Странствия убийцы - Робин Хобб

— Возможно. А возможно, и нет.

Мы сидели и смотрели, как умирает пламя. Я поднял руку к уху и повозился с застежкой на серьге.

— Я хочу отдать это тебе.

— Я бы предпочел, чтобы она осталась у тебя. Носи ее. — Он почти просил. Это звучало странно. — Я не знаю, что означает для тебя эта серьга. Но как бы то ни было, я не заслужил ее. У меня нет на нее прав.

— То, что она символизирует, нельзя заработать. Я просто даю это тебе. Будешь ты ее носить или нет, все равно, возьми с собой.

Все-таки я оставил серьгу болтаться в ухе. Тонкая серебряная сеть с синим камешком внутри. Когда-то Баррич дал ее моему отцу, а Пейшенс, ничего не зная о ее значении, передала серьгу мне. Я не знал, почему Баррич хотел, чтобы я носил ее, он ничего не сказал мне, а я не стал спрашивать. Он встал и вернулся к своему одеялу, и я услышал, как он лег.

Я ждал от него вопросов, и мне было больно от того, что он ни о чем не спросил. Тогда я все равно ответил:

— Не имею представления, что буду делать, — сказал я в темноте. — Всю мою жизнь у меня была работа и учителя, перед которыми надо было отчитываться. Теперь, когда ничего этого нет… странное чувство.

Некоторое время я думал, что он вообще не собирается отвечать. Потом он вдруг сказал:

— Это мне знакомо.

Я посмотрел на потемневший потолок.

— Я думал о Молли. Часто. Ты знаешь, где она?

— Да.

Он ничего не добавил, и я понял, что больше спрашивать не надо.

— Я знаю, что мудрее всего дать ей уйти. Пусть она верит, что я мертв. Надеюсь, что тот, к кому она ушла, кто бы он ни был, будет заботиться о ней лучше, чем я. Надеюсь, он любит ее, как она заслуживает.

Баррич зашевелился под одеялом.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он настороженно. Это было труднее выговорить, чем я думал.

— Когда она уходила от меня в тот день, то сказала, что у нее есть кто-то другой. Его она любит так же, как я люблю своего короля, и ставит превыше всего и всех в своей жизни. — Горло мое внезапно сжалось. Я глубоко вдохнул, пытаясь проглотить комок. — Пейшенс была права, — сказал я.

— Да, — согласился Баррич.

— Я не могу винить никого, кроме самого себя. Как только я узнал, что Молли в безопасности, мне следовало позволить ей идти собственным путем. Она заслуживает человека, который может отдать ей все свое время и всю свою преданность…

— Да, заслуживает, — безжалостно кивнул Баррич. — И позор, что ты не понял этого, прежде чем сошелся с ней.

Одно дело самому признавать свою вину. Совсем другое дело иметь друга, который не только согласен с этим, но еще и указывает, как велика эта вина. Я ничего не отрицал и не стал спрашивать, откуда он это знает. Если ему сообщила Молли, я не хотел знать, что еще она сказала. Если он догадался сам, я не хотел знать, что было так легко догадаться. Меня захлестнула такая волна ярости, что я был готов зарычать на него. Я прикусил язык и стал размышлять о своих чувствах. Я испытывал вину и стыд за то, что это кончилось для нее болью и заставило сомневаться в самой себе. И все же я был уверен в том, что поступал искренне. Когда я овладел своим голосом, то сказал:

— Я никогда не буду жалеть о том, что любил ее. Только о том, что не смог сделать ее своей женой в глазах всех — а в моем сердце она была ею.

На это он ничего не ответил, но через некоторое время разделяющее нас молчание стало оглушительным. Из-за этого я не мог спать. Наконец я снова заговорил:

— Так. Полагаю, завтра каждый из нас пойдет своим путем.

— Полагаю, да, — ответил Баррич. Через некоторое время он добавил: — Удачи тебе. — Голос его звучал так, как будто он действительно хотел этого, как будто он понимал, сколько удачи мне понадобится.

Я закрыл глаза. Я сейчас так устал, так устал. Устал обижать людей, которых любил. Но теперь это было сделано. Завтра Баррич уйдет, и я буду свободен. Свободен, чтобы следовать велению моего сердца без постороннего вмешательства.

Свободен, чтобы убить Регала.

3

ПОИСКИ

Скилл — это традиционная магия рода Видящих. Хотя, по-видимому, она сильнее у людей королевской крови, склонность к ней нередко можно обнаружить в боковых ветвях династии или в людях, чьими предками были как островитяне, так и жители Шести Герцогств. Эта магия дает возможность обладающему ею мысленно связываться с теми, кто находится от него на расстоянии. Она может использоваться самыми разными способами. При помощи простейшей формы Скилла можно передавать сообщения и влиять на мысли врагов (или друзей), чтобы склонить их к определенным действиям. У нее есть и недостатки: она требует огромного количества энергии и внушает практикующим ее привязанность, которую часто неправильно называют удовольствием. Скорее, это что-то вроде эйфории, которая возрастает в зависимости от силы и продолжительности работы Скиллом. Она может заманить мага в ловушку привыкания к Скиллу, который постепенно высасывает из него всю умственную и физическую силу и превращает взрослого человека в большого неразумного ребенка.

