Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика - Илья Пиковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Траки, траки, траки, траки...
— Сара с Моней ели раки! — задорно подхватила зам. директора «В.Х.», тряхнув антеннами-косичками и огромным кремовым бантом надо лбом. И даже вышибалы, изобразив ухмылки на квадратных лицах, стали вертеть чемоданными задами и кланяться публике, не выпуская из рук своей жертвы, которая вдруг изловчилась и с мстительным злорадством бросила в публику:
— Композитор Шостакович! Лирико-философская поэма для квартета!
Это вызвало оживление в зале. Раздался смех и несколько звучных хлопков. Но тут согласно объявлению, которое сделал «липовый грузин», вышли ещё два вундеркинда, уселись на стулья, взмахнули смычками и стали дружно резать и кромсать пространство перед лукавыми мордашками. Под сводами клуба поплыли глубокие музыкальные раздумья Шостаковича, а в зале воцарилась атмосфера наподобие той, что была на броненосце «Потёмкин» накануне восстания.
— Дима, Дима! — звал режиссёр, сложив рупором ладошки. — Кордебалет! На выход, Дима… Выводи кордебалет!
Однако Дима, у которого снова отказал слуховой аппарат, не мог понять, что от него хотят. Он улыбался, беспокойно вертел головой и вопросительно тряс перевёрнутыми кверху ладонями, стараясь уяснить смысл команды. Этим немедленно воспользовался Додик Берлянчик. Как только девицы появились на сцене, он сделал шаг вперёд с хлопком над головой и, подпрыгнув в венгерском ключе, скрестив ноги и щёлкнув каблуками, решительно указал на выход. Это была ясная, профессионально поданная команда, которую Дима воспринял, как наглядную интерпретацию режиссёрской воли, и поэтому безропотно повиновался ей. Мастерски повторив все движения Берлянчика, он увёл свою лебединую стаю за кулисы, где на них сразу же набросилась зам. директора «В.Х.».
— Это Дима, — оправдывались девушки. — Мы не знали, что нам делать. По сценарию мы выплываем лебедями…
— Вы не лебеди, вы б-ди! Дима, Дима… У вас что, нет своих голов?!
— У нас в сценарии совсем другое, — плаксиво возражали оскорблённые девицы. — По сценарию мы раздевались под «Во поле берёзонька стояла», а не под лирико-философскую поэму Шостаковича... Под Шостаковича мы не репетировали.
Этот довод окончательно вывел из себя зам. директора «В.Х.».
— Под «Во поле берёзонька стояла» может раздеться любой дурак! — рявкнула она. — Я тоже могу раздеться под «Во поле берёзонька стояла»... За те деньги, что вам платят в «Виртуозах Хаджибея», вы должны уметь раздеться под любую музыку! Вы знаете, что у Вили в любой момент может быть вспышка озарения, и вы должны быть к этому готовы!
— Девочки, на сцену! Быстрей, быстрей, — торопил режиссёр. — Больше никого не слушать. Следите только за моими жестами! — добавил он, не подозревая, что именно последняя команда погубит дело окончательно. Как только девичий хоровод снова появился за спинами юного квартета, Берлянчик дружески обнял режиссёра за плечо и спросил:
— Виля, как тебе не стыдно? Ты талантливый художник... Ты ставил прекрасные спектакли… Зачем ты занимаешься пошлятиной!
Виля, нервы которого были на взводе, скосил на Додика непроницаемый змеиный взгляд:
— Отвяжись! — отрезал он гневным шёпотом и сделал протестующий жест рукой, который, ждущие его команду девушки, восприняли каждая по-своему: часть из них, строго следуя сценарию и наставлениям зам. директора «В.Х.», эффектно обнажалась, а вторая половина пулей вымелась со сцены, поскольку та же зам. директора «В.Х.» предупредила их, что действие перешло в экспромт, и у Вили могут быть внезапные вспышки озарения.
Тут на сцене появился Гаррик Довидер с кровавым синяком под глазом и оборванным рукавом. Раздувая свои огромные щёки, он по бумажке проревел:
— Композитор Гайдн. Серенада!
После этого вышел новый виртуоз, поправив бабочку, и теперь уже всем квинтетом детишки принялись за поверженную публику, которая стала покидать зал. Последними ушли призёры.
На следующий день Берлянчику позвонили домой и предложили отказаться от своей доли в «Виртуозах Хаджибея». Додик не принял это всерьёз, а ещё спустя неделю по его машине дали автоматную очередь. Берлянчика спасло то обстоятельство,что именно в этот момент он потянулся к ножке медицинской сестры, которую отвозил после процедуры, и поэтому пули прошли над головой.
Решив не испытывать судьбу, он на время спрятался в больнице, куда Додика положили на обследование и откуда ночью выкрали его.
