Голова в кустах - Алена Смирнова

— Могу посетить последний сеанс в кинотеатре, — поняла я. Но, оказалось, не правильно.

— Что ты, наоборот, пожалуйста, поприсутствуй. Пусть сразу усвоит — у меня не траходром. И не кабак.

Ее здравомыслие впору было воспевать. Я представила себе, как озлобится Виталик, обнаружив меня, но не загоревала. Так ему и надо. Отрекомендовался студентом-дипломником, а сам экспедитор в ресторане. Вряд ли честной Варваре будет по нутру его притворство. Она даже к сплетням не предрасположена. Скорее бравирует отвращением к вранью.

Типичная жертва лгунов любого пошиба. Я сообразила, что накручиваю себя против незнакомого парня, и постаралась остыть. Взрослые люди, без меня обойдутся в своих правдах-не правдах.

Виктор Николаевич Измайлов во мне не нуждался, что было гораздо хуже. Во всяком случае, он не ждал моего звонка на службе, как условились. Я отправилась к нему. Квартира имела необитаемый вид. Не найди я в ней окурков и грязных рубашек, решила бы, что полковник ночует в управлении. Уборка много времени не потребовала, но готовке я отдалась яростно и в итоге подзадержалась. Потом наскоро стерла у себя на третьем этаже нетронутый слой пыли, глянула на часы и взвыла. Еще позвонить Вику можно было, но садиться на полтора часа за компьютер смысла не было. Измайлов попросил, чтобы я к нему «скоренько подскочила». Я игриво справилась, не подскочит ли он сам. Получила гневный отказ и смирилась.

В кабинете Вик при Балкове и Юрьеве сообщил мне, что моя способность напарываться на проходимцев его утомила. Инцидент в подъезде произошел черт знает с кем. К соседке бабульке «спецы» выезжали, но сутками раньше. Просто у нее в уме — мешанина из прошлого и настоящего. Зачем я понадобилась подставным ментам, по-прежнему оставалось тайной.

— Повтори-ка, детка, как ты очутилась на полу в наручниках, — поиздевался Измайлов.

Я повторила. Сказала, что аспирантами молодые люди тоже не являются. Троица гадала, в какую грязь им опять предстояло вляпаться. А я до рези в глазах всматривалась в валяющийся на столе под локтем Юрьева предмет. Наконец Борис заметил, спросил неласково:

— Очередная шиза, Полина? Практикуешься в передвижении записных книжек взглядом? Надо с пустых спичечных коробков начинать.

— Боря, я уже кое-что смыслю в чудесах. У этой книжечки синеватые страницы, к обложке сзади крепится на шнуре закладка, она же золоченый карандаш, одной из последних заметок, вероятно, стал номер «Фольксвагена». Владелец — близорукий толстяк с обкусанными ногтями, курящий «Беломор». Угадала?

В освещении ничего не изменилось, но зрачки у лейтенанта Юрьева резко сузились. Такой нервной реакции я не ожидала. Хотела пожелать ему здоровья, но он недобро усмехнулся:

— Пара уточнений. Здесь нет номеров машин, только стихи влюбленного сентиментального увальня. Оценивать не берусь, протоколы иссушили. И еще, Полина, владелец не курит, он курил «Беломор». До вчерашнего дня.

— А вчера распробовал «Мальборо»?

— Вчера его зарезали в подворотне.

— Елки, он и после Нового года Наташку не встретит, — пробормотала я.

— Какую Наташку?

— Которая сейчас пингвина пасет.

— Полина, — вмешался Измайлов, — прекрати.

Но я продолжала. Взахлеб говорила о том, как несправедлива действительность. Стоял под фонарем поэт, и бесплотные кисти Музы лежали у него на плечах…

— А Муза кого пасет? — спросил Сергей Балков.

— Она, Сережа, символ вдохновения, — растолковала я. Юрьев фыркнул.

— У меня тетку звали Муза Валентиновна, — не смутился Балков. И зачем-то добавил:

— Двоюродную.

Я перешла к конкретному изложению.

Кто знает, может, у него в родне были Фемиды Павловны или Фатумы Ивановичи? Не сводить же гибель парня к анекдоту. Сыщики вцепились в меня, как голодные в горбушку. «Почему решила, что студент записывал номер машины? Не преувеличение ли, что больше десятка гостей наблюдали с балкона и из окон?» Я поднатужилась до головокружения. Вот «Фольксваген», вот металлолом в виде иномарки. Трофимова бьет каблуком асфальт возле чужого багажника и ядовито вопрошает: «Некуда больше было приткнуться?» Хозяин сплевывает сквозь зубы. Поэт в круге синеватого света наискосок от машин. Зыркнет в щель между ними, поставит какой-то значок на странице. Потом стал вытягивать шею, будто силился заглянуть за угол. Шумная компания сверху вряд ли видела это иначе…

— На весь двор горел единственный фонарь, — сказала я. — Стоило «Фольксвагену» Трофимовой тронуться с места… Хотя сзади у автомобилей тоже есть какие-то подсветки… Нет, с номером я перемудрила.