Баррич ушел на следующее утро. Когда я проснулся, он уже встал и оделся и двигался по хижине, складывая свои вещи. Это не заняло у него много времени. Он забрал свою одежду и инструменты, но оставил мне львиную долю нашей провизии. Прошлой ночью мы не пили, но утром разговаривали так тихо и двигались так осторожно, как будто мучились тяжелым похмельем. Мы медлили с ответами друг другу, пока мне не показалось, что лучше бы нам не разговаривать вовсе. Мне хотелось бормотать извинения, умолять его остаться — словом, делать все что угодно, чтобы избежать такого конца нашей дружбы. В то же время я хотел, чтобы он ушел, чтобы все это кончилось и наступило завтра — рассветет новый день, и я буду один. Я держался за свое решение, как хватаются за острый клинок ножа. Подозреваю, что он чувствовал нечто в этом роде, потому что иногда останавливался и смотрел на меня, как бы собираясь заговорить. Тогда наши глаза встречались, и мы смотрели друг на друга, пока один из нас не отводил взгляд в сторону. Многого мы не успели высказать.

В ужасающе короткое время он был готов к выходу. Он взвалил на плечи свою сумку, взял посох. Я стоял и смотрел на него, думая, как странно он выглядит: Баррич-всадник пешком. Солнце раннего лета, лившееся в открытую дверь, высвечивало человека, лучшие годы которого уже миновали. Белая прядь волос на месте шрама предвещала седину, которая уже начала проступать в его бороде. Он был силен и крепок, но его юность, без сомнения, уже давно прошла. Дни своего расцвета он провел, ухаживая за мной.

— Хорошо, — сказал он грубо. — Прощай, Фитц. И удачи тебе.

— И тебе удачи, Баррич. — Я быстро пересек комнату и обнял его, пока он не успел отступить.

Он тоже обнял меня, быстро сжал, так что чуть не сломал мне ребра, а потом отвел волосы с моего лба.

— Пойди причешись. Ты похож на дикаря. — Он выдавил из себя улыбку, потом отвернулся и пошел прочь. Я стоял и смотрел, как он уходит, думая, что он не оглянется, но у дальнего пастбища Баррич обернулся и помахал рукой. Я помахал в ответ. Потом он исчез в тени деревьев. Некоторое время я сидел на ступеньке, вспоминая о том времени, когда в первый раз встретился с ним. Если я буду придерживаться своего плана, могут пройти годы, прежде чем я увижу его снова. Если вообще увижу. С тех пор как мне исполнилось шесть лет, он всегда многое определял в моей жизни. Я всегда мог рассчитывать на его силу, даже когда не хотел помощи.

Теперь он ушел. Как Чейд, как Молли, как Верити, как Пейшенс. Я думал обо всем, что сказал ему предыдущей ночью, и содрогался от стыда. Это было необходимо, говорил я себе. Но слишком многое вырвалось из древних обид, которые долго копились в моей душе. Я не собирался вспоминать их, просто хотел выгнать его, а получилось, что причинил ему боль. Как и Молли, отныне он будет носить в себе сомнения, которые я заронил в его сердце. И, ранив гордость Баррича, я уничтожил остатки уважения, которое все еще испытывал ко мне Чейд. Полагаю, в глубине души я надеялся, что в один прекрасный день смогу вернуться к ним и мы снова сможем делить наши жизни. Теперь я знал, что этого не будет.

— Кончено, — сказал я себе тихо. — Та жизнь кончена. Отпусти ее.

Теперь я был свободен от них обоих, свободен от их ограничений, их представлений о чести и долге, их ожиданий. Мне никогда больше не придется смотреть им в глаза и отчитываться за свои поступки. Я волен сделать то, для чего у меня еще сохранилось мужество, то единственное, что может помочь мне оставить позади мою старую жизнь.

Я убью Регала.

Это казалось мне только честным. Он убил меня первым. Меня мучил призрак данного королю Шрюду обещания, что я никогда не нанесу вреда ни одному члену его семьи. Он неотступно преследовал меня. Я успокаивал себя тем, что Регал убил человека, который дал это обещание, так же как и того, кому оно было дано. Тот Фитц не существует больше. Я никогда больше не предстану перед старым королем Шрюдом, чтобы доложить ему о результатах своей миссии, не буду стоять на коленях рядом с ним как человек короля, чтобы одалживать силу Верити. Леди Пейшенс никогда не будет нагружать меня дюжиной бессмысленных поручений, которые для нее имели чрезвычайную важность. Я для нее умер, как и для Молли. Слезы жгли мне глаза, пока я размышлял о своей боли. Молли ушла еще до того, как Регал убил меня, но, как я считал, за эту потерю тоже должен был ответить он. У меня не осталось ничего, кроме той крохи жизни, которую Баррич и Чейд сохранили для меня, и я буду мстить. Регал умрет на моих глазах и будет знать, что это я убил его. Это не будет тихим убийством — никакого незаметного яда. Я сам приведу Смерть к Регалу. Я ударю его, как стрела, как нож, летящий прямо в цель, не обремененный страхами за тех, кто окружает меня. А если я потерплю поражение, что ж… Я уже мертв во всем, что имеет для меня значение. Никому не станет больно от моей попытки. Если я умру, убив Регала, это будет того стоить. Я буду защищать свою жизнь только до тех пор, пока не получу жизнь Регала. То, что случится потом, не будет иметь никакого значения.