело засмеялся и покачал в воздухе перстом.

В назначенный день пришли к Глебу Михайловичу сваты. Никита Федорович и Марфа Егоровна принесли множество подарков для будущих родственников: украшения из жемчуга, меха соболиные, пряники медовые, мед в деревянном бочонке. В это время взволнованная Анастасия ожидала в своей горнице, время от времени разглядывая себя в зеркальце: кожа бела, щеки румяны, брови густо накрашены сурьмой, глаза подведены, лишь губы ее – красивые, алые, не тронуты помадой. Длинные серьги с яхонтами придавали ее лицу величественный вид, а повязка в виде маленькой короны, украшенная каменьями и биссером, сделала ее обычную прическу в виде косы столь прекрасной, как сам цвет волос ее – русый, с золотистым оттенком. Тонкие пальчики Насти от волнения то и дело крутили бусы, перебирая их словно четки. Нянька как увидела это, так сразу взяла ее руки в свои, поцеловала и произнесла:

– Красавица моя, солнышко ясное, успокой сердце свое, не тереби украшения свои.

– Как мне успокоиться, нянюшка, коль решается судьба моя? – девушка приблизилась к старушке и крепко, от всей души, прижала ее к своей груди.

Нянька всхлипнула, но взяла себя в руки. Еще раз осмотрев свою воспитанницу, она пришла в восторг: столь дивной красы по всему миру ищи, а не сыщешь. На шелковую рубаху, чьи длинные рукава по краям были украшены вышивкой, был надет шушун золотисто-красного цвета – распашное на пуговицах платье с глубоким вырезом спереди и с висячими фальшивыми рукавами, ниспадающих почти до пола. На изящных ножках красовались сафьяновые сапожки алого цвета с вышивкой из золотых нитей на высоких каблучках. И до того высокая, Анастасия теперь, пожалуй, оказывалась одного роста с суженным Александром.