— В том-то и загвоздка, что не перемудрила, — заговорил полковник. — Убитый мальчик, Слава, держал в общежитии своего рода сейф. Целлофановый пакет, приклеенный скотчем к днищу кровати. В пакете мы нашла сведения о Трофимовых, которые не дают в справочных.

В основном мура, но последним изысканием Славы был тот самый номер на вырванном из книжки со стихами листе.

Парнишка к обществу Леши и его друзей не принадлежал, информацию собирал по крупицам, беспорядочно, всю подряд.

— Шантажист! — осенило меня. — Леша посетовал, что я его раздражаю.

Варвара вступилась и объяснила торопливую сдачу угла пустым кошельком.

Трофимов заявил: «У меня есть деньги».

А если Слава собирался поразить его осведомленностью и пригрозил рассекречиванием чего-нибудь перед родителями?

К примеру — связи не просто с малоимущей Красновой, но наркоманкой Красновой? И не наркоман ли Леша?

— Понесло, — махнул рукой Борис Юрьев. — Сложные предложения, невнятная дикция. И все у нее наркоманы.

— Не это главное, — вставил Сергей Балков. — Собирался пригрозить или пригрозил? Трофимов, между прочим, исчез.

Дальнейшее называется сварой. Юрьев обвинял Балкова в плясках под мою дудку и требовал не безумных домыслов, а фактов. Балков кричал, что два убийства, ДТП, пропажа человека, и все — в течение двух с половиной недель — не бред.

Измайлов безмолвствовал. Я жестами показывала ему, дескать, пора отчаливать. Полковник саданул кулаком по столу и рыкнул:

— Тихо, сумасшедшие. Каковы планы на сегодня, Поля?

— Варвара приведет Виталия Кропотова. Я призвана охранять ее целомудрие.

— Ступай, охранница, — тоскливо произнес Вик. — Прошу, осторожней.

Если смерти взаимосвязаны, то на кон поставлено нечто дорогостоящее. И техника устранения разнообразна — шприц, заточка… Нас будто заставляют поверить в свору маньяков. Не пытайся хитрить, ничего не выведывай, только слушай.

Наверное, ему стало бы спокойнее, признайся я в полном нежелании выведывать и вынюхивать — вплоть до потери обоняния. Но это не было правдой.

Я рвалась в убогую дыру, потому что ненавижу хладнокровных убийц. Потому что им необходимо препятствовать, иначе распоясаются окончательно.

Виталий Кропотов был славным: большие зеленые глаза в пушистых ресницах, чудные конопушки на прямом коротком носу, хорошо очерченные губы, мускулистая фигура. Хрупкая, с острыми чертами лица и бледной тонкой кожей, Варвара производила впечатление снизошедшей до простачка искушенной представительницы высшего света. Вероятно, потому, что смотрела прямо и мало улыбалась. А Виталик ничего не мог поделать с прекрасным настроением: его рот часто растягивался до ушей, и взгляд вольно блуждал по сторонам, иногда благоговейно останавливаясь на любимой девушке.

Кропотов не предполагал, что разборчивая до заносчивости Варенька элементарно голодна. Но интуитивно покорял ее щедростью. Огромный безвкусный букет идеально смотрелся в желтом пластиковом ведре. Было ощущение, будто мы празднуем чей-то театральный дебют. На стол непосредственный гость метнул красную и черную икру, мясной рулет, пиццу с грибами, лимон, виноград, бананы, груши, бутылку шампанского, бутылку виски. Несмотря на неказистую сервировку, трапеза разительно отличалась от вчерашней. Линева приняла ужин сдержанно.

— Я звал Варю в бар, но она предложила дома посидеть, — голосом оправдывающегося школяра рассказывал Виталий. — Пришлось продукты хватать второпях, извините, девочки, если не угодил.

Он сорвался мыть руки. Варвара прошептала мне:

— Ешь. Мне невмоготу напарываться в баре, когда ты тут ищешь голубцы, а их ребята сметали. Думаю, остатков Виталькиного приноса нам с тобой на пару дней хватит, не сдохнем.

У меня в горле запершило. Не имея денег, она взялась подкормить угловую жиличку. Смутная, но огромная любовь к роду человеческому всколыхнулась во мне от пяток до макушки. Я приобрела просветленный вид и жаждала творить добро. Однако поскольку приложить сил было некуда и не к кому, пришлось обуздать темперамент, жевать и поддерживать с Виталием непринужденную беседу. Варвара почти не пила, мало ела и еще меньше разговаривала. Возникало странное чувство, словно она пробовала парня на вкус, когда бросала на язык виноградину, на ощупь, когда коротко вглядывалась в него, и на слух, когда замирала на секунду, прежде чем ответить ему. Виталик смаковал виски, подливал нам шампанского и рассуждал о недостатках и преимуществах снимаемого жилья. Однако строгая Варвара не позволила ему раздухариться. Ровно в половине одиннадцатого она постучала пальцем между лопатками поклонника и сказала: