Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве - Виктор Поротников

Игорь, искавший Вышеслава, отъехал прочь расстроенный, не найдя друга.

Затем к Золотым воротам подъехала на низкорослых лошадках толпа берендеев, которые гнали перед собой около сотни киевлянок. Среди пленниц были даже молодые монахини из местного женского монастыря.

Хотя и очень неохотно, но берендеи расстались с такой знатной добычей.

Пленницы же, обретя свободу, плакали от радости и обнимали своих избавителей. Иные из них были еле одеты и посинели от холода на пронизывающем ветру. Переяславцы отогревали замерзших полонянок возле костров, отдавали им свои плащи.

Потом переяславцы отняли полон у выходивших из Киева дружинников дорогобужского князя, те повязали не только бояр и боярских холопов, но даже архиерея из Георгиевского храма. Дорогобужцы, уступая силе, отводили душу ругательствами, поминая нехорошим словцом Глеба Юрьевича. Переяславцы не оставались в долгу, и крыли отборной матерщиной дорогобужцев и их князя, которого не было видно в сече, зато в грабежах он преуспел.

И вот появился ещё один отряд чёрных клобуков, который вёл пленников. И мужчин, и женщин. Все пленники были полураздеты, степняки посрывали с них шушуны[58] и шубы, поснимали платки и шапки, оставили многих без тёплых сапог и чёботов[59].

Воевода переяславцев, рассердившись, приказал отнять у чёрных клобуков не только пленников, но и снятую с них одежду и всё награбленное злато-серебро.

Предводитель чёрных клобуков начал было возмущаться, но воевода поднёс к его носу мозолистый кулачище и пробасил:

— Убирайся, покуда цел!

Чёрные клобуки ускакали, нахлёстывая коней, будто вихрь промчался сквозь ворота.

Пленники, не веря своему счастью, торопливо разбирали шубы, шапки и сапоги, брошенные степняками на истоптанный подтаявший снег. Среди них было много юных боярышень и купеческих дочерей, растерявших в постигшем несчастье былую надменность, но не утративших свою девичью красу. К ним, оставшимся без отцов, матерей и старших братьев, переяславцы отнеслись с особым участием. Помогали одеться и обуться, делились хлебом, отводили в ближайшие s дома греться, поскольку у костров места уже не было.

Игорь, толкавшийся среди освобождённых пленников, нечаянно коснулся руки стройного юноши » изодранном полушубке, на плече у которого рыдала молодая женщина с распущенными по плечам светлыми волосами. Юноша взглянул на Игоря. Его красивое лицо выглядело уставшим, на пораненной щеке засохла кровь.

У Игоря радостно забилось сердце:

   — Вышеслав! Живой!

   — Игорь?! Откуда ты взялся?

Да, это был Вышеслав, который обрадовался встрече не меньше Игоря.

Светловолосая женщина при виде этой сцены перестала рыдать и удивлённо глядела на обнимающихся друзей.

   — Отец твой тоже в Киеве, — молвил Игорь, тормоша Вышеслава. — Как я рад, что отыскал тебя! А это кто?

   — Это Бронислава, дочь боярина Кудеяра, — ответил Вышеслав и нахмурился. — У неё мужа убили и отца, а дочь она потеряла. Вернее, разлучили её с дочерью чёрные клобуки, когда делили меж собой пленниц. Нас с нею одной верёвкой повязали, мы так и ночь всю провели в каком-то подвале.

Игорь сочувственно покачал головой в островерхом шлеме.

   — Помочь бы ей, Игорь, — сказал Вышеслав.

   — Я бы рад, но как?

   — Дай ей коня и дружинников, пусть поищет дочь у других ворот. Иль там пленников не освобождают?

   — Освобождают, — ответил Игорь, — так Глеб Юрьевич повелел. Он теперь из Переяславля на киевский стол перейдёт.

   — Ну дай бог ему доброго здоровья, — произнёс Вышеслав без особой радости в голосе.

Брониславе посчастливилось разыскать дочь среди освобождённых пленников у Лядских ворот. В тот мартовский день многие киевляне, вызволенные из неволи, отыскали кто сына, кто дочь, кто отца с матерью... И всё же горечь от страшного погрома Киева и гибели многих киевлян довлела над всеми и омрачала минуты радости бывших пленников.

Был год 11б9-й от Рождества Христова.

Глава седьмая

ПЕРВЕНЕЦ

Воевода Бренк не отпустил Вышеслава с Игорем в Путивль, заявив, что намерен сделать из сына искусного воина.

   — А уж потом ты сам решишь, в чьей дружине служить, в Игоревой иль Олеговой, — сказал Вышеславу строгий отец.

