На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности - Элис Винтен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты ее видел? – спрашиваю я.
– Да, конечно, – отвечает он и хлопает меня по спине. – Остерегайся комаров-долгоножек.
Его смех растворяется в воздухе, по мере того как он удаляется от меня.
Я закатываю глаза и сажусь на складной пластмассовый стул. На улице все еще довольно тепло. Используя телефон как фонарик, я нахожу журнал, кладу на колени и расписываюсь в нем. Мое лицо искривляется, когда я понимаю, что подпись напоминает каракули двухлетнего ребенка. Теперь я официально сменила Джозефа. Журнал будет использован в суде как доказательство того, что на месте происшествия не было посторонних. В подобных случаях это имеет большое значение. Ты записываешь всех, кто приходит на место: судебных экспертов, детективов и прочих специалистов. Я сомневаюсь, что сейчас кто-то может прийти, поэтому кладу журнал на брезент под сиденьем. Как только экран моего мобильного гаснет, вокруг снова становится темно. Я осматриваюсь, моргаю и жду, когда глаза привыкнут. Треск ветвей заставляет меня обернуться. Ерунда. Я корю себя за то, что боюсь темноты, но, признаться честно, сидеть среди деревьев в полной темноте действительно страшно.
Сменив Джозефа на дежурстве, я расписываюсь в журнале, где фиксируют каждого присутствующего на месте происшествия. Такой строгий учет помогает подтвердить, что посторонних не было.
Когда мои глаза привыкают к недостатку света, я начинаю различать формы предметов вокруг. Вижу палатку, установленную вокруг взрывного устройства в паре метров от меня. Ее передняя часть слегка колышется на ветру. Молния расстегнута. Жаль, что я не взяла с собой фонарь или хотя бы не одолжила его у парней. Надеюсь, света от телефона хватит. Я подхожу к палатке, засовываю в нее голову и руку с телефоном, включаю подсветку и смотрю на бомбу. Я еще ни разу не видела настоящее взрывное устройство, только на фотографиях. Это прозрачный пластиковый контейнер (иногда в таких доставляют еду на дом), внутри которого находится желтая субстанция, напоминающая картофельное пюре. Не знаю, чего именно я ожидала, но точно не этого. Я немного огорчаюсь, что не вижу на контейнере таймера. А потом у меня краснеют щеки, когда я понимаю, насколько по-детски себя веду. Я подношу телефон ближе и впервые замечаю по периметру контейнера большое количество мелких предметов. У меня сводит желудок, когда я понимаю, на что смотрю: это металлические гвозди и шурупы. Их много. Они закреплены на стенках чем-то вроде скотча.
Временно ослепленная светом мобильного, я бреду к своему стулу. Я знаю, для чего эти гвозди и шурупы: они нужны, чтобы ранить людей. Нет, не ранить, а убивать. Они закреплены на взрывном устройстве, чтобы получилась шрапнель. Они должны проникать в туловище и конечности. Причинять сильную боль. Наносить самые страшные раны. Вдруг уже ничто не кажется мне веселым и интересным: ни дежурство рядом с бомбой, ни ношение униформы, ни исполнение своих обязанностей. Меня переполняет отчаяние, когда я думаю обо всех этих несчастных людях. Они чувствуют боль? Они слышат хлопок или видят взрыв? Я закрываю глаза и надеюсь, что они просто слышат хлопок, что шок маскирует боль и что теплый свет просто тихо забирает их. Я встряхиваю головой, чтобы отогнать эти мысли.
Моя голова падает на грудь, когда у меня перед глазами начинают проплывать картинки. За то короткое время, что работаю в полиции, я видела достаточно смертей. Я сижу так долгое время: голова опущена, руки обвиты вокруг туловища, ботинки плотно прижаты к земле. Я думаю о том, как поеду на метро утром. Представляю взгляды, которыми будут обмениваться пассажиры. Эти взгляды будут полны тревоги. Сможем ли мы когда-нибудь ощутить себя в безопасности? Как можно защититься от людей, которые настолько тверды в своих убеждениях, что готовы умереть за них? В глубине души мне хочется уехать из Лондона и никогда больше не возвращаться.
Вероятно, я просидела так около часа и опомнилась, только когда увидела Энди, стоящего сбоку от меня. Мое дежурство окончено. Я поднимаюсь и расправляю брюки.
– Ты в порядке? – спрашивает Энди, пристально глядя на меня.
– Да, все хорошо, – отвечаю я с натянутой улыбкой. – Ты знаешь, как заполнять журнал?
– Да, я уже заполнял его на прошлой неделе.
Глаза Энди блестят от возбуждения. Даже долгая скучная ночная смена не лишила его энтузиазма. Я снова улыбаюсь, но на этот раз искренне.
– Не забывай, что бомбу тыкать нельзя, – шепчу я, подсвечивая снизу лицо телефоном и шагая спиной вперед.
Энди смеется, и я ухожу. Тихо идя по парку, я понимаю, что меня взбодрил энтузиазм новичка. Не просто энтузиазм, а преданность делу. Решимость выполнить свою работу. Та же решимость побуждала лондонцев спускаться в метро, как только оно снова заработало. Это чувство объединяло всех 7 июля. Именно решимость подталкивала всех полицейских, у которых в тот день был выходной, примчаться в участок и выйти на работу, хотя их об этом никто не просил. На выходе из парка я думаю о лучших экспертах Лондона, работающих на месте преступления, и знаю, что они приедут с первыми лучами солнца. Сейчас нет места важнее, чем это.
Я вижу фургон и, зевая, подхожу к нему. Вставая на ребристую металлическую ступеньку, я смотрю на горизонт. Первые солнечные лучи уже подкрашивают небо.
05. Бен
Я смотрю на свое отражение в зеркале уборной. Свет тусклый, грубые кирпичные стены выкрашены в фиолетовый цвет. Из-за безвкусных позолоченных зеркал и ужасных светильников в виде свечей у меня возникает ощущение, что я в будуаре ночной бабочки, а не в общественном туалете. Сейчас только 17:00, но мы с коллегами выпиваем с окончания смены, то есть уже два часа. Я работаю в полиции пятнадцать месяцев и чувствую себя частью команды. Волнение, не отступавшее во время стажировки, сменилось здоровым энтузиазмом. Наблюдая за коллегами, которые работают
