Одинокое путешествие накануне зимы - Виктор Владимирович Ремизов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каша моя замерзла крепкими комками, я постоял, соображая насчет завтрака, и увидел ленков, разложенных с вечера на гальке. Рыба застыла до крепости дерева. Выбрал покрупнее и настрогал топором на бревне. Посолил, поперчил и стал есть с хлебом. Ленковая строганина жирно таяла в руках.
К десяти лагерь был собран, все увязано в лодку, и я наконец настроил удочку. Я ждал этого момента. Удочка была длинная, легкая и прочная, на конце тонкой лески парила в воздухе искусственная мушка — темненькая со светлой головкой, похожая на личинку насекомого. Солнце вовсю уже освещало речку. Тут было неглубоко — метра полтора, под заломом чуть больше, — просвечивалось до дна и никакой рыбы не было видно. Хариуса редко видно, привычно рассуждал я, забредая чуть выше по течению, из-под ног ловишь, а не разглядеть.
Пустил муху на струю, ее потянуло под залом, где ее должны были караулить хариусы. Это всегда рискованно — под заломом полно хлама и можно зацепиться… Я ждал поклевки, но она, как всегда, случилась неожиданно — удочка согнулась звонкой дугой, леска запела, я боялся пересиливать, гасил рывки удилищем, иногда его кончик резво гнулся и уходил под воду, и мне казалось, что леска не выдержит. Рыба рвалась на струю, под залом, я же потихоньку выходил на берег и ругал себя за слишком тонкую леску, я целый год не ловил такой рыбы. Хариус все не показывался, временами лишь проблескивало что-то серебристое или тень мелькала в прозрачной, золотистой от солнца воде. Наконец хариус устал и вышел из струи. Но увидев меня, волчком завертелся в заводи, на поверхность выскочил, пытаясь освободиться. Я аккуратно подтягивал. И вот он заплясал на камешках, разбрасывая сухие листья.
Темно-золотая спинка, высокий радужный верхний плавник, брюшко светлое с золотыми продольными нитками. Он все никак не сдавался, прыгал, я счищал с него прилипшие палочки и листья и любовался красивой, редкой рыбой. Снова пустил муху.
Хариусы брали верно, засекались надежно, я выудил пятерых, клевать перестало, поменял муху на верховую, ту, что не тонет, а изображает моль или поденку, и на нее поймал еще трех. Потом кто-то покрупнее, скорее всего ленок, согнул удочку так, что у меня сердце ушло в пятки, а тот неизвестный уверенно поволок леску под залом и оборвал…
Улыбаясь своему рыбацкому счастью, я собрал рыбу, положил в нос лодки и отчалил. Время было уже полпервого, а мне сегодня предстояло пройти километров сорок.
Хариус — удивительная тварь божья. Не живет там, где некрасиво.
Своего первого хариуса я поймал в семнадцать лет. Работал тогда в геологической экспедиции в среднем течении Ангары. Наш небольшой палаточный лагерек, человек на десять, стоял на берегу Тагары. Речка маленькая, в самом широком месте не больше трех метров, она бежала по глухой тайге, часто исчезала с поверхности в карстовые полости, потом снова появлялась. Из-за высокого содержания железа вода в ней была ржаво-коричневая. Прозрачная, правда. Там и компас дурил из-за железа: стоишь — вроде показывает север, присаживаешься к земле — стрелка начинает крутиться в растерянности в разные стороны.
Я, выросший на большой реке, сомневался, что в таком ручье может быть рыба, но местные уверяли, что обязательно есть и даже хариусы должны быть. Однажды я сделал удочку и пошел на рыбалку. Речку в любом месте можно было перешагнуть, она петляла, бежала по рыжим каменистым перекатикам, замирала над небольшими ямками в тени деревьев. В этих ямках исправно ловились гальяны — маленькие угольно-черные рыбки, похожие на бычков, я брезгливо выбрасывал их. Вскоре те несколько червяков, что удалось отыскать, кончились, такая рыбалка мне надоела, и я пошел обратно. На одном из перекатов что-то всплеснулось, серебристое, как мне показалось, я поймал на себе овода и, оторвав крыло, пустил по течению. Он закрутился, заскакал между камешков, а перед самым омутом исчез с небольшим всплеском.
Следующего я насадил на крючок.
Переходя от быстрины к быстрине, где, как оказалось, и держались хариусы, ушел далеко, несколько раз терял речку и находил ее по гулу под землей, у меня кончилась мазь и зажирал гнус, кирзачи промокли, я забыл о времени, пропустил обед и ужин и вернулся в лагерь, когда меня уже собирались идти искать… в кармане начинающего харюзятника лежали шесть темненьких, измятых рыбок в пол-ладони размером и в палец толщиной. Мужики смеялись, а я был счастлив.
Времена меняются. Мой Степа уже в одиннадцать лет попал на прекрасную дальневосточную речку.
Мы залетели в верховья на вертолете, разгрузились ниже водопада и стали накачивать лодку. Степе делать было нечего, и я собрал ему спиннинг. Я не очень верил, что он там поймает, слишком быстрой и с большими камнями была река. Вскоре, однако, раздались пыхтенье и всплески, я обернулся, Степка тянул здорового, не меньше килограмма, харюзину. Спиннинг дугой, временами рыба выскакивает из тугой струи, Степка падает, молчит и тащит. Я кинулся помогать, но все уже было сделано. Первый в его жизни длинноперый красавец прыгал среди камней, а сам рыбак стоял над ним со спиннингом, рассматривал и о чем-то думал. Я, счастливый больше сына, пожал ему руку, поздравил с таким прекрасным трофеем. Пока мы качались, он выдрал еще несколько.
Мы сходили к водопаду. Тысячелетия точила вода эти базальты, три мощные ступени с поворотом на девяносто градусов получились. Стоишь в начале водопада, конца не видно, всюду радуги водяной пыли и многотонный гул падающей воды.
Вернулись и стали варить уху из Степиных хариусов. Сам рыбак от избытка эмоций, не дождавшись еды, ушел спать и спал до утра, а мы — Васька, наш охотский товарищ Саня Мальков и я — сели бражничать. В первый день это святое. Только приняли по первой, разразился чудовищный ливень. Мы друг друга не видели, но как сидели, так и остались, даже успели за ливень выпить, прикрывая кружки руками. Он был теплый, лил недолго, а потом вышло солнце.
Лена шла
