Я не боюсь - Никколо Амманити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другим нравилось только забивать голы.
В это утро я напропускал их множество. То мяч вылетал у меня из рук, то я опаздывал с броском. Я не мог сосредоточиться.
Сальваторе подошел ко мне:
— Микеле, что с тобой?
— А что такое?
— Очень плохо играешь.
Я поплевал на ладони, вытянул руки и ноги и прищурился, как Дзофф[6].
— Готов. Ни одного гола больше.
Череп отобрал мяч у Ремо и сильно пробил. Мяч был легким, из тех, что можно запросто отбить кулаком или же поймать на грудь. Я попытался сделать это, но мяч выскользнул у меня из рук.
— Гол! — заорал Череп и поднял кулак, как будто забил его «Ювентусу».
Меня влек холм. И я мог пойти туда. Отца и мамы не было. Главное, вернуться до обеда.
— Я не хочу играть, — сказал я и пошел к дому. Сальваторе догнал меня:
— Ты куда?
— Так, пройдусь немного.
— Прокатимся кружок?
— После. Сейчас у меня есть дело.
Я сбежал, оставив все в беспорядке, — лист сдвинут в сторону вместе с матрасом, яма открыта, веревка свисает вниз.
Если бы пришли те, кто охранял яму, сразу бы увидели, что их тайна открыта, и мне пришлось бы дорого заплатить за это.
А если там уже никого нет?
Я должен набраться храбрости и посмотреть.
Я заглянул.
Он лежал, завернувшись в покрывало.
Я прочистил горло.
— Привет… привет… здравствуй… Я тот, кто был вчера. Который спустился, помнишь?
Никакого ответа.
— Ты себя плохо чувствуешь? Ты жив?
Он согнул руку, потом поднял ее и что-то пробормотал.
— Что? Я не понял.
— Воды.
— Воды? Хочешь пить?
Он протянул руку.
— Подожди.
Где я ему найду воду? Я увидел две банки из-под краски, но они были пусты. В ванне было немного воды, но она была зеленой, вся в комариных личинках.
Я вспомнил, что в комнате рядом с конюшней видел бидон, полный воды.
— Сейчас принесу, — сказал я ему и полез в оконце над дверью.
Бидон был налит наполовину, вода была чистой и не пахла.
В темном углу на деревянной полке стояли банки, свечные огарки, кастрюля и пустые бутылки. Я взял одну, сделал пару шагов и остановился. Вернулся назад и взял в руки кастрюлю.
Это была маленькая эмалированная кастрюлька со стенками, расписанными красными яблоками, она очень походила на ту, что была у нас дома. Нашу мама купила на рынке в Лучиньяно, ее выбрала Мария из множества кастрюль на прилавке, потому что ей нравились яблоки.
Эта казалась более старой. Была плохо вымыта, на дне оставалось немного прилипшей пищи. Я провел по ней пальцем и понюхал.
Помидорный соус.
Я поставил кастрюльку на место, взял ведро и вылез на улицу.
Привязал веревку к ведру и поставил в него бутылку.
— Спускаю! — крикнул я. — Бери ее.
Не снимая покрывала, ощупью, он поискал бутылку в ведре, схватил и вылил в кастрюльку, не дав пролиться ни одной капле, потом вернул ее обратно в ведро и дернул веревку.
Как будто делал такое всегда, каждый день.
Так как я не поднимал, он дернул еще раз и что-то раздраженно проворчал.
Едва я вытащил ведро, он наклонил голову и, не поднимая кастрюльки, начал лакать воду, стоя на четвереньках, словно собака. Когда закончил, отвалился к стене и замер.
Было уже поздно.
— Тогда… пока.
Я накрыл яму и ушел.
Пока я катил в сторону Акуа Траверсе, я все время думал о кастрюле, которую нашел.
Мне казалось странным, что она была так похожа на нашу. Не знаю, может, потому, что Мария выбрала именно такую из множества других. Как будто специально расписанную яблоками и самую красивую из всех.
Я вернулся домой точно к обеду.
— Скорее иди мой руки, — сказал папа.
Он сидел за столом рядом с сестрой.
Все ждали, когда мама откинет макароны.
Я сбегал в ванную, вымыл руки с мылом и уселся за стол именно в тот момент, когда мама раскладывала макароны по тарелкам.
Кастрюля с макаронами была без яблок. Я посмотрел на посуду, сохнущую в мойке, но и там ее не увидел. Должно быть, стоит в буфете.
— Через пару дней к нам приедет один человек, — сказал папа с полным ртом. — Вы должны вести себя хорошо. Никаких капризов и криков. Не выставляйте меня дураком.
Я спросил:
— Кто этот человек?
Он налил себе вина.
— Мой друг.
— Как его зовут?
— Серджо.
— Серджо! — воскликнула Мария. — Какое смешное имя.
Впервые кто-то собирался к нам приехать.
Иногда на Рождество приезжали дяди и тети, но никогда не оставались на ночь. Негде было. Я спросил:
— Надолго он приедет?
Папа вновь наполнил стакан.
— Не очень.
Мама поставила передо мной тарелку с куском мяса.
Была среда — день, когда готовили мясо.
У меня и моей сестры оно вызывало отвращение. Я, прилагая огромные усилия, проглатывал твердую пресную подошву, а моя сестра не могла. Мария могла жевать ее часами, пока мясо не превращалось в белый волокнистый окатыш, раздувавший щеку. И, когда оно достигало такого состояния, она приклеивала его снизу стола. Там оно и тухло. Мама недоумевала:
— Откуда эта вонь? Что это пахнет?
До тех пор, пока однажды не выдвинула ящик с вилками и ложками и не обнаружила эти ужасные лепешки.
Так фокус и открылся.
Мария начала жаловаться:
— Я не хочу мяса! Мне не нравится! Мама рассердилась:
— Мария, ешь!
— Не могу. У меня разболелась голова, — сказала моя сестра, словно ей предложили яду.
Мама дала ей подзатыльник, и та захныкала. Сейчас погонит ее в постель, подумал я. Но папа взял тарелку и, глядя маме в глаза, сказал:
— Оставь ее в покое, Тереза. Не будет она есть. Успокойся. Убери.
После обеда мои родители легли отдохнуть. Дом был раскален, словно печка, но им все равно удалось уснуть.
Это был удачный момент для поиска кастрюли. Я открыл буфет и стал перебирать посуду. Кастрюлька отсутствовала. Я посмотрел в ящике, где хранились вещи, которыми редко пользовались. И там ее не было. Я вышел на улицу и заглянул за дом, где находилась большая мойка, огород и веревки с сохнущими тряпками. Иногда мама мыла посуду здесь и оставляла ее сохнуть на солнце.
Никаких следов кастрюли в яблоках. Испарилась.
Мы сидели под перголой и в ожидании, когда солнце опустится пониже и можно будет играть