По раскисшей от весенней распутицы дороге дружина Игоря возвращалась в Путивль.

Старшие дружинники ворчали:

   — Взяли на щит Киев, а домой идём с пустыми руками! Будто не с победой возвращаемся.

   — Суздальцы, те не постеснялись, набили мошну доверху и ополонились, а у нас ни серебра, ни рабов.

   — У Глеба Юрьевича деньжат выпрашивали на хлеб и на овёс лошадям. Смех да и только!

   — Зато у князя нашего совесть чиста, ему ведь чужого не надо! Он, видать, ради удовольствия ратоборствует.

Игорь слышал недовольные разговоры, но вида не подавал. Он даже с Олегом поругался из-за того, что тот разрешил своим воинам пограбить лабазы фряжских купцов. Олеговы дружинники разошлись, и не только растащили всё имущество фрягов[60], но даже, надругались над их жёнами и дочерьми. Олег закрыл на это глаза, поскольку дружинники и его не забыли, подарив своему князю самую красивую из дочерей фрягов, которую звали Изольда. Эту Изольду Олег взял с собой в Новгород-Северский.

«Пусть не удались мои замыслы касательно Чернигова, зато досталась мне заморская красавица», — думал Олег себе в утешение.

Агафья встретила черноокую темноволосую пленницу с нескрываемым состраданием к ней.

Зато Манефа, оглядев Изольду с головы до ног, холодно спросила у Олега:

   — Что эта пава делать-то умеет?

   — Она на лютне[61] отменно играет и жалобные песни поёт — заслушаешься, — хвастливо ответил Олег.

   — И только-то, — усмехнулась Манефа.

Но Олег утруждать Изольду какой-либо работой и не собирался, сделав её своей наложницей. На Агафью Олег больше не смотрел, все ночи проводя с Изольдой. Он даже трапезничать стал отдельно от всех на пару со своей обожаемой рабыней. Хотя Изольда неплохо изъяснялась по-русски, Олег тем не менее взялся изучать её родной язык.

В отместку супругу Агафья, не таясь, льнула к Игорю. Манефа не раз заставала их целующимися. Когда про уединения Агафьи с Игорем стала открыто судачить челядь, Манефа бесцеремонно выпроводила сына прочь.

   — Тебя, в Путивле жена дожидается, к ней и поезжай, — было напутствие княгини.

Игорь без возражений собрался в путь. Он и сам сознавал, что его всё сильнее затягивает в омут греховной любви.

Когда выступили из Новгорода-Северского, только-только первые проталины появились. А в подходе к Путивлю вдруг повеяло таким теплом, что таявшие снега вдруг зажурчали множеством ручьёв по лощинам и склонам холмов. Набухшая влагой земля зачавкала под ногами и копытами.

По пажитям деловито расхаживали прилетевшие с юга грачи.

Ефросинья кинулась Игорю на шею, и у того что-то ёкнуло в сердце. Не удержался Игорь и поцеловал свою юную жену долгим поцелуем в уста, как привык Агафью целовать. Ефросинья затрепетала и вся подалась к нему, так долго ожидавшая такой ласки. До этого между ней и супругом были в ходу лишь невинные поцелуи в щёку.

Ефросинья по наивности своей решила, что в Игоре проснулась истинная мужественность благодаря ратным делам, в коих он впервые в жизни принял участие. Она не стала отказываться, когда Игорь предложил ей пойти вместе с ним в баню, истопленную для него расторопными слугами.

Тут-то, у пышущей жаром печи из речных валунов, в густом мятном пару, неловкая и смущённая, Ефросинья впервые явила мужу свою наготу. Игорь взял жену за руку и вывел из тёмного угла поближе к окошку, залепленному бычьим пузырём. Его глаза заблестели каким-то особенным блеском.

   — Какая ты у меня лепая, Фрося! — восхищённо промолвил Игорь, ласково касаясь девичьей груди и бёдер.

Ефросинья, сама восхищенная мускулистым торсом своего суженого, робко положила свои мягкие руки Игорю на плечи. Белокожая, с длинными распущенными волосами, она походила на русалку.

Игорь притянул Ефросинью к себе и приник к устам жадным поцелуем, руки гладили ей спину и пышные округлые ягодицы.

От новых необычных ощущений у Ефросиньи слегка закружилась голова, а в груди разлилось трепетное тепло. Она смелее обняла Игоря, теснее прижалась к нему. Лобзания возбудили обоих настолько, что он возжелал ЭТОГО, по опыту зная, что за чем следует. Она же хоть и была совсем неопытна, но непременно хотела, чтобы ЭТО случилось именно сейчас.