Глава 8. Кровавый уик-энд Додика Берлянчика
Берлянчик лежал на запыленном паркетном полу, раскинув руки и разведя носки больничных шлёпанцев,в которые были обуты его исхудавшие ноги. В треугольнике между шлёпанцами метался мотылёк, видимо, испуганный этим новым для его царства полосатым и тощим предметом. Вид мотылька усиливал ощущение беспомощности и нелепости бытия; как всякий человек, измученный опасностью и страхом, Берлянчик искал ту отправную точку в бешеном водовороте мыслей и чувств, которая помогла бы ему принять кровавую развязку со спокойным достоинством мужчины. Сначала он искал успокоение в думах о дочери и жене, но это не облегчило его страданий, потому что семьянином он себя почувствовал только после второго инфаркта, решив, что надо побыть в благочестии хотя бы несколько дней до кончины.
Тогда он стал думать о бизнесе и «Виртуозах Хаджибея». Но это ещё больше расстроило его! Ибо если собственный конец он воспринимал как естественный финал одряхлевшего существа, то с деятельностью «Виртуозов Хаджибея» были связаны его почти юные устремления и надежды, которые теперь, как песня, оборвались на полуслове, и это нещадно угнетало его.
Берлянчик расправил затёкшие чресла и вздохнул. Теперь он понимал, что у него есть только два одинаково печальных выхода: или он откажется от передачи своей доли в «Виртуозах Хаджибея» — и тогда в субботней телепрограмме «Человек и закон» объявят, что из третьей городской больницы ночью вышел и без вести пропал гражданин Берлянчик Д. С.; или он откажется от самой доли и лишится всего, что имел, кроме жены Лизы, двух инфарктов и огромных процентов по долгам.
Тут невесёлый ход его мыслей прервал шум подъехавшей машины. Додик понял, что наступают его последние минуты! Он положил таблетку валидола под язык, отполз к огромному стенному шкафу и с безотчётной надеждой погибающего спрятался в него. Раздался скрип ключа в двери и стук женских каблуков, за которым следовала осторожная мужская поступь.
— Сейчас ужас что творится! — произнёс мужчина, и Берлянчик с изумлением узнал голос Горчака. — Мой товарищ ночью вышел из больницы и пропал. Был человек и нету. Ирочка, так это ваша вилла?
— Да.
— Странно, если вы такие состоятельные люди, зачем тебе раздеваться в «Виртуозах Хаджибея»?
— Спроси у мужа — это его дикие причуды.
— И, И... он согласен, чтобы ты была наградой для «призёра»?
— Ну, нет! Он позаботился о том, чтобы этого не случилось.
— Гммм... А ты уверена, что он не явится сюда?
— Не бойся, он уехал в Киев.
— А кто тебе сказал, что я боюсь? — произнёс Горчак уже другим, помолодевшим тоном, и тут же бурно приступил к своей роли искусителя, — то есть, стал играть подтяжками и мычать ламбаду, что свидетельствовало о его мужской независимости и игривом настрое.
— Ирочка, мой запоздалый, нежный блюз… Ты знаешь, что «Монако» будет выпускать? Ёжик-пробку для бутылок... Как ты думаешь, их будут покупать?
— Осторожней, кофточку порвёшь!
— Ещё как будут!.. А зеркала для попугайчиков? Мы их делаем из отходов целого листа, это я придумал... Я уверен, тоже будут улетать!
Очевидно, зеркала для попугайчиков и виды на их потребительский успех вернули Горчаку его апломб и равновесие. Однако, девушка любезным, но твёрдым голосом Беназир Бхутто, сказала:
— Алик, не хочу лукавить… Ты знаешь, почему я согласилась встретиться с тобой? Я прочла в твоей визитке, что ты генеральный директор акционерного общества «Монако», а мне нужны такие люди… Мы сейчас сядем, пообедаем…
— Интересно, чем обедать — этой паутиной?
— Нет, я позвонила в «ночной сервис» и сделала заказ.
— Ирочка, но у меня в десять закрывается больница!
— Сядь, Алик, успокойся. Послушай… Я не знаю, как это звучит, но я активно занялась политикой.
— Ты? — изумился Алик.
— Да, я… Я хочу баллотироваться в депутаты Верховной Рады.
— С какой программой?
— Ну… умеренно-консервативной. Скажем так. А ещё точнее — монархической… Я создала организацию «Престольный Набат» и стала ее лидером. Пусть тебя это не смущает. У нас хорошо продуманная, эффективная программа... Ты хочешь нам помочь?
— Каким образом?
— Средствами.
— Хм… Как раз с этим у меня и напрягаловка. Мы только запустили ёжик-пробку для бутылок и зеркала для попугайчиков. Ирочка, а товаром можно?
