Каин и Авель - Игорь Шприц

— Виновник найден?

— Кусочками. И наполовину.

Путиловский прошелся по кабинету.

— Напишите подробный отчет. Но это после. Теперь о делах более существенных. Наш доклад и выводы признаны неверными. Велено поменьше заниматься взрывами и побольше — охраной. Революционеров нет, террора нет, надо сильнее закрутить гайки — и все будет в порядке!

— Как же они не понимают очевидного? — Берг воздел руки к небесам, но оттуда никаких поощряющих знаков не поступило. Тогда он опустил очи долу, но и на полу ничего не нашел.

— Плеве тридцать лет в полиции! — раздраженно бросил Путиловский. — Что мне оставалось? Под козырек и шагом марш!

— А я только-только Дусю выучил... — печально шмыгнул носом Берг.

— Какую еще к черту Дусю? — с удивлением уставился на Берга Путиловский, полагая, что тот опять завербовал новую осведомительницу из очередного развеселого дома.

Евграфий Петрович ринулся спасать Бергову репутацию, но промахнулся:

— Да это Ванина сучка!

— Сучка?!

Путиловский укрепился в своих подозрениях и гневно уставился на Берга. Тот мгновенно стушевался: кто его знает, может вышел новый секретный циркуляр, запрещающий обучать собак женского полу?

— Собачка! — спас Берга Медянников. — Помните, мы ему щеночка подарили? Шустрая такая! Он, сучий потрох, мне динамит в карман сунул, так Дуся меня чуть не съела!

— За десять метров запах динамита чует, — радостно доложил Дусины тактико-технические данные Берг.

Путиловский тяжело вздохнул:

— Рад за вас. Действительно, интересно. Но Дусю отставить. А то нас всех отставят. Террора же нет! И быть не может!

— Да не расстраивайтесь вы так, Павел Нестерович. — Старый служака Медянников и хулу, и поощрения переносил с олимпийским спокойствием. — По-ихнему, нету — значит нету! Пока жареный петух в задницу не клюнет.

— Спасибо, Евграфий Петрович. Да, Иван Карлович, директор просит вас лично курировать охрану благотворительного вечера у баронессы Кноритц. Он состоится через неделю. Возможно, будет государыня с детьми. Время есть. Особенно обратите внимание на пожарные опасности. А то у графини Клейнмихель из-за фейерверка чуть дом не сгорел!

Берг стал лаконичен и серьезен:

— Знаю.

— Вы, Евграфий Петрович, найдите себе дело сами. А я, с вашего позволения, отбуду домой. Если будут спрашивать — приболел-с!

Путиловский зашел в свой кабинет, открыл шкафчик, достал оттуда графин с водкой, налил полстакана, подумал, выпил, занюхал промокашкой и заел лавровым листиком, предусмотрительно отложенным на крайний случай. Этот случай настал. Освободив таким простым образом весь день, он вышел в оперативную часть, записал на себя дежурную пролетку, влез в нее и сказал:

— Давай-ка, братец, дуй-ка ты на Острова.

Очередной кучер попался веселый:

— Так Острова большие, ваше благородие!

— На Петровскую косу, в яхт-клуб! — уточнил Путиловский и задремал под мягкое покачивание рессор.

Произошедшее понравилось новизной ощущений, и по нескольку раз за день они теперь ласкали друг друга, так и не позволяя себе до конца стать мужем и женой. Это вошло в привычку и помогало поддерживать огонь в очаге страсти, хотя пару раз, не стерпев накала, Савинков посетил дом терпимости, тем сняв напряжение и получив возможность доводить Дору до более высокого градуса. Шла древняя любовная игра — кто первый не выдержит. Пока оба были на высоте.

Остальная жизнь текла своим чередом. Окольным путем из Швейцарии через Норвегию прибыл посыльный с динамитом и корпусами бомб. Дора придирчиво и не торопясь подыскивала хорошую квартиру, которая должна была стать опорным пунктом для сбора всей команды. Легенда разрасталась: кафешантанная дива-барыня с мужем-иностранцем, при них старенькая экономка, двое слуг по хозяйству и кучер с экипажем для поездок по городу. Наконец подходящая «фатера» нашлась, дело было за слугами и экономкой.

Въезжать лучше всего было полным составом, чтобы не вызывать подозрений окружающей челяди некомплектом прислуги. Могли сразу посыпаться предложения, которые надо логично отвергать, что сразу вызовет кривотолки и мелкую месть в виде доносов: приехал немчура, наверняка японский шпион. Тем более что у Савинкова действительно в лице было немного татарщины, отчего при внимательном рассмотрении и болезненной фантазии его могли принять за японца.

