Властелин Севера - Бернард Корнуэлл

Семеро церковников — три монаха и четыре священника — серьезно наблюдали за «обрядом крещения», но ни один не запротестовал против столь явного богохульства и не попытался остановить юношу.

Молодой человек мочился долго, целясь так, чтобы струя основательно промочила волосы Свена, а когда наконец закончил, снова завязал пояс и в очередной раз улыбнулся мне ослепительной улыбкой.

— Ты и есть мертвый воин?

— Да.

— Перестань скулить, — обратился молодой человек к Свену, потом снова улыбнулся мне: — Тогда, может, окажешь честь и согласишься служить мне?

— Служить тебе? — переспросил я.

Пришел мой черед веселиться.

— Я Гутред, — сказал он, как будто это все объясняло.

— Я слышал только о Гутруме, — ответил я. — И я знаю также Гутверда, а еще встречал пару человек по имени Гутлак, но сроду не слышал ни про какого Гутреда.

— Я Гутред, сын Хардакнута, — пояснил юноша.

Это имя по-прежнему ничего мне не говорило.

— И почему, интересно, я должен служить Гутреду, сыну Хардакнута? — поинтересовался я.

— Да потому, что пока ты не явился сюда, я был рабом, — ответил молодой человек, — но теперь благодаря тебе я король!

Он говорил с таким пылом, что не всегда легко было разобрать слова.

Я улыбнулся под льняным шарфом.

— Ты король? Но король чего?

— Нортумбрии, конечно, — жизнерадостно заявил он.

— Он король, господин, он и вправду король, — серьезно подтвердил один из священников.

Вот так мертвый воин встретил короля, а Свен Одноглазый в ужасе уполз к своему отцу, и в странной земле Нортумбрии все стало в тот день еще более странным.

Глава вторая

Порой в море, когда уводишь корабль слишком далеко от берега, и начинается ветер, и прилив поднимается со злобной силой, и волны разбиваются в белую пену над колышками, на которые в хорошую погоду вешают вдоль бортов щиты, тебе остается лишь плыть туда, куда влечет тебя воля богов. Парус приходится свернуть, пока он не порвался, а налегать на длинные весла бесполезно, поэтому ты привязываешь их и вычерпываешь воду из корабля, и молишься, и наблюдаешь за темнеющим небом, и слушаешь вой ветра, и терпишь обжигающие удары дождевых струй. И надеешься, что прилив, волны и ветер не пригонят твое судно на скалы.

Вот так я и чувствовал себя, оказавшись в Нортумбрии. Я спасся от безумия Хротверда и покинул Эофервик только для того, чтобы унизить Свена, который хотел теперь лишь одного: убить меня… Если только полагал, что мертвого воина можно убить.

Так или иначе, но мне не следовало оставаться в центральной части Нортумбрии, поскольку здесь мои враги были слишком многочисленны. Но я не мог отправиться и дальше на север, потому что тогда очутился бы на землях Беббанбурга, на своих собственных, по праву принадлежащих мне землях, где мой дядя ежедневно молился, чтобы я умер, оставив его законным владельцем того, что он так бессовестно украл. А я не желал, чтобы его молитвы с легкостью воплотились в жизнь. Поэтому ветра ненависти и мести Кьяртана, Свена и моего родного дяди погнали меня на запад, в глушь Камбреленда.

Мы следовали вдоль римской стены, тянувшейся через холмы. Это удивительное сооружение пересекало здесь всю сушу, от моря до моря. Стена была сделана из камня и поднималась и опадала вместе с изгибами холмов и долин, нигде не прерываясь, неизменно безжалостная и жестокая. Однажды мы встретили пастуха овец, который ничего не слышал о римлянах; он сказал, что стену эту якобы построили великаны в стародавние времена. Он заявил, что, когда настанет конец света, дикари с далекого севера хлынут через это укрепление, словно потоп, сея повсюду смерть и ужас.

Я вспомнил об этом пророчестве в полдень, когда наблюдал за волчицей, которая, высунув язык, бежала по верху стены. Она взглянула на нас, спрыгнула на землю позади наших лошадей и помчалась на юг.

Теперь кладка стены уже осыпалась, между камней распускались цветы, толстый дерн лежал на широком верху укреплений, но все равно стена казалась мне настоящим чудом. Саксы умели строить каменные церкви и монастыри, и мне довелось видеть несколько больших залов из камня, но вряд ли кто-нибудь из моих современников сумел бы возвести такое сооружение.

И ведь это была не просто стена. Вдоль нее тянулся широкий ров, а вдоль рва шла каменная дорога, и каждую милю или две попадалась сторожевая башня. Дважды в день мы проезжали мимо каменных крепостей, где некогда жили римские воины. Крыши давно исчезли, а сами здания превратились в логова лисиц и гнезда воронов, но в одном из таких фортов мы обнаружили голого человека с волосами до пояса. Очень старого. Он заявил, что ему семьдесят лет. Его седая борода была такой же длинной, как и спутанные белые волосы. Старик был, на мой взгляд, жалким созданием — сплошные кожа, кости да грязь, но Виллибальд и те семеро церковников, которых я освободил, опустились перед ним на колени, потому что, оказывается, это был знаменитый отшельник.

— Он бывший епископ, — благоговейно сказал мне Виллибальд после того, как мы получили благословение тощего старика. — Он был богатым и уважаемым человеком, имел жену и слуг, но оставил все это, чтобы в уединении поклоняться Богу. Это великий святой.

— Или просто безумец, — предположил я. — А может, его жена была злобной шлюхой и выгнала его из дома.

— Он дитя Бога, — с упреком возразил Виллибальд. — И со временем его объявят святым.

Хильда спешилась и вопросительно посмотрела на меня, словно спрашивая моего дозволения приблизиться к отшельнику. Она явно хотела, чтобы тот ее благословил, а потому безмолвно взывала ко мне. Но я считал, что это ее личное дело, поэтому только пожал плечами, и Хильда опустилась на колени перед чумазым вонючим стариком. Он злобно уставился на молодую женщину, почесал в промежности, а потом нарисовал знак креста на обеих ее грудях, крепко нажимая когтистыми пальцами, чтобы почувствовать ее соски, и все это время притворяясь, будто благословляет ее. Мне захотелось хорошенько пнуть старого ублюдка, чтобы он немедленно стал мучеником. Но Хильда плакала от избытка чувств, когда он скреб ее волосы, а затем, пуская слюни, проблеял какую-то молитву. Видно было, что она благодарна ему до глубины души.

Отшельник зло посмотрел на меня и протянул грязную лапу, словно ожидал, что я дам ему денег, но вместо этого я показал ему молот Тора, и он сквозь два желтых зуба прошипел в мою сторону проклятие.

А потом мы оставили старца торфяникам, небу и его молитвам.

Вскоре я распрощался с Болти. К северу от стены он был более или менее в безопасности, ибо то были земли Беббанбурга и их патрулировали всадники Эльфрика и датчан, живших в моих владениях.