Два таких случая уже произошли. Выручили безупречные английский и документы.

Гуляя утрами по столице, он посетил дом Плеве и отметил в окрестностях чрезвычайную концентрацию агентов в штатском. Любого остановившегося тут же начинали пасти несколько молодцов без определенного рода занятий. Руководил ими грузный пожилой человек с лицом смекалистого простолюдина. Вычислил его Савинков случайно: неторопливо раскуривая трубку, задержался у подъезда и видел, как этот простой прохожий завел одного молодца за угол и там дал ему по шее, очевидно за ротозейство. Евграфий Петрович таким образом выполнял волю Путиловского, велевшего ему найти занятие по душе.

Относительной свободой возле дома министра пользовались только извозчики и папиросники, но их было трудно подделать. На это и указал Савинкову Азеф, проделавший с ним пару экспедиций к дому Плеве.

— Привычное не привлекает внимания. Никаких офицеров, студентов, дам в вуалях или евреев! Только серенькие, незаметные личности, лучше крестьянские тупенькие личики. Вот вас, Викентий, трудно вообразить кучером. А Авель — это идеальный извозчик. Второй — папиросник. Им будет Боришанский.

— Он же иудеи! — логично возразил Савинков.

— Нетипичный. Я вот тоже иудей, но могу быть и русским купцом.

Азеф состроил туго думающую купеческую морду, и Савинков рассмеялся: похож!

— Они все выследят, вычислят распорядок, маршруты — и Плеве наш. Если не будет провокации, — добавил Азеф необходимое и достаточное условие. — И вот еще что: купите автомобиль. Пора внедрять новые, прогрессивные методы террора.

— Зачем нам авто? — искренне удивился Савинков. — Тысячу рублей на воздух!

— Вы не понимаете современную молодежь, Викентий. — Азеф мечтательно поднял глаза к небу. — Они любят все новое, техническое. Век такой пошел, все хотят стать инженерами. Представьте себе: Плеве убит из проносящегося мимо авто! Да это просто символ эпохи — новое ликвидирует старое! Вся молодежь с потрохами будет наша, поверьте мне. Вот еще бы цеппелин приспособить... или авиетку раздобыть!

— Летающую этажерку? Вы шутите!

— Нисколько, милый мой! Надо быть инженером, чтобы увидеть новое в непривычном. Вот вы, юристы, все делаете по древним рецептам: римское право, английское право... тьфу! Право у тех, кто моложе, кто энергичнее, прогрессивнее. Вот я начиню авиетку бомбами, взлечу из пригорода — и пусть меня охранка ловит! Прилетаю на место, кидаю бомбы — и через несколько секунд меня уже не видно!

— А если промахнетесь?

— Логично. Тогда сажаю юношу, готового на все, он просто врезается в кортеж и ценой своей гибели меняет ход истории. Одна авиетка, один юноша — одна революция! Согласитесь, совсем небольшая плата!

Так они бродили по столице дня три, развивая друг перед другом планы будущего технического террора, способного за несколько дней переделать весь мир. Кровь бурлила, мысли текли самые необычные. Перед ними раскрывался такой радужный, светлый мир, что Савинков готов был тут же обнять Азефа и расцеловать его. Он полюбил этого внешне неромантичного, толстого, некрасивого человека, способного сквозь серые будни видеть рассвет и сияние будущего, одним-двумя штрихами обозначить дорогу, зажечь в любом сердце огонь жертвенности.

В отличие от Гершуни (Савинков встречался с Григорием, но инстинктивно не поверил его пустословию и болезненной энергичности) Азеф все делал основательно, прочно, ничего не пуская на самотек. Он подходил к делу ликвидации Плеве как к решению пусть сложной, но вполне выполнимой технической задачи.

Имеются начальные условия: физическое тело П весом в пять пудов каждый день в определенное время совершает путь из определенной точки А в точку Б. Движется со скоростью С. Любой мыслящий человек с гимназическим математическим багажом в состоянии оценить траекторию движения данного тела, расставить на его пути другие физические тела, способные пойти на смерть и тем самым распылить на атомы исхбд-ное тело П. Что и требовалось доказать. Все очень просто.

Азеф пел дифирамбы любимому социальному механизму:

— Террор, он же концентрация политической борьбы, способен как сильное, но чудодейственное лекарство вылечить любую социальную несправедливость в кратчайшие сроки. Но, как и всякое лекарство, он должен назначаться а — профессиональным террористом, бэ — строго дозированными порциями и вэ — только при случаях болезненных! Считайте, что Плеве уже нет.